Нана Сахиб переходит Рубикон 3 глава

После отъезда Азимуллы-хана в Лондон внешне жизнь в битхурском дворце не изменилась. Более того, Нана Сахиб особенно часто принимал у себя английских офицеров Канпурского гарнизона и служащих админи­страции. Гостеприимный, внешне радушный хозяин во­дил гостей по пышному саду, где среди пестрых цвет­ников расхаживали яркие павлины, резвились ручные олени и косули, показывал им громадных слонов и свою гордость — прекрасных лошадей. В залах дворца гостей ждало обильное угощение из самых тонких восточных яств, поданное на золотой и серебряной посуде. Повар Нана Сахиба рассказал: «Махараджа имел постоянный обычай принимать европейских джентльменов, и, хотя его высочество был строгий индус, он не возражал, если я подавал говядину его гостям»⁴³. После трапезы гости смотрели богатую, со вкусом собранную коллекцию картин европейских и индийских художников, в центре которой была любимая картина хозяина — портрет ве­ликого Шиваджи — основателя маратхского государст­ва. Большой известностью пользовалась прекрасная кол­лекция всех видов оружия, которую Нана с гордостью показывал своим гостям. Здесь были отделанные золотом сабли, пистолеты самых различных систем; необыкновенные кинжалы, пики, прочные щиты, легкие кавалер рийские седла для лошадей и массивные для слонов и верблюдов. Хозяин дворца иногда показывал гостям и драгоценный старый меч пешв. Нана Сахиб считался интересным собеседником и неплохо разбирался в музыке, искусстве, литературе. В Битхуре жил англичанин, обязанностью которого было, регулярно знакомясь с евро­пейской прессой, ежедневно сообщать владетелю дворца о событиях в Индии, Англии и других странах. С гостями Нана Сахиб был всегда безукоризненно вежлив, но не всегда искренен.

Индийский аристократ с гладко причесанными блестящими волосами и холеным лицом, одетый в роскошный костюм, ловко облегающий его невысокую плотную фигуру, часто появлялся в Канпуре. Большой любитель лошадей и хороший наездник, Нана Сахиб не пропускал ни одной крупной скачки, со знанием дела ставя боль­шие деньги на лучших рысаков.

Его можно было видеть среди молодых офицеров Канпура, в бильярдной и просто за беседой. О блестя­щем индийце молодежь рассказывала необычайные ве­щи: говорили, что однажды на охоте громадный тигр неожиданно прыгнул на ехавшего верхом Нана Сахиба и сбил его вместе с лошадью. Его спутники в страхе от­прянули назад. Ловкий Нана успел вскочить, и вторич­ный прыжок тигра совпал с ружейным выстрелом. Когда дым рассеялся, оробевшие друзья пешвы увидели его улыбающимся, стоящим около убитого тигра. Люди, не отличающиеся восторженностью, свойственной молодо­сти, сдержаннее говорили о битхурском владетеле. «Он показался мне человеком не больших способностей, но и не глупым, — говорил один из знавших Нана Сахиба англичан. — Он эгоистичен, но кто из туземцев не отли­чается этим? Мне кажется, что он далеко не фанатик в религии»⁴⁴. Как бы то ни было, но даже командир канпурского гарнизона, старый генерал Уиллер, прослу­живший в Индии 54 года, и особенно энергичный сбор­щик налогов и руководитель городского магистрата Хилерстон часто беседовали с Нана. Когда Уиллеру сооб­щили, что Нана тайный враг англичан, он в это не пове­рил. Он полагал, что Нана Сахиб если не дружественен, то уж во всяком случае лоялен в отношении английских властей. Обвинение в участии в антианглийском заговоре, выдвинутое против любезного хозяина битхурского дворца, показалось ему нелепым. Однако уверенность английских чиновников и политиков в лояльности Нана Сахиба была необоснованной. Англичане не подозрева­ли, что за приветливостью Нана кроется хорошо скры­тая ненависть к колонизаторам, стремление возвратить утраченную Баджи Рао власть и возродить былое вели­чие маратхской державы.

В битхурском дворце появились посланцы феодалов — факиры и дервиши, с которыми Нана и его помощники вели таинственные беседы. Чапати и лотосы, передавав­шиеся ич рук в руки в Северной Индии, проникли и в Канпур. Англичане узнали, что один из чаукдаров Кан­пура прибыл в ближайшую деревню Фатехгарх и пере­дал старосте две чапати с инструкцией передать пяти чаукдарам соседних деревень по две таких же лепешки с обязательным указанием передать дальше.

В это время Нана Сахиб, пытаясь найти союзников, послал несколько секретных писем некоторым князьям и знатным феодалам Индии. Многие из них, растеряв боевую славу своих грозных предков, раболепствовали перед английскими чиновниками, боялись своего народа и не решались ответить Нана Сахибу. Но среди феода­лов оказалось немало и таких, которые лишь ждали слу­чая, чтобы подняться на борьбу против колонизаторов.

Нана Сахиб обратился и к другу детства рани княже­ства Джханси. Тяжелая доля выпала Лакшми Бай. Се­мейная жизнь ей не удалась. В 1852 году у нее на ру­ках умер ее единственный трехмесячный сын. Через не­сколько месяцев тяжело заболел муж. Безнадежно боль­ной раджа решил взять приемного сына. Вскоре, 21 но­ября 1853 года, он скончался, завещав свое имущество и права наследнику, а правление — Лакшми Бай.

«Правительство должно проявить доброту к моему ребенку, — писал в своем предсмертном послании рад­жа. — Государственное управление завещаю моей вдове как властительнице княжества и матери моего приемно­го сына»⁴⁵. Однако княжество Джханси не избежало общей участи княжеств, которые в соответствии с законом о выморочных владениях в случае отсутствия прямого наследника по мужской линии переходили в непосредст­венное распоряжение английской администрации.

На другой день после смерти раджи английский ко­миссар бесцеремонно опечатал все сокровища и деньги раджи. Лакшми Бай от своего имени и от имени сына; написала в Калькутту протест. Оскорбительно долго не отвечал ей генерал-губернатор. А когда ответ пришел, он был таким же, как и всегда в подобных случаях: «...Мы имеем право по своему усмотрению признавать или не признавать усыновленного наследника в таких зависимых княжествах. В 1853 году Рамчандра Рао, ко­торому мы сами даровали титул раджи, усыновил пре­емника за день до своей смерти. Британские власти в Индии не признали этого акта. Мы также не можем при­знать Дамодара Рао наследником. Поэтому княжество Джханси присоединяется к английским владениям.

Вдове покойного раджи надлежит выдавать ежеме­сячное содержание в соответствии с рекомендацией на­шего политического агента»⁴⁶.

7 марта 1854 года эти строки приняли силу закона.

Тяжкие испытания не сломили Лакшми Бай. Молодая вдовствующая рани готова была отдать все силы борь­бе с колонизаторами. «Я свое Джханси не отдам! Пусть попробует отнять, кто посмеет», — бросила она с гордым достоинством в лицо английскому чиновнику.

Последовавшая вскоре после захвата Джханси аннек­сия Ауда заставила призадуматься раджей, еще сохра­нивших самостоятельность. Гуляб Сингх из Джамму первым прислал письмо с согласием помочь Нана Са­хибу людьми, оружием и деньгами. Его примеру после­довали и другие наиболее решительные и прозорливые князья. Один из гонцов Нана Сахиба был схвачен в да­леком Майсуре. На допросе он сказал, что Нана начал переписку с феодалами после аннексии Ауда.

В начале 1857 года Нана сообщил английскому рези­денту в Битхуре, что он отправляется в путешествие по святым местам. Вместе с правоверными индусами Нана Сахибом и его братом Бала Рао в путь отправился му­сульманин Азимулла-хан. Этот факт мог бы насторо­жить резидента, но тот не придал ему значения. В со­провождении блестящей свиты Нана 18 апреля прибыл в столицу Ауда Лакхнау. Здесь его встретили особенно торжественно. Толпы народа окружили слона, на кото­ром восседал не признанный англичанами пешва. Нана Сахиб нанес визит английскому резиденту в Ауде Генри

Лоуренсу и некоторым видным чиновникам английской администрации и имел с ними длительные беседы. Л рейс специальным распоряжением приказал офицера? оказать знаки внимания и необходимые почести Нанг Сахибу. Это не было простым актом вежливости или жестом снисходительности. Генри Лоуренс, будучи одни» из немногих дальновидных английских чиновников, пони­мал, какую потенциальную опасность таил при зреющиэ в Индии осложнениях не признанный английским правительством, но овеянный славой предков пешва маратхов. Кроме английских чиновников и офицеров Нана Сахиб посетил француза Депре, опытного воина и любителя приключений, проведшего в Индии не один год, хороша знавшего обычаи индийцев и владевшего их языком.

С кем еще встречался гость из Битхура и какие вел переговоры — осталось неизвестным.

После поездки по городам Северной Индии Нана Са­хиб получил представление о положении дел в стране, выяснил настроение влиятельных раджей и феодалов. Азимулла-хан привез ему нужные сведения из Англии, а о положении дел в Калькутте доложил его поверенный француз Лафон. Из сообщения последнего было ясно, что настроение многих английских чиновников не отли­чалось оптимизмом. Видный чиновник колониальной администрации Эдвардс, например, полагал, что «не толь­ко армия, но и население, наблюдая за чрезмерным уменьшением королевских войск, пришло к убеждению, что военные ресурсы маленького далекого острова исто­щены в результате тяжелой Крымской войны»⁴⁷. Дейст­вительно, часть английских войск, дислоцированных ра­нее в Индии, была переброшена в Китай, где шла упор­ная крестьянская война, вошедшая в историю как Тай-пинское восстание. Было известно, что несколько соеди­нений англо-индийской армии участвовало в войне про­тив Ирана, которую Англия развязала в 1856 году. Меж­дународная и внутренняя обстановка благоприятствова­ли, казалось, успеху антианглийского освободительного движения в Индии. Нана Сахиб и немногие его едино­мышленники из бывших владетельных князей решили примкнуть к зреющему восстанию армии и народа и воз­главить его для восстановления независимости Индии и своего былого господства.

ГЛАВА II

ПЛАМЯ НАД СТРАНОЙ

 

«Вставай скорее, применяй все средства!

Поскорей, спеши!

Чтобы от позора и скорби нас избавил Видхи джи!»

Тулси Дас «Рамаяна»

Взрыв

 

6 мая индийские полки английского гарнизона города Мирута, так же как и другие части Бенгальской армии, получили новые ружья со злополучными патронами. 85 сипаев отказались принять это оружие. 8 мая над ними состоялся показательный суд, который приговорил каждого к 10 годам каторги. Жестокий приговор суда был зачитан перед строем полков, с подсудимых демон­стративно сняли солдатские мундиры, заковали в кан­далы и под конвоем отвели в тюрьму.

Получив рапорт об этой унизительной процедуре от командира гарнизона генерала Хьюита, генерал-губерна­тор Каннинг раздраженно ответил ему: «Заковывать солдат в кандалы на параде в течение нескольких ча­сов в присутствии людей, дурно расположенных и верив­ших в басню о патронах, это значит задеть всю бригаду за живое. Содержание же восьмидесяти пяти человек под арестом после такой церемонии при карауле из од­них туземцев — сумасшествие совсем необъяснимое»¹.

Письмо Каннинга запоздало. В ночь на 9 мая пред­ставители полков собрались на тайное совещание. Бы­ло решено на следующий день, когда английские офице­ры и солдаты уйдут в церковь на вечернюю молитву, захватить оружие, перебить офицеров и идти на Дели. В Дели был послан гонец с лаконичным письмом: «Мы будем 11-го или 12-го. Держите все наготове»².

На следующее утро в Мируте началась скрытая под­готовка к восстанию. Из соседних сел в город шли кре­стьяне, пряча под одеждой оружие.

Вечером запылали дома английских офицеров. Сипаи захватили оружие и бросились освобождать заключенных. 1200 узников, содержавшихся в тюрьме, примкнули к повстанцам. Полковник Финнис, пытавшийся остано­вить солдат своего полка, был застрелен. Значительные подразделения английских войск (около 1500 европей­ских солдат и офицеров) и сам генерал Хьюит были на­столько напуганы и деморализованы случившимся, что не решились преградить путь восставшим, и они беспре­пятственно двинулись на Дели.

11 мая в 6 часов утра, когда первые лучи солнца окрасили в розовый цвет купола дворцов и острые мина­реты мечетей Дели, восставшие мирутские полки по­дошли к древней столице Индии и без боя вошли в го­род. Сипаи и горожане восторженно встретили восстав­ших, впереди которых двигался 3-й кавалерийский полк, и присоединились к ним. Очевидец рассказывал, что сра­зу же после появления мирутцев «началось сердечное братание между солдатами и ремесленниками»³. Толпы солдат и горожан окружили дворец Бахадур-шаха, 80-летнего императора, пенсионера Ост-Индской компа­нии, требуя, чтобы он присоединился к восстанию.

Для Бахадур-шаха появление мирутских полков было неприятной неожиданностью, но сопротивляться вос­ставшим Бахадур-шах не мог. Он счел самым разумным в сложившихся условиях подчиниться их воле; так Ба­хадур-шах был провозглашен императором независимой Индии.

В своем обращении к народу император (видимо, не без участия и во всяком случае не без давления сипаев) написал: «О вы, сыны Индии! Если мы решимся, мы мо­жем сразу разбить врага и освободить от страха нашу религию и страну, которые нам дороже жизни!»⁴.

Англичане растерялись. В штаб армии колонизаторов, который находился в Симле, полетела отрывочная пани­ческая депеша: «Мы вынуждены оставить все учрежде­ния... Все наши жилища в огне... Сипаи из Мирута при­были утром... Мы должны бежать... Тодд, я думаю, убит... Он ушел утром и не вернулся... Девять европейцев уби­ты... До свиданья...»⁵.

Вскоре в Дели не осталось ни одного подразделения английских войск.

Подобно раскатам грома, прокатилось по всей Север­ной Индии известие о взятии Дели. Один за другим вос­ставали полки индийских солдат, поднималось на борьбу обездоленное крестьянство, брались за оружие ре­месленники, со всех сторон стекались в Дели отряды борцов против иноземного господства.

Народная война парализовала деятельность колони­альной администрации.

Особенно напряженное положение сложилось в Се­веро-Западных провинциях. Перепуганный губернатор Колвин докладывал правительству: «В области царит полный беспорядок... в этот момент потрясения общест­венного порядка правительство не имеет здесь никакой поддержки (полиция вся разбежалась)... Алигарх и Ита, являющиеся самыми важными округами в Доабе, охва­чены огнем мятежа»⁶.

Одним из самых крупных очагов восстания стало ан­нексированное княжество Ауд.

Генри Лоуренс имел данные о готовящемся восстании в Ауде и пытался предупредить его. Еще до выступления сипаев в Мируте он разоружил некоторые неблагона­дежные синайские части и постарался предотвратить участие феодалов в зреющем восстании. 12 мая он со­звал большое собрание знатных раджей, талукдаров и призывал их к лояльности и сотрудничеству. В своей ре­чи Лоуренс восхвалял могущество Великобритании, ко­торая, как он убеждал слушателей, найдет силы, чтобы расправиться с любыми врагами. Показательно, что свою речь он произнес на хиндустани — родном языке слушателей, чего раньше никогда не было в практике английских администраторов.

На другой день после этой встречи Лоуренс получил сообщение о восстании в Мируте. Нужно отдать долж­ное Лоуренсу, он начал действовать быстро и энергично. Чтобы обеспечить себе всю полноту гражданской и воен­ной власти, он испросил у Каннинга звание бригадного генерала. Прежде всего он создал запасы оружия и про­довольствия в резиденции — здании с прочными кирпич­ными стенами, способном укрыть гарнизон на случай возможных неожиданностей. Вторым его шагом было Установление связей с правителем Непала Джанг Бахадуром, который заверил Лоуренса в своей поддержке. 16 мая Лоуренс телеграфировал Каннингу: «Здесь все спокойно, но положение угрожающее. Вызовите все европейские части, какие только можете, из Китая, с Цейлона и из других мест, а также всех гурков с гор. Время — все»⁷. 20 мая, когда началось брожение в одном из полков, Лоуренсу удалось разоружить сипаев.

Особенную озабоченность у Лоуренса вызывало положение в Канпуре, ибо победа восставших в этом го­роде неминуемо должна была привести к самым тяже­лым осложнениям в Лакхнау.

25 мая на собрании офицеров гарнизона он выска­зал свое суждение по этому поводу: «Я твердо убежден, что если гарнизон Канпура взбунтуется и двинется на Лакхнау, то наши полки в сложившемся положении не сохранят нам верность и от Калькутты до Мирута не останется преданных частей»⁸. Лоуренс надеялся, что сипаи Лакхнау останутся в стороне от событий, если их изолировать от неспокойных полков за пределами Ауда.

Он недоверчиво отнесся к сообщению одного из своих офицеров, известившего его, что в 9 часов вечера 30 мая сипаи Ауда поднимут восстание. В назначенный срок он, глядя на часы, сказал офицеру, от которого получил ин­формацию: «Ваши „друзья" непунктуальны!» — и в ту же минуту раздался орудийный выстрел — условный сиг­нал к восстанию⁹.

Повстанцы прежде всего отправились к тюрьме и освободили заключенных. Одновременно загорелось не­сколько особняков европейцев. На стенах домов и база­рах появились патриотические воззвания: «Индусы и му­сульмане! Поднимайтесь и, объединившись, решайте раз и навсегда судьбу своей родины! Если вы упустите этот благоприятный момент, то нам больше не представится возможности сохранить свои жизни. Это последний слу­чай. Сейчас или никогда!»¹⁰ — гласило одно из них.

«Все — индусы и мусульмане — считают дорогим для себя: во-первых, религию, во-вторых, честь, в-третьих, жизнь, в-четвертых, собственность. Все эти четыре цен­ности будут спасены нашим правительством»¹¹, — гово­рилось в другом.

Лакхнау, за исключением некоторых зданий, быстро оказался в руках повстанцев.

Из Лакхнау восстание распространилось на весь Ауд.

В городе Файзабаде восставшие освободили содержа­щегося в военной тюрьме и приговоренного к смерти за антианглийскую деятельность человека поразительной-смелости маулави Ахмад Шаха. Высокий, худой, Ахмад Шах долгое время бродил по дорогам Индии, бесстрашно призывая народ к вооруженной борьбе против ненавистных ферингов. Накануне восстания он был схвачен и заключен в тюрьму. Этот проповедник с орга­низаторскими способностями вождя и мужеством солда­та стал общепризнанным руководителем повстанцев

Не прошло и десяти дней, как власть в Ауде перешла в рукивосставших. Созданная с таким трудом англий­ская администрация Ауда была фактически уничтожена. Оставшиеся европейцы поспешно укрылись в хорошо ук­репленной предусмотрительным Генри Лоуренсом рези­денции, где им ничего не оставалось делать, кроме как уповать на помощь английских войск из Калькутты.

В Бихаре антианглийское восстание возглавил непри­миримый враг англичан, лишивших его наследствен­ного княжества, семидесятилетний глава старинного и знатного раджпутского рода раджа Кунвар Сингх.

Его владение — Джагандшипур — находилось в Шахабадском округе Бихара, где Кунвар Сингх пользовал­ся большим влиянием среди населения.

Ему удалось объединить восставших сипаев и отряды наиболее решительных феодалов и начать успешные бое­вые действия против английских гарнизонов. Важней­шие коммуникации колонизаторов, идущие от Калькут­ты в глубь Индии, оказались под контролем повстанцев.

Выстрел из пушки возвестил 31 мая о начале восста­ния сипаев в столице Рохилкханда Барейли. Во главе восставших встал бывший правитель Рохилкханда Бахадур-хан, лишенный в свое время колонизаторами вла­сти и назначенный ими на должность судьи.

Бахадур-хан объявил, что будет править в Рохилкханде как наместник делийского императора Бахадур-шаха.

Среди крестьян и ремесленников Рохилкханда тайно действовали руководители полурыцарского-полумонаше­ского общества, возглавлявшегося антианглийски настро­енными представителями мусульманского духовенства и феодальных и купеческих образованных слоев, — «Брат­ства борцов за веру». «Борцы за веру» — муджахиды, широко известные в английской литературе под названи­ем ваххабитов, — были тесно связаны с крестьянством и городскими торгово-ремесленными низами и помимо антианглийских лозунгов выставляли также и социальные требования. В отдельных местах движение прини­мало антифеодальный характер, выдвигался популярный среди народных масс лозунг: «Земля принадлежит бо­гу, а урожай — тому, кто ее обрабатывает»¹².

Муджахиды имели своих последователей и среди си­паев. К их числу принадлежал Бахт-хан, старый офицер, сорок лет прослуживший в англо-индийской армии и возглавивший антианглийское восстание сипаев Барейли. Широко популярный среди сипаев и жителей Барейли благодаря своей непримиримой ненависти к англичанам, он славился также громадным ростом и легендарной физической силой. Бахт-хан стал вскоре одним из самых влиятельных руководителей антианглийского движения. Под его командованием части сипаев и муджахидов Ба­рейли отправились на помощь восставшим в Дели, по­скольку для осады мятежной индийской столицы двига­лись английские войска.

Подкрепление из Барейли вступило в Дели в начале июля. Бахт-хан и его солдаты влили новую народную струю в делийское освободительное движение, до сих пор возглавлявшееся беспомощным императором и его ок­ружением.

Бахадур-шах не мог и не хотел найти лозунги, спо­собные поднять на борьбу народные массы. Между тем Бахт-хан и прибывшие с ним муджахиды обращались в своих воззваниях прежде всего к ремесленникам, кре­стьянам и сипаям — вчерашним крестьянам в солдатской форме. Эти демократические принципы были подтверж­дены и развиты после прибытия руководимых Бахт-ханом частей в Дели и упрочили положение Бахт-хана как одного из руководителей восстания. Повстанцы со­здали свой орган власти — Совет восставших, в который вошли «умные, способные и опытные люди» ¹³.

Обращаясь к населению Дели, руководители восста­ния писали: «Будут освобождены и получат защиту бед­ные и беспомощные люди, стонущие под их (британцев. — П. Ш.) железной пятой. Мусульмане будут под­няты до уровня, который проповедовал Магомет, а ин­дусы — до уровня, о котором вещал Махавира. Заминдарам, купцам и государственным служащим обещаются лучшие условия жизни»¹⁴.

Большую часть трудового населения Дели составляли ремесленники. Авторы прокламации обращались к ним:

«Известно, что европейцы, ввозя английские товары в Индию, лишили работы ткачей, плотников, кузнецов, са­пожников, и жизнь местных ремесленников была низве­дена до нищенского прозябания. Под властью падишаха им всем будет предоставлена работа» ¹⁵. Совет отменил введенную англичанами земельно-налоговую систему — згминдари, принял решение о наделении крестьян, уча­ствовавших в восстании, землей, имущих граждан обло­жил контрибуцией в пользу повстанцев, отменил неко­торые поборы, взимавшиеся с ремесленников и мелких торговцев. Решением Совета был отменен налог на соль и сахар. За тайное накопление продовольствия в окру­женном английскими колонизаторами Дели специальным указом устанавливалось суровое наказание. Бахт-хан заявил в одном из своих выступлений, что он по­требует от каждого жителя Дели беспрекословной вер­ности восстанию. Предательство и воровство будут бес­пощадно караться. Он, Бахт-хан, прикажет отрубить нос и уши даже членам семьи шаха, если узнает об их из­мене.

Основное политическое кредо восставших было сфор­мулировано в следующем выражении: «Халк-э-худа, мульк-э-бадшах, хукм-э-сипах» (душа — бога, страна — падишаха, власть — солдат) ¹⁶.

В борьбе против сильного врага необходимо было объединение народа. Оно складывалось стихийно. Вос­стание было яркой демонстрацией индусско-мусульманского единства. Восставшие полки Мирута в своем аб­солютном большинстве состояли из индусов, но, придя в Дели, они встретили активную поддержку мусульман города и провозгласили императором Великого Мого­ла — мусульманина Бахадур-шаха.

Руководители восстания, закрепляя это стихийно возникшее единство, в своих прокламациях писали: «Братья индусы и мусульмане! Вставайте! Лучший из даров бога — свобода. Удастся ли дьяволам-угнетате­лям навсегда лишить вас этого дара? Угнетатели стре­мятся осквернить нашу религию. Останетесь ли вы рав­нодушными и смиренными? Бог не желает вашей покор­ности перед английскими угнетателями. Разве он не одинаково вдохнул в сердца индусов и мусульман горя­чее желание изгнать англичан из пределов нашей роди­ны? Всякий, кто поднимет меч в этой священной войне в защиту религии, да прославится на веки и енизойде на него благословение божье!» ¹⁷.

Восстание солдат Мирута и Дели переросло в народно-освободительную войну. Бахадур-шах, не обладавший ни решительностью, ни государственной мудростью и не способный выступать последовательно даже с позиций феодального патриотизма, быстро потерял авторитет руководителей восстания и сипаев Дели. Он был факти­чески отстранен от дел, хотя формально, как символ единения сил восставших, оставался номинальной главой государства. Один из феодальных вождей, например, был чрезвычайно шокирован, когда, приехав в Дели с приличествующей моменту почтительностью войдя вс дворец императора Индии, увидел, как к потомку Вели­ких Моголов и наместнику пророка на земле какой-то рядовой сипай обращался с невиданной фамильярностью. «Эй, старик! Император! Послушай-ка», — кричал он Бахадур-шаху и, бесцеремонно схватив его за рукав, принялся что-то ему объяснять¹⁸.

Реальную власть в городе и его районах осуществлял Совет восставших, возникший по воле народных масс. Созданный в противовес номинальной власти шаха, Совет издавал акты, утверждавшие новый правопорядок, стремился провести некоторые социальные и политические преобразования. В его состав было избрано десять членов: шесть представляли армию (преимущественно индийское офицерство) и четыре — гражданское населе­ние. От армии равно были представлены все основные роды войск: пехота, артиллерия и кавалерия. Совет большинством голосов избрал председателя и заместители. Первый при голосовании имел два голоса. Решения Совета формально приобретали силу после ут­верждения их императором. Бахадур-шах имел право посещать заседания Совета. Но он не имел никакого желания пользоваться этим правом. Фактически Совет действовал и издавал приказы совершенно самостоятельно, прикрываясь лишь его именем. Впоследствии на суде Бахадур-шах заявил: «У меня не было никакой связи с восстанием, армия сделала меня самого пленником, и я писал приказы под угрозами. Некоторые письма и приказы они писали сами, а печать ставили без моего желания» ¹⁹.

Император, крупные феодалы и богатые купцы Дели были обеспокоены деятельностью Совета и искали лишь случая установить непосредственную связь с английски­ми властями. Однако колонизаторы сами испытывали серьезные затруднения.

Бенгальская англо-индийская армия фактически пе­рестала существовать. Европейские гарнизоны напоми­нали теперь мелкие островки в бушующем море восста­ния. 31 июля 1857 года К. Маркс писал: «Со временем выплывут наружу еще и другие факты, которые смогут убедить даже самого Джона Буля в том, что движение, которое он считает военным мятежом, на самом деле является национальным восстанием»²⁰.

Один из наиболее опытных и дальновидных англий­ских администраторов Индии того времени, Джон Лоуренс, писал из Пенджаба: «Я считаю этот кризис самым серьезным из когда-либо пережитых Индией. Наши ев­ропейские части настолько слабы, что, если мы их ис­пользуем неумело, их будет недостаточно для предстоя­щей борьбы. Но при энергии и быстроте они с божьей помощью окажутся неодолимыми»²¹.

Однако командующий английскими войсками генерал Ансон медлил с передвижением частей, давал путаные приказы и проявлял полную неспособность организовать окружение и ликвидацию очага восстания в Дели. «Про­шу вас, имейте в виду всю историю Индии. Мы добива­лись успеха только там, где действовали энергично»²²,— взывал к нему Лоуренс. Но Ансон был растерян.

Каннинг срочно потребовал подкреплений из Англии и Китая, где имелся контингент английских войск. «Каждый час промедления является ободрением для мятежных войск в других местах»²³, — торопил он Лондон.

16 мая Каннинг обратился с посланием к армии, в котором обещал впредь уважать религиозные чувства солдат и офицеров и призывал их к лояльности, по­скольку опасные настроения «распространяются не только среди армии, но и среди других слоев народа»²⁴. Но послание было направлено слишком поздно, пре­дотвратить восстание было уже невозможно.

Движение, однако, охватило далеко не всю страну. В Южной и большей части Центральной Индии недо­вольство колониальным режимом не переросло в воору­женную борьбу.

Лояльной по отношению к колониальным властям оставалась Бенгалия. Не поддержало восстания население Малабара, лишь отдельные разрозненные выступ­ления имели место на территории Махараштры.

Удалось колонизаторам предотвратить взрыв в Пенджабе и обеспечить нейтралитет эмира Афганистана, против которого они сравнительно недавно вели опустоши­тельную войну, безуспешно стремясь превратить Афганистан в свою колонию. Незадолго до восстания между афганским эмиром Дост Мухаммедом и сикхскими феодалами шли переговоры о совместном выступлении про­тив колонизаторов. Но они не дали никаких результатов! Сказалось старое соперничество между Афганистано и сикхским государством и их борьба за пограничные луштунские земли.

Наибольшее опасение внушали колониальной администрации дислоцированные в Пенджабе полки Бенгальской армии, сформированные из хиндустанцев, до си пор сохранявшие лояльность. Общая численность их со­ставляла 60 тысяч человек. Англичанам стало известно, что вскоре после начала восстания среди солдат-хиндустанцев пенджабских полков появились посланцы из Дели. От имени руководителей повстанцев они обещали солдатам пенджабских полков, которые перейдут на сторону восставших, земельные пожалования и другие награды. Посланцы обращались с воззваниями не толькс к солдатам, но и к населению Пенджаба. В одной из прокламаций говорилось: «Население Пенджаба должно очнуться от своей спячки и понять, что правительство, разорившее Хиндустан тяжелым обложением и многочисленными налогами, пытавшееся уничтожить нашу религию и отвратить от нее народ, причинило зло и Пенджабу. Тогда вы ничего не могли сделать, а сейчас очень легко призвать тиранов к ответу. Армия недовольна навсей территории — от Калькутты до Пешавара. Силы англичан состоят только из 4 или 5 тысяч европейцев… Поэтому сбросьте с себя наряды и украшения, приличе­ствующие женщинам, и присоединяйтесь к нам в доспехах мужчин!»²⁵.