После отъезда Азимуллы-хана в Лондон внешне жизнь в битхурском дворце не изменилась. Более того, Нана Сахиб особенно часто принимал у себя английских офицеров Канпурского гарнизона и служащих администрации. Гостеприимный, внешне радушный хозяин водил гостей по пышному саду, где среди пестрых цветников расхаживали яркие павлины, резвились ручные олени и косули, показывал им громадных слонов и свою гордость — прекрасных лошадей. В залах дворца гостей ждало обильное угощение из самых тонких восточных яств, поданное на золотой и серебряной посуде. Повар Нана Сахиба рассказал: «Махараджа имел постоянный обычай принимать европейских джентльменов, и, хотя его высочество был строгий индус, он не возражал, если я подавал говядину его гостям»43. После трапезы гости смотрели богатую, со вкусом собранную коллекцию картин европейских и индийских художников, в центре которой была любимая картина хозяина — портрет великого Шиваджи — основателя маратхского государства. Большой известностью пользовалась прекрасная коллекция всех видов оружия, которую Нана с гордостью показывал своим гостям. Здесь были отделанные золотом сабли, пистолеты самых различных систем; необыкновенные кинжалы, пики, прочные щиты, легкие кавалер рийские седла для лошадей и массивные для слонов и верблюдов. Хозяин дворца иногда показывал гостям и драгоценный старый меч пешв. Нана Сахиб считался интересным собеседником и неплохо разбирался в музыке, искусстве, литературе. В Битхуре жил англичанин, обязанностью которого было, регулярно знакомясь с европейской прессой, ежедневно сообщать владетелю дворца о событиях в Индии, Англии и других странах. С гостями Нана Сахиб был всегда безукоризненно вежлив, но не всегда искренен.
|
Индийский аристократ с гладко причесанными блестящими волосами и холеным лицом, одетый в роскошный костюм, ловко облегающий его невысокую плотную фигуру, часто появлялся в Канпуре. Большой любитель лошадей и хороший наездник, Нана Сахиб не пропускал ни одной крупной скачки, со знанием дела ставя большие деньги на лучших рысаков.
Его можно было видеть среди молодых офицеров Канпура, в бильярдной и просто за беседой. О блестящем индийце молодежь рассказывала необычайные вещи: говорили, что однажды на охоте громадный тигр неожиданно прыгнул на ехавшего верхом Нана Сахиба и сбил его вместе с лошадью. Его спутники в страхе отпрянули назад. Ловкий Нана успел вскочить, и вторичный прыжок тигра совпал с ружейным выстрелом. Когда дым рассеялся, оробевшие друзья пешвы увидели его улыбающимся, стоящим около убитого тигра. Люди, не отличающиеся восторженностью, свойственной молодости, сдержаннее говорили о битхурском владетеле. «Он показался мне человеком не больших способностей, но и не глупым, — говорил один из знавших Нана Сахиба англичан. — Он эгоистичен, но кто из туземцев не отличается этим? Мне кажется, что он далеко не фанатик в религии»44. Как бы то ни было, но даже командир канпурского гарнизона, старый генерал Уиллер, прослуживший в Индии 54 года, и особенно энергичный сборщик налогов и руководитель городского магистрата Хилерстон часто беседовали с Нана. Когда Уиллеру сообщили, что Нана тайный враг англичан, он в это не поверил. Он полагал, что Нана Сахиб если не дружественен, то уж во всяком случае лоялен в отношении английских властей. Обвинение в участии в антианглийском заговоре, выдвинутое против любезного хозяина битхурского дворца, показалось ему нелепым. Однако уверенность английских чиновников и политиков в лояльности Нана Сахиба была необоснованной. Англичане не подозревали, что за приветливостью Нана кроется хорошо скрытая ненависть к колонизаторам, стремление возвратить утраченную Баджи Рао власть и возродить былое величие маратхской державы.
|
В битхурском дворце появились посланцы феодалов — факиры и дервиши, с которыми Нана и его помощники вели таинственные беседы. Чапати и лотосы, передававшиеся ич рук в руки в Северной Индии, проникли и в Канпур. Англичане узнали, что один из чаукдаров Канпура прибыл в ближайшую деревню Фатехгарх и передал старосте две чапати с инструкцией передать пяти чаукдарам соседних деревень по две таких же лепешки с обязательным указанием передать дальше.
В это время Нана Сахиб, пытаясь найти союзников, послал несколько секретных писем некоторым князьям и знатным феодалам Индии. Многие из них, растеряв боевую славу своих грозных предков, раболепствовали перед английскими чиновниками, боялись своего народа и не решались ответить Нана Сахибу. Но среди феодалов оказалось немало и таких, которые лишь ждали случая, чтобы подняться на борьбу против колонизаторов.
Нана Сахиб обратился и к другу детства рани княжества Джханси. Тяжелая доля выпала Лакшми Бай. Семейная жизнь ей не удалась. В 1852 году у нее на руках умер ее единственный трехмесячный сын. Через несколько месяцев тяжело заболел муж. Безнадежно больной раджа решил взять приемного сына. Вскоре, 21 ноября 1853 года, он скончался, завещав свое имущество и права наследнику, а правление — Лакшми Бай.
|
«Правительство должно проявить доброту к моему ребенку, — писал в своем предсмертном послании раджа. — Государственное управление завещаю моей вдове как властительнице княжества и матери моего приемного сына»45. Однако княжество Джханси не избежало общей участи княжеств, которые в соответствии с законом о выморочных владениях в случае отсутствия прямого наследника по мужской линии переходили в непосредственное распоряжение английской администрации.
На другой день после смерти раджи английский комиссар бесцеремонно опечатал все сокровища и деньги раджи. Лакшми Бай от своего имени и от имени сына; написала в Калькутту протест. Оскорбительно долго не отвечал ей генерал-губернатор. А когда ответ пришел, он был таким же, как и всегда в подобных случаях: «...Мы имеем право по своему усмотрению признавать или не признавать усыновленного наследника в таких зависимых княжествах. В 1853 году Рамчандра Рао, которому мы сами даровали титул раджи, усыновил преемника за день до своей смерти. Британские власти в Индии не признали этого акта. Мы также не можем признать Дамодара Рао наследником. Поэтому княжество Джханси присоединяется к английским владениям.
Вдове покойного раджи надлежит выдавать ежемесячное содержание в соответствии с рекомендацией нашего политического агента»46.
7 марта 1854 года эти строки приняли силу закона.
Тяжкие испытания не сломили Лакшми Бай. Молодая вдовствующая рани готова была отдать все силы борьбе с колонизаторами. «Я свое Джханси не отдам! Пусть попробует отнять, кто посмеет», — бросила она с гордым достоинством в лицо английскому чиновнику.
Последовавшая вскоре после захвата Джханси аннексия Ауда заставила призадуматься раджей, еще сохранивших самостоятельность. Гуляб Сингх из Джамму первым прислал письмо с согласием помочь Нана Сахибу людьми, оружием и деньгами. Его примеру последовали и другие наиболее решительные и прозорливые князья. Один из гонцов Нана Сахиба был схвачен в далеком Майсуре. На допросе он сказал, что Нана начал переписку с феодалами после аннексии Ауда.
В начале 1857 года Нана сообщил английскому резиденту в Битхуре, что он отправляется в путешествие по святым местам. Вместе с правоверными индусами Нана Сахибом и его братом Бала Рао в путь отправился мусульманин Азимулла-хан. Этот факт мог бы насторожить резидента, но тот не придал ему значения. В сопровождении блестящей свиты Нана 18 апреля прибыл в столицу Ауда Лакхнау. Здесь его встретили особенно торжественно. Толпы народа окружили слона, на котором восседал не признанный англичанами пешва. Нана Сахиб нанес визит английскому резиденту в Ауде Генри
Лоуренсу и некоторым видным чиновникам английской администрации и имел с ними длительные беседы. Л рейс специальным распоряжением приказал офицера? оказать знаки внимания и необходимые почести Нанг Сахибу. Это не было простым актом вежливости или жестом снисходительности. Генри Лоуренс, будучи одни» из немногих дальновидных английских чиновников, понимал, какую потенциальную опасность таил при зреющиэ в Индии осложнениях не признанный английским правительством, но овеянный славой предков пешва маратхов. Кроме английских чиновников и офицеров Нана Сахиб посетил француза Депре, опытного воина и любителя приключений, проведшего в Индии не один год, хороша знавшего обычаи индийцев и владевшего их языком.
С кем еще встречался гость из Битхура и какие вел переговоры — осталось неизвестным.
После поездки по городам Северной Индии Нана Сахиб получил представление о положении дел в стране, выяснил настроение влиятельных раджей и феодалов. Азимулла-хан привез ему нужные сведения из Англии, а о положении дел в Калькутте доложил его поверенный француз Лафон. Из сообщения последнего было ясно, что настроение многих английских чиновников не отличалось оптимизмом. Видный чиновник колониальной администрации Эдвардс, например, полагал, что «не только армия, но и население, наблюдая за чрезмерным уменьшением королевских войск, пришло к убеждению, что военные ресурсы маленького далекого острова истощены в результате тяжелой Крымской войны»47. Действительно, часть английских войск, дислоцированных ранее в Индии, была переброшена в Китай, где шла упорная крестьянская война, вошедшая в историю как Тай-пинское восстание. Было известно, что несколько соединений англо-индийской армии участвовало в войне против Ирана, которую Англия развязала в 1856 году. Международная и внутренняя обстановка благоприятствовали, казалось, успеху антианглийского освободительного движения в Индии. Нана Сахиб и немногие его единомышленники из бывших владетельных князей решили примкнуть к зреющему восстанию армии и народа и возглавить его для восстановления независимости Индии и своего былого господства.
ГЛАВА II
ПЛАМЯ НАД СТРАНОЙ
«Вставай скорее, применяй все средства!
Поскорей, спеши!
Чтобы от позора и скорби нас избавил Видхи джи!»
Тулси Дас «Рамаяна»
Взрыв
6 мая индийские полки английского гарнизона города Мирута, так же как и другие части Бенгальской армии, получили новые ружья со злополучными патронами. 85 сипаев отказались принять это оружие. 8 мая над ними состоялся показательный суд, который приговорил каждого к 10 годам каторги. Жестокий приговор суда был зачитан перед строем полков, с подсудимых демонстративно сняли солдатские мундиры, заковали в кандалы и под конвоем отвели в тюрьму.
Получив рапорт об этой унизительной процедуре от командира гарнизона генерала Хьюита, генерал-губернатор Каннинг раздраженно ответил ему: «Заковывать солдат в кандалы на параде в течение нескольких часов в присутствии людей, дурно расположенных и веривших в басню о патронах, это значит задеть всю бригаду за живое. Содержание же восьмидесяти пяти человек под арестом после такой церемонии при карауле из одних туземцев — сумасшествие совсем необъяснимое»1.
Письмо Каннинга запоздало. В ночь на 9 мая представители полков собрались на тайное совещание. Было решено на следующий день, когда английские офицеры и солдаты уйдут в церковь на вечернюю молитву, захватить оружие, перебить офицеров и идти на Дели. В Дели был послан гонец с лаконичным письмом: «Мы будем 11-го или 12-го. Держите все наготове»2.
На следующее утро в Мируте началась скрытая подготовка к восстанию. Из соседних сел в город шли крестьяне, пряча под одеждой оружие.
Вечером запылали дома английских офицеров. Сипаи захватили оружие и бросились освобождать заключенных. 1200 узников, содержавшихся в тюрьме, примкнули к повстанцам. Полковник Финнис, пытавшийся остановить солдат своего полка, был застрелен. Значительные подразделения английских войск (около 1500 европейских солдат и офицеров) и сам генерал Хьюит были настолько напуганы и деморализованы случившимся, что не решились преградить путь восставшим, и они беспрепятственно двинулись на Дели.
11 мая в 6 часов утра, когда первые лучи солнца окрасили в розовый цвет купола дворцов и острые минареты мечетей Дели, восставшие мирутские полки подошли к древней столице Индии и без боя вошли в город. Сипаи и горожане восторженно встретили восставших, впереди которых двигался 3-й кавалерийский полк, и присоединились к ним. Очевидец рассказывал, что сразу же после появления мирутцев «началось сердечное братание между солдатами и ремесленниками»3. Толпы солдат и горожан окружили дворец Бахадур-шаха, 80-летнего императора, пенсионера Ост-Индской компании, требуя, чтобы он присоединился к восстанию.
Для Бахадур-шаха появление мирутских полков было неприятной неожиданностью, но сопротивляться восставшим Бахадур-шах не мог. Он счел самым разумным в сложившихся условиях подчиниться их воле; так Бахадур-шах был провозглашен императором независимой Индии.
В своем обращении к народу император (видимо, не без участия и во всяком случае не без давления сипаев) написал: «О вы, сыны Индии! Если мы решимся, мы можем сразу разбить врага и освободить от страха нашу религию и страну, которые нам дороже жизни!»4.
Англичане растерялись. В штаб армии колонизаторов, который находился в Симле, полетела отрывочная паническая депеша: «Мы вынуждены оставить все учреждения... Все наши жилища в огне... Сипаи из Мирута прибыли утром... Мы должны бежать... Тодд, я думаю, убит... Он ушел утром и не вернулся... Девять европейцев убиты... До свиданья...»5.
Вскоре в Дели не осталось ни одного подразделения английских войск.
Подобно раскатам грома, прокатилось по всей Северной Индии известие о взятии Дели. Один за другим восставали полки индийских солдат, поднималось на борьбу обездоленное крестьянство, брались за оружие ремесленники, со всех сторон стекались в Дели отряды борцов против иноземного господства.
Народная война парализовала деятельность колониальной администрации.
Особенно напряженное положение сложилось в Северо-Западных провинциях. Перепуганный губернатор Колвин докладывал правительству: «В области царит полный беспорядок... в этот момент потрясения общественного порядка правительство не имеет здесь никакой поддержки (полиция вся разбежалась)... Алигарх и Ита, являющиеся самыми важными округами в Доабе, охвачены огнем мятежа»6.
Одним из самых крупных очагов восстания стало аннексированное княжество Ауд.
Генри Лоуренс имел данные о готовящемся восстании в Ауде и пытался предупредить его. Еще до выступления сипаев в Мируте он разоружил некоторые неблагонадежные синайские части и постарался предотвратить участие феодалов в зреющем восстании. 12 мая он созвал большое собрание знатных раджей, талукдаров и призывал их к лояльности и сотрудничеству. В своей речи Лоуренс восхвалял могущество Великобритании, которая, как он убеждал слушателей, найдет силы, чтобы расправиться с любыми врагами. Показательно, что свою речь он произнес на хиндустани — родном языке слушателей, чего раньше никогда не было в практике английских администраторов.
На другой день после этой встречи Лоуренс получил сообщение о восстании в Мируте. Нужно отдать должное Лоуренсу, он начал действовать быстро и энергично. Чтобы обеспечить себе всю полноту гражданской и военной власти, он испросил у Каннинга звание бригадного генерала. Прежде всего он создал запасы оружия и продовольствия в резиденции — здании с прочными кирпичными стенами, способном укрыть гарнизон на случай возможных неожиданностей. Вторым его шагом было Установление связей с правителем Непала Джанг Бахадуром, который заверил Лоуренса в своей поддержке. 16 мая Лоуренс телеграфировал Каннингу: «Здесь все спокойно, но положение угрожающее. Вызовите все европейские части, какие только можете, из Китая, с Цейлона и из других мест, а также всех гурков с гор. Время — все»7. 20 мая, когда началось брожение в одном из полков, Лоуренсу удалось разоружить сипаев.
Особенную озабоченность у Лоуренса вызывало положение в Канпуре, ибо победа восставших в этом городе неминуемо должна была привести к самым тяжелым осложнениям в Лакхнау.
25 мая на собрании офицеров гарнизона он высказал свое суждение по этому поводу: «Я твердо убежден, что если гарнизон Канпура взбунтуется и двинется на Лакхнау, то наши полки в сложившемся положении не сохранят нам верность и от Калькутты до Мирута не останется преданных частей»8. Лоуренс надеялся, что сипаи Лакхнау останутся в стороне от событий, если их изолировать от неспокойных полков за пределами Ауда.
Он недоверчиво отнесся к сообщению одного из своих офицеров, известившего его, что в 9 часов вечера 30 мая сипаи Ауда поднимут восстание. В назначенный срок он, глядя на часы, сказал офицеру, от которого получил информацию: «Ваши „друзья" непунктуальны!» — и в ту же минуту раздался орудийный выстрел — условный сигнал к восстанию9.
Повстанцы прежде всего отправились к тюрьме и освободили заключенных. Одновременно загорелось несколько особняков европейцев. На стенах домов и базарах появились патриотические воззвания: «Индусы и мусульмане! Поднимайтесь и, объединившись, решайте раз и навсегда судьбу своей родины! Если вы упустите этот благоприятный момент, то нам больше не представится возможности сохранить свои жизни. Это последний случай. Сейчас или никогда!»10 — гласило одно из них.
«Все — индусы и мусульмане — считают дорогим для себя: во-первых, религию, во-вторых, честь, в-третьих, жизнь, в-четвертых, собственность. Все эти четыре ценности будут спасены нашим правительством»11, — говорилось в другом.
Лакхнау, за исключением некоторых зданий, быстро оказался в руках повстанцев.
Из Лакхнау восстание распространилось на весь Ауд.
В городе Файзабаде восставшие освободили содержащегося в военной тюрьме и приговоренного к смерти за антианглийскую деятельность человека поразительной-смелости маулави Ахмад Шаха. Высокий, худой, Ахмад Шах долгое время бродил по дорогам Индии, бесстрашно призывая народ к вооруженной борьбе против ненавистных ферингов. Накануне восстания он был схвачен и заключен в тюрьму. Этот проповедник с организаторскими способностями вождя и мужеством солдата стал общепризнанным руководителем повстанцев
Не прошло и десяти дней, как власть в Ауде перешла в рукивосставших. Созданная с таким трудом английская администрация Ауда была фактически уничтожена. Оставшиеся европейцы поспешно укрылись в хорошо укрепленной предусмотрительным Генри Лоуренсом резиденции, где им ничего не оставалось делать, кроме как уповать на помощь английских войск из Калькутты.
В Бихаре антианглийское восстание возглавил непримиримый враг англичан, лишивших его наследственного княжества, семидесятилетний глава старинного и знатного раджпутского рода раджа Кунвар Сингх.
Его владение — Джагандшипур — находилось в Шахабадском округе Бихара, где Кунвар Сингх пользовался большим влиянием среди населения.
Ему удалось объединить восставших сипаев и отряды наиболее решительных феодалов и начать успешные боевые действия против английских гарнизонов. Важнейшие коммуникации колонизаторов, идущие от Калькутты в глубь Индии, оказались под контролем повстанцев.
Выстрел из пушки возвестил 31 мая о начале восстания сипаев в столице Рохилкханда Барейли. Во главе восставших встал бывший правитель Рохилкханда Бахадур-хан, лишенный в свое время колонизаторами власти и назначенный ими на должность судьи.
Бахадур-хан объявил, что будет править в Рохилкханде как наместник делийского императора Бахадур-шаха.
Среди крестьян и ремесленников Рохилкханда тайно действовали руководители полурыцарского-полумонашеского общества, возглавлявшегося антианглийски настроенными представителями мусульманского духовенства и феодальных и купеческих образованных слоев, — «Братства борцов за веру». «Борцы за веру» — муджахиды, широко известные в английской литературе под названием ваххабитов, — были тесно связаны с крестьянством и городскими торгово-ремесленными низами и помимо антианглийских лозунгов выставляли также и социальные требования. В отдельных местах движение принимало антифеодальный характер, выдвигался популярный среди народных масс лозунг: «Земля принадлежит богу, а урожай — тому, кто ее обрабатывает»12.
Муджахиды имели своих последователей и среди сипаев. К их числу принадлежал Бахт-хан, старый офицер, сорок лет прослуживший в англо-индийской армии и возглавивший антианглийское восстание сипаев Барейли. Широко популярный среди сипаев и жителей Барейли благодаря своей непримиримой ненависти к англичанам, он славился также громадным ростом и легендарной физической силой. Бахт-хан стал вскоре одним из самых влиятельных руководителей антианглийского движения. Под его командованием части сипаев и муджахидов Барейли отправились на помощь восставшим в Дели, поскольку для осады мятежной индийской столицы двигались английские войска.
Подкрепление из Барейли вступило в Дели в начале июля. Бахт-хан и его солдаты влили новую народную струю в делийское освободительное движение, до сих пор возглавлявшееся беспомощным императором и его окружением.
Бахадур-шах не мог и не хотел найти лозунги, способные поднять на борьбу народные массы. Между тем Бахт-хан и прибывшие с ним муджахиды обращались в своих воззваниях прежде всего к ремесленникам, крестьянам и сипаям — вчерашним крестьянам в солдатской форме. Эти демократические принципы были подтверждены и развиты после прибытия руководимых Бахт-ханом частей в Дели и упрочили положение Бахт-хана как одного из руководителей восстания. Повстанцы создали свой орган власти — Совет восставших, в который вошли «умные, способные и опытные люди» 13.
Обращаясь к населению Дели, руководители восстания писали: «Будут освобождены и получат защиту бедные и беспомощные люди, стонущие под их (британцев. — П. Ш.) железной пятой. Мусульмане будут подняты до уровня, который проповедовал Магомет, а индусы — до уровня, о котором вещал Махавира. Заминдарам, купцам и государственным служащим обещаются лучшие условия жизни»14.
Большую часть трудового населения Дели составляли ремесленники. Авторы прокламации обращались к ним:
«Известно, что европейцы, ввозя английские товары в Индию, лишили работы ткачей, плотников, кузнецов, сапожников, и жизнь местных ремесленников была низведена до нищенского прозябания. Под властью падишаха им всем будет предоставлена работа» 15. Совет отменил введенную англичанами земельно-налоговую систему — згминдари, принял решение о наделении крестьян, участвовавших в восстании, землей, имущих граждан обложил контрибуцией в пользу повстанцев, отменил некоторые поборы, взимавшиеся с ремесленников и мелких торговцев. Решением Совета был отменен налог на соль и сахар. За тайное накопление продовольствия в окруженном английскими колонизаторами Дели специальным указом устанавливалось суровое наказание. Бахт-хан заявил в одном из своих выступлений, что он потребует от каждого жителя Дели беспрекословной верности восстанию. Предательство и воровство будут беспощадно караться. Он, Бахт-хан, прикажет отрубить нос и уши даже членам семьи шаха, если узнает об их измене.
Основное политическое кредо восставших было сформулировано в следующем выражении: «Халк-э-худа, мульк-э-бадшах, хукм-э-сипах» (душа — бога, страна — падишаха, власть — солдат) 16.
В борьбе против сильного врага необходимо было объединение народа. Оно складывалось стихийно. Восстание было яркой демонстрацией индусско-мусульманского единства. Восставшие полки Мирута в своем абсолютном большинстве состояли из индусов, но, придя в Дели, они встретили активную поддержку мусульман города и провозгласили императором Великого Могола — мусульманина Бахадур-шаха.
Руководители восстания, закрепляя это стихийно возникшее единство, в своих прокламациях писали: «Братья индусы и мусульмане! Вставайте! Лучший из даров бога — свобода. Удастся ли дьяволам-угнетателям навсегда лишить вас этого дара? Угнетатели стремятся осквернить нашу религию. Останетесь ли вы равнодушными и смиренными? Бог не желает вашей покорности перед английскими угнетателями. Разве он не одинаково вдохнул в сердца индусов и мусульман горячее желание изгнать англичан из пределов нашей родины? Всякий, кто поднимет меч в этой священной войне в защиту религии, да прославится на веки и енизойде на него благословение божье!» 17.
Восстание солдат Мирута и Дели переросло в народно-освободительную войну. Бахадур-шах, не обладавший ни решительностью, ни государственной мудростью и не способный выступать последовательно даже с позиций феодального патриотизма, быстро потерял авторитет руководителей восстания и сипаев Дели. Он был фактически отстранен от дел, хотя формально, как символ единения сил восставших, оставался номинальной главой государства. Один из феодальных вождей, например, был чрезвычайно шокирован, когда, приехав в Дели с приличествующей моменту почтительностью войдя вс дворец императора Индии, увидел, как к потомку Великих Моголов и наместнику пророка на земле какой-то рядовой сипай обращался с невиданной фамильярностью. «Эй, старик! Император! Послушай-ка», — кричал он Бахадур-шаху и, бесцеремонно схватив его за рукав, принялся что-то ему объяснять18.
Реальную власть в городе и его районах осуществлял Совет восставших, возникший по воле народных масс. Созданный в противовес номинальной власти шаха, Совет издавал акты, утверждавшие новый правопорядок, стремился провести некоторые социальные и политические преобразования. В его состав было избрано десять членов: шесть представляли армию (преимущественно индийское офицерство) и четыре — гражданское население. От армии равно были представлены все основные роды войск: пехота, артиллерия и кавалерия. Совет большинством голосов избрал председателя и заместители. Первый при голосовании имел два голоса. Решения Совета формально приобретали силу после утверждения их императором. Бахадур-шах имел право посещать заседания Совета. Но он не имел никакого желания пользоваться этим правом. Фактически Совет действовал и издавал приказы совершенно самостоятельно, прикрываясь лишь его именем. Впоследствии на суде Бахадур-шах заявил: «У меня не было никакой связи с восстанием, армия сделала меня самого пленником, и я писал приказы под угрозами. Некоторые письма и приказы они писали сами, а печать ставили без моего желания» 19.
Император, крупные феодалы и богатые купцы Дели были обеспокоены деятельностью Совета и искали лишь случая установить непосредственную связь с английскими властями. Однако колонизаторы сами испытывали серьезные затруднения.
Бенгальская англо-индийская армия фактически перестала существовать. Европейские гарнизоны напоминали теперь мелкие островки в бушующем море восстания. 31 июля 1857 года К. Маркс писал: «Со временем выплывут наружу еще и другие факты, которые смогут убедить даже самого Джона Буля в том, что движение, которое он считает военным мятежом, на самом деле является национальным восстанием»20.
Один из наиболее опытных и дальновидных английских администраторов Индии того времени, Джон Лоуренс, писал из Пенджаба: «Я считаю этот кризис самым серьезным из когда-либо пережитых Индией. Наши европейские части настолько слабы, что, если мы их используем неумело, их будет недостаточно для предстоящей борьбы. Но при энергии и быстроте они с божьей помощью окажутся неодолимыми»21.
Однако командующий английскими войсками генерал Ансон медлил с передвижением частей, давал путаные приказы и проявлял полную неспособность организовать окружение и ликвидацию очага восстания в Дели. «Прошу вас, имейте в виду всю историю Индии. Мы добивались успеха только там, где действовали энергично»22,— взывал к нему Лоуренс. Но Ансон был растерян.
Каннинг срочно потребовал подкреплений из Англии и Китая, где имелся контингент английских войск. «Каждый час промедления является ободрением для мятежных войск в других местах»23, — торопил он Лондон.
16 мая Каннинг обратился с посланием к армии, в котором обещал впредь уважать религиозные чувства солдат и офицеров и призывал их к лояльности, поскольку опасные настроения «распространяются не только среди армии, но и среди других слоев народа»24. Но послание было направлено слишком поздно, предотвратить восстание было уже невозможно.
Движение, однако, охватило далеко не всю страну. В Южной и большей части Центральной Индии недовольство колониальным режимом не переросло в вооруженную борьбу.
Лояльной по отношению к колониальным властям оставалась Бенгалия. Не поддержало восстания население Малабара, лишь отдельные разрозненные выступления имели место на территории Махараштры.
Удалось колонизаторам предотвратить взрыв в Пенджабе и обеспечить нейтралитет эмира Афганистана, против которого они сравнительно недавно вели опустошительную войну, безуспешно стремясь превратить Афганистан в свою колонию. Незадолго до восстания между афганским эмиром Дост Мухаммедом и сикхскими феодалами шли переговоры о совместном выступлении против колонизаторов. Но они не дали никаких результатов! Сказалось старое соперничество между Афганистано и сикхским государством и их борьба за пограничные луштунские земли.
Наибольшее опасение внушали колониальной администрации дислоцированные в Пенджабе полки Бенгальской армии, сформированные из хиндустанцев, до си пор сохранявшие лояльность. Общая численность их составляла 60 тысяч человек. Англичанам стало известно, что вскоре после начала восстания среди солдат-хиндустанцев пенджабских полков появились посланцы из Дели. От имени руководителей повстанцев они обещали солдатам пенджабских полков, которые перейдут на сторону восставших, земельные пожалования и другие награды. Посланцы обращались с воззваниями не толькс к солдатам, но и к населению Пенджаба. В одной из прокламаций говорилось: «Население Пенджаба должно очнуться от своей спячки и понять, что правительство, разорившее Хиндустан тяжелым обложением и многочисленными налогами, пытавшееся уничтожить нашу религию и отвратить от нее народ, причинило зло и Пенджабу. Тогда вы ничего не могли сделать, а сейчас очень легко призвать тиранов к ответу. Армия недовольна навсей территории — от Калькутты до Пешавара. Силы англичан состоят только из 4 или 5 тысяч европейцев… Поэтому сбросьте с себя наряды и украшения, приличествующие женщинам, и присоединяйтесь к нам в доспехах мужчин!»25.