– Встаньте, что ещё выдумали!
Мгновенно выражение испуга и угодливости исчезло с серо-зелёных лиц, и инопланетяне спокойно встали с колен. Учтиво, но без подобострастия поклонились и пошли – теперь уже с самым обычным деловитым видом. Пройдя немного по коридору, они вновь вошли в лифт – точнее, двое инопланетян вместе со Стасей вошли, а остальные разбрелись в разные стороны.
Этот лифт был поприличнее первого. Стены его, отделанные пластиком, казались довольно новыми, здесь были перильца и даже узкая скамеечка, на которой могли бы усесться два грациэллянина. Что они и сделали – ничуть не заботясь, удобно ли Стасе в её каменных латах стоять, придерживаясь за хлипкие перильца. Хорошо, что на этот раз доехали быстро и затормозил этот лифт почти без толчка.
Здесь тоже был коридор, но дверей оказалось гораздо меньше. К одной из них и направились инопланетяне, а за ними потащилась и Стася.
Вам не приходилось искупаться – а после этого обсохнуть – во всей одежде в растворе строительного бетона? Тогда вы даже приблизительно не можете себе представить, как тяжело было Стасе в невероятно твёрдой и к тому же вонючей амуниции. Ну да сейчас уж, конечно, её приведут в нормальный душ, ещё лучше – в баню! – а потом переоденут во всё чистое (хорошо бы серебристых или нежно-сиреневых оттенков!), приведут в порядок причёску. А тогда уж – хоть на аудиенцию к первым лицам государства, хоть на телестудию.
Как же горько она ошиблась! Никто и не подумал о самом элементарном. В таком вот нелепом и безобразном виде её ввели в роскошный кабинет. За большим письменным столом сидел и тыкал пальцами в кнопки ноутбука грациэллянин, судя по всему, очень высокого ранга. Он смерил вошедших таким изумлённо-презрительно-гневным взглядом, что существа поумнее просто превратились бы в три неравные кучки пепла. Эти не превратились.
Конвоиры, перебивая друг друга и размахивая конечностями, противно залопотали, указывая на Стасю и на её золотой медальон. Хозяин кабинета приподнялся в кресле, вперил взгляд в медальон, а потом нетерпеливо махнул перепончатой кистью сопровождавшим Стасю: пошли вон! Те повернулись и вышли.
Не хватало только щёлкнуть каблуками и вытянуть руку: «Яволь, майн фюрер!..»
А хозяин вышел из-за стола, подошёл к девочке и уставился на медальон, словно придирчиво сверяя, всё ли на нём изображено так, как надо. И вдруг, глядя теперь уже в глаза Стасе, с лёгким акцентом начал говорить:
– Привьетьствую тебья, дьевочкьа с планьеты Зьемьлья! Нье удьивьльяйсья, ньам хьорьошьо знакьома вашьа планьета, и я бьиваль на ньей.
Он снова уселся в кресло – единственное в просторном кабинете – и стал долго разглагольствовать о мире и дружбе, которые теперь, безусловно, установятся между звёздными мирами, о том, что Грациэлльо – самая лучшая планета во всей вселенной. Здесь всё разумно, гуманно, правильно; климат восхитительно мягок, жилища удобны и красивы, а жители – самые грациозные, утончённые, прекрасные существа!
Если бы Стася услышала всё это в первые минуты после своей телепортации, она приняла бы на веру большинство этих тезисов – даже о дивной красоте этих двуногих лягушек. Ведь понятия о прекрасном могут быть диаметрально противоположными. Но – гуманная планета? С «восхитительно мягкой» пустыней, которая едва не убила её немилосердным зноем. И, верно, то, что проделали с ней в этом здании – верх человеколюбия!
Да разве он не видит, как с каждой минутой ей всё тяжелее стоять, как у неё мутится в глазах, как больно измученному телу в бетонных оковах!..
Не видит!.. Он продолжал самозабвенно вещать и прервался лишь услышав гулкий грохот рухнувшей на пол живой статуи. Теряя сознание, девочка услышала, как он возмущённо заверещал что-то на своём режущем слух языке. Несколько инопланетян подхватили её тяжеленное тело и поволокли прочь из роскошных апартаментов, где не полагается падать в обморок.
Всё закружилось, поплыло – и растворилось в удушливой тьме.
Белое пёрышко Гретхен
Стася очнулась в душной полутёмной каморке. Она лежала на полу – всё в той же застывшей одежде. Обвела взглядом комнату и поняла, что её притащили в кладовку. Рядом с ней громоздились какие-то ящики и коробки, непонятные приборы. Девочка попыталась приподняться – и не смогла. Застонала, не в силах даже крикнуть, позвать на помощь.
Но инопланетяне услышали – а может быть, в кладовке у них установлена видеокамера и они увидели, что «гостья» пришла в себя. Кто-то ухватил её за руки и выволок в коридор, нимало не заботясь о том, чтобы не повредить её руки резкими рывками. Вытащивший её грациэллянин сердито прострекотал что-то, и ещё двое подошли к нему. Втроём они с большим трудом помогли Стасе подняться и повели её ещё куда-то. Стася с облегчением перевела дух, когда увидела, что теперь идти было недалеко, в соседнюю комнату.
Это опять оказался душ! Но не тот, карантинный. Здесь было намного просторнее, и бившая со всех сторон вода была почти без едких примесей. Мягкая пенистая жидкость окутала Стасю с головы до ног, и девочка почувствовала, как понемногу отмякают её одежда и обувь. Вскоре она уже могла свободно шевелить руками и ногами. Но как раздеваться – при этих существах? Она жестами попросила инопланетян выйти из комнаты. Те, недоумевая – зачем? – всё же послушались и вышли.
С каким наслаждением Стася плескалась, отмывая слипшиеся волосы и тело! Потом простирала в этих же пенистых струях одежду, отмыла туфли. Прополоснуть бы всё, и с себя смыть бы пену… Тут Стася заметила, что струи стали совершенно прозрачными, с лёгким ароматом неведомого цветка.
Очень скоро и сама она, и – увы, потерявшая прежний вид – одежда были чистёхоньки. Стася натянула на себя мокрую блузку и брюки, и тут потоки воды сменились тёплыми струями воздуха. За несколько минут всё просохло, а короткие, но густые волосы застыли в довольно-таки оригинальной причёске…
За дверью душа никого не было, и девочка растерянно остановилась: куда же теперь идти? Неожиданно словно прямо из стены выступили двое инопланетян и повели Стасю к лифту. Теперь она вышагивала бодро, душ не только освободил её от бетонных оков, но и прибавил сил. Можно было продолжить аудиенцию у говорливого грациэллянина.
Однако после долгого путешествия в лифте, а потом по каким-то запутанным коридорам её привели в небольшую комнату с низкими стенами и единственным окошечком почти под самым потолком. С чем-то вроде кровати, ничем не застеленной, столом и табуретом. И оставили одну.
Стася не отказалась бы поесть чего-нибудь, но, похоже, у грациэллян в это время не обедают. Прошло несколько мучительно долгих часов, девочка успела и поспать на жёстком ложе, но никто к ней не приходил. Неужели о ней забыли? Или нарочно оставили умирать с голоду?
Стася подошла к двери и стала колотить в неё что было силы. Никто не отозвался, не подошёл. Тогда Стася поставила табурет на стол и, вскарабкавшись на это хлипкое сооружение, оказалась вровень с незастеклённым окном. Глянула – и голова пошла кругом. Из окна виднелись прямые бруски таких же небоскрёбов, подножия их терялись далеко внизу.
…Сутки на планете Грациэлло примерно равнялись земным. И двое суток Стася провела закрытая наглухо в своей каморке. Хорошо, что к ней примыкал совсем уж крошечный – Стася едва втискивалась – туалет. Иначе – совсем беда… А так – в нём даже была раковина, и можно было умыться. Только пить эту противную, дурно пахнущую серой воду Стася не могла. Нацедила в ладошку, поднесла к губам – и скорее выплеснула в раковину.
На третье утро дверь Стасиной комнаты (или тюремной камеры?) неожиданно открылась, и вошёл инопланетянин с подносом, на котором были две тарелки: с жиденьким синим супчиком и буро-зелёной кашей. Хлеба здесь, вероятно, не знали.
Стася попробовала еду – и её едва не стошнило. Неужели такую гадость можно есть?.. Грациэллянин подтвердил:
– Кушьят! Едьа! Очьен вкусьньо! – и закатил в наслаждении свои огромные глазищи.
Стася обливалась слезами, заставляя себя хоть немного поесть. Ведь иначе ей не выжить на этой негостеприимной планете!
Инопланетянин, как видно, обученный нескольким русским словам, унёс почти нетронутые тарелки и принёс… книги! Настоящие земные книги, на русском и английском языках.
Целая стопка книг была посвящена планете Грациэлло. Но хоть и были они написаны по-земному, читать их было не-воз-мож-но!
С тех пор как Стася научилась различать буквы, она читала всё подряд – толстенные тома мировой классики и щуплые брошюрки, учёные труды местного университета, Айзека Азимова и Белянина, книги о раскопках Трои и детские сказки. Глаза жадно требовали чтения, и когда под рукой не было даже завалященькой книжонки, Стася рада была и прошлогодней газете, и пакетику с надписью: «Суп дачный вермишелевый…»
Но теперь она в отчаянии одну за другой отбрасывала книги: надо было окончательно отупеть, чтобы всерьёз читать этот маниакальный бред о величайшей в мире планете с самым совершенным политическим строем, идеальной культурой и прочая и прочая… Герои этих книг – правители, учёные и поэты, композиторы и танцоры – не имели имён, а разобраться в абракадабре заменяющих имена номеров мог бы разве что компьютер. Книги эти, похоже, написал невероятный зануда – для непроходимых болванов и тупиц. И Стася чувствовала, как ещё немного – и сама она станет как раз такой дубинноголовой.
А в самом низу этой стопки книг лежал огромный фолиант, обтянутый потемневшей от древности кожей, с отливающими зеленью медными застёжками, с рельефным тиснением. Стася вздрогнула: на обложке книги был выдавлен тот самый знак Силы, что и на её золотом медальоне.
И снова, как перед порталом у Пандоры, Стася почувствовала, что медальон со страшной силой потянул её к этой книге. Ей стало жутко: цепочка так врезалась в шею – и продолжала врезаться – что, промедли она ещё минуту-другую, медальон сам сквозь её шею отлетит к книге…
Стало понятно, что если хочешь остаться в живых, надо склониться перед книгой в нижайшем поклоне и, повинуясь сверхъестественной тяге медальона, приникнуть к ней. Видно, для того всё и было так придумано: сначала заставить прочесть те отупляющие книги, а потом, уже с подавленной волей, окончательно закрепить своё рабство у этой неведомой, ужасающей Силы. Силы рогатого зверя…
Что-то внутри отчаянно завопило: нельзя! Этой книги нельзя касаться! Нельзя смотреть на неё!
И неожиданно для самой себя Стася громко взмолилась:
– Господи, спаси! Господи, помоги! Господи, помилуй!
Цепочка, которую до этого невозможно было даже отлепить от тела, соскользнула с её шеи, и золотой медальон со стуком упал на пол, так и не соединившись со своим двойником на книге.
Дверь тут же открылась. И в комнату ворвались двое устрашающего вида: чёрные рогатые полузвери, поросшие мохнатой шерстью, с отвратительными свиными рылами. Их маленькие поросячьи глазки полыхали красным огнём, когтистые лапы угрожающе тянулись к девочке. Один из них проревел на чистом русском языке, без малейшего акцента:
– Как ты посмела! Сейчас же надень знак Силы!
– Надьень, Стасья, – мягко прошелестел от двери третий – вошедший незамеченно инопланетянин. – Скорьее надьень, и этьи чьудьовьищья уйдьут, а тьи получьишь всьо чтьо пожьельаешь! – За его спиной Стася увидела сверкающий золотом сервировочный столик с великолепными земными фруктами и кушаньями. – Тьи польучьишь вьласьть ньад всьем мирьом! Дьворьци, бьогатьства, цьелий парьусьний фльот! Сльаву, почьести! Всьо, чьто тьолькьо пожьельаешь! Скорьее, а тьо оньи тебья разьорьвьут!
Стася прижалась к стене, крепко-накрепко зажмурилась и закричала из последних сил: «Господи, помилуй!» И с огромным трудом подняла ко лбу правую руку. Кажется, в бетонных оковах было легче шевелить рукой, чем сейчас – перекреститься. Никогда в жизни Стася даже не пыталась перекреститься. И вот теперь она с невероятным трудом сжала пальцы, как это делала Валентина Михайловна, коснулась лба, потом живота, затем поочерёдно правого и левого плеча. Всё с тем же мучительным стоном: «Господи, помилуй!»
И ощутила, что дышать и двигаться стало легче! Стася открыла глаза и увидела, что и рогатые чудовища, и лягуш с фруктами исчезли. Только противная вонь облаком висела у закрытой двери.
Стася осталась одна – и теперь ей стало ясно: больше никто не придёт, не принесёт даже отвратительную бурду, если она не покорится, не наденет медальон с рогатым зверем и в раболепном поклоне не соединит его с книгой. Или – или. Terzium non datur!*
-------
* Третьего не дано! – лат.
Хватит умничать! – одёрнула себя Стася. Даже сейчас, после такого ужаса, от которого ещё стоят дыбом и никак не улягутся волосы, – она продолжает выставляться: вот я какая умная. Сколько латинских поговорок знаю!.. Хватит латыни! Доумничалась, домечталась о громкой славе – вот куда всё это её завело!
А мама с папой там сходят с ума, разыскивают её. И невдомёк им, как непоправимо далека от них любимая доченька!.. И Валентина Михайловна – чужая, но такая родненькая баба Валя! – даже не знает, что Стася, которая всегда только посмеивалась над тем, что она горячо верит в Бога, теперь сама так хотела бы попросить её молитв!..
Стасе послышалось, что снаружи кто-то тихонько стукнул в оконную раму, будто деликатно спрашивая: можно войти? Нет, конечно – послышалось… И кто бы мог добраться так высоко!.. А вдруг это опять те чудовища? Стасе стало страшно совсем как в те минуты. И она вскинула руку и стала быстро крестить окошечко: «Господи, помилуй!»
И чуть не вскрикнула от изумления. На окошечке сидела белая голубка. И в клюве её был зажат кусочек хлеба! Настоящего земного хлеба…
– Гретхен, – не веря себе, тихо позвала Стася. – Это ты?
Голубка утвердительно кивнула маленькой головкой и слетела прямо на подставленную ладошку Стаси. Выпустила из клюва кусочек хлеба, и Стася почувствовала, как в комнате чуть кисловато запахло знакомым ароматом деревенского хлебушка.
Девочка очень медленно, с наслаждением откусывала от ломтика – и чувствовала, как с каждой крошечкой в измученное тело по капельке возвращается сила.
– Гретхен, милая Гретхен, – приговаривала Стася, поглаживая шелковистые пёрышки голубки, – как же ты нашла меня, как смогла прорваться сюда, через какой портал?..
Птица не ответила, ведь голуби не умеют говорить. Или мы, люди, не умеем их понять. Гретхен небольно клюнула опустевшую Стасину ладошку, вспорхнула и затрепыхала крылышками перед её лицом, словно успокаивая: не бойся, я вернусь! – и вылетела из окошка. И если бы не крохотное белое пёрышко, выпавшее из её крыла, Стася могла бы подумать, что всё это ей только приснилось. Задремала – сама не заметив, как – вот и пригрезилась голубка из деревни Марьинки. А вкус хлеба на языке… – тоже приснился изголодавшейся девочке.
Но – вот же оно, вот! – белое пёрышко! И красноватая точечка на ладони – от клюва голубки.
Значит, она и правда нашла Стасю. Она обязательно прилетит! И надо постараться передать с ней хоть какой-нибудь знак Валентине Михайловне. Эх, если бы у Стаси были бумага и ручка, она написала бы записку. Но ничего, кроме страшной книги, к которой нельзя прикасаться, в комнате не было.
Стася попыталась оторвать полоску ткани от блузки, но материя оказалась слишком прочной. С брюками нечего было и пробовать… Серёжки! Стася вынула из ушей маленькие серёжки с голубовато-прозрачными камешками и положила на стол. Рядом с пёрышком Гретхен.
И Гретхен вернулась!
Назавтра она прилетела, с трудом удерживая в клюве чуть заветревший пирожок. Такие маленькие пирожки пекла Валентина Михайловна: с капустой и картошкой, с грибами и рыбой – да с чем угодно! Стася больше всего любила пирожки с зелёным луком и яйцом. Они просто таяли во рту!..
И этот пирожок оказался как раз с зелёным луком! Только теперь уже Стася не спешила проглотить его. Ведь он был единственным, этот маленький пирожок с планеты Земля!
– Эх, если бы ещё водички! – вздохнула Стася. Голубка непонимающе склонила набок головку: что ты сказала?.. Стася по-птичьи запрокинула голову и вытянула губы, шумно потянула и сглотнула воздух. Гретхен радостно закивала и уже вспорхнула, готовая улететь, но Стася остановила её:
– Подожди немножко!
Она осторожно нацепила на птичью лапку обе свои серёжки. Голубка с любопытством оглядела обновку, и она ей понравилась. Но лететь с серёжками на лапке будет неудобно! Гретхен попыталась клювом отцепить серьги.
– Нет, Гретхен, нет! – Стася умоляюще смотрела в глаза голубке. – Отнеси это Валентине Михайловне! Бабе Вале – поняла?
Птица покружила над головой Стаси и улетела, унося на левой лапке послание на волю. Донесёт ли она его? И поймёт ли Валентина Михайловна, что это – от Стаси, которую она называла Настенькой, что Настя – в беде? И сможет ли помочь…
Что известно нищенке?
Михаил Дементьевич выглядел подавленным. Столичное детективное агентство тоже потерпело неудачу. Единственное, что им удалось выяснить абсолютно точно: Стасю действительно последний раз видели, когда она заходила в этот загадочный магазин «Ящик Пандоры». Как и Алёшу Спирина. Оба они исчезли вместе с этим магазином. Куда и как? На этот вопрос у сыщиков не было ответа.
Не так рассчитывал он встретить жену. Отпуская её в какой-то там монастырь, Михаил был полон надежд: уж эти-то асы сумеют найти Стасю! Он, понятно, тут же пошлёт жене телеграмму: «Приезжай зпт Стася дома вскл». Если, конечно, раньше не дозвонится по мобильнику.
Стасю не нашли. И он ничем не мог порадовать жену.
Как же он удивился, увидев, что Александра и не нуждается в утешениях. Она приехала из монастыря умиротворённо-спокойная, и только в глазах нет-нет да и проглядывала затаённая боль.
– Нам нельзя унывать, Миша! – сказала она мужу. – Будем продолжать поиски, даже если все сыщики откажут нам в помощи. Стася найдётся!
– Ну конечно, найдётся, – Михаил постарался придать голосу максимальную твёрдость.
Он чуть ли не с ужасом заметил, как разительно переменилась внешность его красавицы жены. Мало того, что Александра перестала краситься – это-то как раз ему понравилось, – так еще и облачилась в длинную тёмную юбку. Уж не надумала ли податься в монашки?..
Перехватив его взгляд, Александра легонько улыбнулась и вошла в свою комнату, переоделась в привычный брючный костюм, сняла платок. И муж чуть слышно перевёл дух.
А вечером, за ужином, он вдруг усмехнулся, вспомнив нечто курьёзное:
– Да, ты представить себе не можешь, кто к нам вчера припожаловал! – и, верно расценив вопросительный взгляд жены, продолжил:
– Вчера в обед забежал домой, включил новости, и вдруг – к нам звонят. Открываю: смутно знакомое лицо. Этакая благообразная старушечка, довольно прилично одетая, с интеллигентными манерами. В руках объёмистая сумка. Здоровается и – не поверишь! – так вежливо спрашивает: «Извините, пожалуйста, могу ли я видеть Настю… то есть Стасю Колымагину?» И тут я её узнал! Помнишь старую нищенку, которая побиралась у хлебного киоска?
– Она жива? Слава Богу! – воскликнула Александра.
– Жива, что ей сделается, – Михаил, кажется, был раздосадован её волнением. Тут дочь пропала, а она о какой-то нищенке печалится!..
– Так она что же: пришла к Стасе?
– Вот именно! – подтвердил муж. – Я, разумеется, не стал с ней разговаривать. Какая наглость: вспомнила нашу девочку, вызнала, как её зовут – и заявилась к ней! Нашла подругу!..
– Ты что же – выгнал её? – Александра чуть не заплакала. – Миша, она что-нибудь сказала тебе? Ведь если она спрашивает о Стасе, – а вдруг ей хоть что-то известно, что поможет нам в поисках?
– Ты думаешь, старуха как-то связана с её похищением? – Михаил вскочил из-за стола. – А я, идиот, отпустил её!..
– Нет же, я так не думаю, – поспешила успокоить его жена. – Но всё-таки, Миша, она не оставила тебе своего адреса?
Александра нетерпеливо встала. У неё возникло чувство, словно от того, разыщут ли они старую нищенку, напрямую зависит и судьба их пропавшей дочери.
– Что-то такое она сказала… Погоди: как же называется деревня? Марьевка, Хмаринка… – нет, не помню! Вот что-то наподобие этого, а вспомнить не могу!
– А твой компьютер работает? – спросила Александра. Муж понял с полуслова:
– Точно, найдём по поиску карту области… Нет, даже лучше – список населённых пунктов. И если увидим похожее название, поедем туда.
Компьютер выдал сразу семь подходящих названий: две Марьевки, одна Марьинка, Хмарино, Хмарево, Шемарино и Шушмарино. Два последних названия Михаил Дементьевич напрочь отмёл: не те! А вот в любой из остальных пяти вполне могла скрываться коварная нищенка. Хотя…
– Мы даже не знаем, как её зовут! Ничего не знаем! Нет, это пустая трата времени! – с досадой сказал Михаил Дементьевич. Но жена не согласилась: надо ехать и искать! Пять деревень, пусть и разбросанных по всей области, – не так много!
– Я сама завтра же поеду по этим адресам, – предложила она. – Что узнаю, позвоню. А ты будь на связи.
Говорить мужу, что она знает имя и отчество старой нищенки, она не стала. Ни к чему до времени выдавать лишнюю информацию. Прежде надо во всём разобраться самой.
Первой мыслью было с утра пораньше ехать в ближайшую Марьевку. Или Марьинку? Кажется, в письменном столе дочери она чуть ли не год назад видела клочок бумаги с похожим словом. Конечно, клочок мог потеряться, но…
И мать бросилась в комнату Стаси. У дочери было не так много бумаг, но нужный листок нашёлся в самом нижнем ящике письменного стола. На нём Стасиной рукой были наспех набросаны несколько несвязных слов: «Светка – круиз – В. Мих. – Марьинка – (это слово было подчёркнуто двумя линиями) – 15 т.»
Какая связь между Светкой, круизом и непонятным набором слов – Александра не стала сейчас и задумываться. Завтра, даст Бог, узнает. И, может быть, не только это.
Она ничего не сказала мужу. Мало того: подумав, решила и вовсе ничего не говорить ему о старой нищенке, когда найдёт её. Между нею и Стасей была какая-то непонятная связь, и эту тоненькую ниточку надлежало беречь от малейшего ветерка. А Михаил оборвёт её не задумываясь: что общего может быть у его – его! – дочери и нищей старухи? Разве только эта старая притворщица на самом деле – наводчица шайки, специализирующейся на похищении детей…
Нет, надо как можно дальше отвести Мишу от этой нелепой мысли!
— Я поеду на «десятке», – сказала она мужу. – Надо всё же объехать все семь деревень, даже те, которые ты вроде бы исключил. На всякий случай. Конечно, вряд ли нищенке что-то известно о Стасе. Но проверить и эту зацепку не мешает.
– Послать с тобой пару ребят покрепче? – это предложение вызвало у Александры Петровны ироничную улыбку. Ну да – с парой дуболомов на ветхую старушку: признавайся, где прячешь пленницу!..
– Зачем? – мягко возразила она. – Позову Надежду Сергеевну: может быть, она согласится поехать со мной.
И тут же позвонила подруге: не спишь? К тебе можно заглянуть на минутку?
– Заходи! – обрадовалась Надежда. И через пару минут они уже сидели в кухне, обсуждая завтрашнюю поездку в Марьинку.
Надежда не раздумывая согласилась ехать. Во-первых, поддержать подругу, а во-вторых… Все-таки очень уж неприятно было по нескольку раз на день проходить мимо зеркала, сыгравшего зловещую роль в исчезновении её дочери.
Благословение в путь
Выехали рано утром, но первым делом заехали к отцу Филофею. Келья иеромонаха была в маленьком домике во дворе храма. Батюшка не спал, уже помолился и теперь сидел на лавочке у кельи, наслаждаясь благословенной тишиной погожего осеннего утра.
Он внимательно выслушал рассказ Александры о визите старой нищенки, о странной записке.
– Не удивлюсь, если окажется, что это Настенькино доброе дело отыскалось! – предположил священник. – Может быть, она чем-то помогла этой бедной женщине. Даже скорее всего это так. И конечно, Господь не зря привёл её к вам именно сейчас. Значит, у нас с вами и впрямь появилась новая надежда на скорое возвращение Настеньки. Езжайте с Богом!
Он благословил женщин, но неожиданно велел им задержаться ещё на минуточку. Быстро прошёл в келью и вскоре вернулся с небольшим целлофановым пакетиком. В нём виднелся маленький эмалевый образок на простенькой верёвочке – гайтане.
– Этот образок святой мученицы Анастасии Узорешительницы – моё благословение Настеньке. У неё очень сильная Небесная покровительница: она вызволяет невинных из тюрьмы, разрушает узы темниц и плена, а главное – помогает избавиться от уз греха. Это, поверьте, самые страшные оковы! Было бы только желание избавиться от них…
С удивлением узнали женщины, что это строгая мать Леонтия первой додумалась призвать на помощь Анастасию Узорешительницу. Она в тот же вечер, когда узнала о беде с некрещёной девочкой, стала за неё со всем усердием молиться, читать Псалтирь и акафист святой мученице Анастасии. Она и надоумила батюшку Филофея передать матери этот образок.
– Лучше бы хорошую большую икону, да жаль, сейчас её нет в нашей иконной лавке, – посетовала она. – Ну хоть образок передайте. Пригодится…
И Александра с благоговением приложилась к образу Небесной покровительницы своей доченьки.
– Святая мученица Анастасия, моли Бога о нас! Моли Бога о отроковице Анастасии, – помолилась и Надежда.
С этим образочком и благословением отца Филофея женщины и поспешили в путь. Неведомая Марьинка находится где-то в самом захолустье, на краю области, ехать до неё не меньше двух часов. Хорошо бы ещё, чтобы дорога просохла – ведь только вчера установилась ясная тёплая погода.
Дорогой Надежда вслух читала канон и акафист святой мученице Анастасии Узорешительнице, а потом и Небесной покровительнице своей дочери, святой благоверной княгине Анне Кашинской, молитвы о детях. И дальний путь оказался намного короче, чем мог бы.
На часах ещё не было и десяти, когда машина подъехала к совсем маленькой заброшенной деревушке с табличкой у въезда: Марьинка. В ней и всего-то осталось с десяток домов, да и из тех, кажется, половина пустовала. Заколоченные окна, покосившиеся стены, проваленные серые крыши… Лишь в нескольких домах ставни были приветливо распахнуты, за беленькими занавесками алели герань или бальзамин. У одного двора паслась привязанная к колышку коза, у другого заполошно загоготали вспугнутые шумом мотора гуси.
Машина остановилась, женщины вышли, пытаясь понять, куда же им идти. Ведь, согласитесь, как-то не слишком хорошо будет постучаться в ближнюю от дороги дверь и спросить, не подскажут ли хозяева, где тут живёт старая нищенка…
Но спрашивать об этом им не пришлось.
Стасины серёжки
Над маленьким, в два окошка на фасаде, свежевыкрашенным голубым домиком вились два голубя: белый летел чуть впереди, за ним – толстый сизарь. Странное дело: к лапам обеих птиц были привязаны небольшие сетчатые мешочки – в таких обычно продают овощи. И в этих мешочках что-то лежало, что – снизу не разглядеть.
Белый голубь, казалось, точно знал, куда лететь, а сизарь следовал за ним, пытаясь не отставать, но это ему не очень удавалось. Неожиданно белый исчез – словно, долетев до невидимой черты, скрылся за нею. Сизарь подлетел к тому же месту – и, недоумённо ворочая головкой, тщетно пытался разглядеть, куда же делся его вожак. Трепеща крылышками, он метался, не в силах найти потерянную дорогу. И тут чуть не на голову ему камнем свалился вернувшийся за ним белый голубь. Он сердито клюнул своего товарища и нетерпеливо подтолкнул его узенькой грудкой, задавая направление полёта. И через миг обе птицы исчезли, будто растворились в небе!
Женщины переглянулись – и без слов заторопились к голубому домику. Постучались – и услышали:
– Заходите, открыто!
С первого же взгляда Александра узнала хозяйку домика. Это была та самая старушка, год назад просившая подаяние. Та, которую сама она безуспешно искала в городе. Но как изменилась она за год! Поникшие плечи выпрямились, на лице больше не было прежнего испуганно-жалкого выражения. И одета она была в скромную, но вполне приличную одежду.
В чистенькой кухоньке было уютно. В переднем углу – иконы, на покрытом клеёнкой столике стояла глубокая миска с малюсенькими, но такими ароматными пирожками! – а сквозь открытую дверь виднелась не менее уютная горенка…
– Здравствуйте, гости дорогие! – радушно приветствовала приезжих Валентина Михайловна. – Вы ведь Настенькина… то есть Стасина мама?
– Настенькина, – ответила Александра. – Я и сама теперь только так её и называю. Но скажите, пожалуйста, вам что-нибудь известно о ней – почему вы позавчера приезжали к нам?
Оживившаяся было старушка тихонько охнула:
– Я так и знала, что с ней что-то случилось!
И достала из стоявшей на столе шкатулки маленькие серёжки с голубоватыми камешками.
Троюродная внучка
– Не знаю, помните ли вы, как мы встретились с вашей семьёй год назад, – начала рассказ, немного успокоившись, хозяйка дома. Александра молча кивнула, боясь перебить её хоть словом.
…Стася тогда вернулась домой совершенно подавленная. Это что же, бедную бабушку изобьёт, а то и вовсе убьёт её родной сын? И всё из-за того, что все гордо отворачиваются при виде протянутой за милостыней руки?
Она закрылась в своей комнатке и сначала что-то искала в интернете, потом звонила кому-то и долго убеждала в чём-то. А через пару часов, уже повеселевшая, выгребла все свои карманные деньги и побежала к хлебному киоску. Старушка всё так же понуро сидела на фанерном ящике, на расстеленном у её ног платочке сиротливо желтели несколько мелких монеток. Стася подошла и высыпала туда же половину своей наличности. Нищенка удивлённо подняла глаза: неужели родители девочки сжалились над ней и послали денег? Но это же много!