Мой проект, который был вчерне сформулирован через неделю - другую, выглядел следующим образом:
Если мысленно провести вертикальную плоскость, в которой бы располагались расчетная точка встречи и точка, в которой была расположена неподвижная мина, то можно представить, что именно в этой плоскости размещение траектории движения мины будет являться оптимальным. Определенной таким образом плоскости я присвоил название "плоскость стрельбы миной".
Минами собрались стрелять!
Теперь задача состояла в том, как эту плоскость стрельбы создать не мысленно, а физически.
Мина с автоприцеливанием должна была перемещаться в воде, поэтому конструкторы-минеры сразу проектировали ее не в привычной "минной форме", в виде шара, а в форме торпедной: она представляла собой цилиндрическое тело калибра 53 см., с оперением и с соответствующими обтекающими обводами, длина мины составляла, порядка 6 метров. На якоре эта мина стояла вертикально.
Для физического определения плоскости стрельбы, решил применить в мине поворотную платформу, которая должна была для своего поворота использовать электрический сигнал от счетно-решающего устройства - "мозгов" системы автоприцеливания.
Ось вращения этой платформы должна была совпадать с продольной осью корпуса мины и располагаться по земной вертикали, когда мина стояла на якоре.
"Нулем" для следящей системы, управляющей поворотной платформой, являлось электрическое напряжение "мозгов", соответствующее напряжению, определяющему расчетную точку встречи.
Нулевому сигналу "мозгов" соответствовало положение "нуля" платформы, совпадающее с плоскостью оперения корпуса мины, которое, по аналогии с торпедой, назвали "вертикальным" оперением. Перпендикулярно ему на корпусе также было установлено "горизонтальное" оперение.
|
|
(При эксплуатации мины, устанавливаемой вертикально, понятия "горизонтального" и "вертикального" оперений - вещи условные.)
На этой поворотной платформе устанавливались два гироскопических датчика:
- Датчик управления по "углу курса" (опять же понятие здесь условное), который был предназначен для выдачи сигнала на рули мины при ее отклонении от плоскости стрельбы;
- Датчик управления по углу дифферента относительно задаваемого угла, зависящего от разницы глубин между целью и поставленной миной (по информации от "мозгов").
В проекте также было предусмотрено, что рули мины-ракеты, при их расположении в плоскостях, соответственно, "вертикального" и "горизонтального" оперений, не устанавливаются в плоскость стрельбы вместе с поворотами платформы.
Запуск гироскопов, от подачи к ним сжатого воздуха, намечалось производить в момент окончания разворота платформы в плоскость стрельбы.
С этого момента плоскость стрельбы становилась фактом вещественным, а не мысленным, в том смысле, что любое отклонение управляемой мины от этой плоскости вызывало немедленную реакцию рулей мины, которые возвращали ее в эту плоскость.
Сигнал, поступающий от гироскопов, об их запуске, являлся сигналом на включение реактивного двигателя мины и отделения ее от якоря.
Таким был первоначальный проект системы управления ждущей мины-ракеты с автоприцеливанием, которая у нас, как пишут, была создана раньше, чем у американцев аналог этой системы, известный "Кэптор".
|
|
По этому проекту, практически без изменений, была создана система управления для опытных образцов проектируемой мины-ракеты.
Представленный вчерне проект этой системы управления мной был предварительно обсужден с моими начальниками, В.А. Калитаевыми И.Т. Шестопаловым, а также с главным конструктором и основным идеологом системы автоприцеливания А.П. БУДЫЛИНОМ и с его заместителем по корпусно-механической части мины К. ЧУНИНЫМ.
Было согласовано, что саму поворотную платформу проектирует К. Чунин в отделе № 63, а управление поворотом платформы, гироскопические приборы управления и рулевые машинки разрабатывает приборный отдел № 14.
Мне дали команду приступить к разработке конструкции гироскопических приборов для этой мины-ракеты.
Покачто я не ощущал, что становлюсь минером - просто я приступал к разработке очередной конструкции прибора и за основу его принял, недавно разработанный мной, торпедный стартовый прибор. Дело в том, что как для этого торпедного прибора, так и для разрабатываемого минного, не требовалось сохранять точность своего "нуля" в течение длительного (относительно) времени. В отличие от прибора курса торпед, у которого требовалось точность сохранять в течение десятков минут, у стартового и минного приборов требовалось точность сохранять несколько секунд.
Движение мины-ракеты от места ее установки до точки встречи с целью продолжалось не более 10 секунд.
Снижение точностных требований позволило мне существенно упростить конструкцию гироскопического прибора: после импульсной подачи к ротору гироскопа, для его разгона, сжатого воздуха под давлением его дальнейшее вращение происходило по инерции, съем сигнала был электрический - (+27 В) снимались простейшей конструкцией, контакт-ламель, как в приборе МКВП. За время работы мины "уход" гироскопа не превышал величины нескольких угловых минут, несмотря на то, что диаметр ротора гироскопа я также уменьшил, чуть ли не до 20 мм, точно уже, конечно не вспомнить.
|
|
Для управления рулями были применены пневматические рулевые машинки релейного типа с электромагнитом - те же самые, что применялись в торпедах и были моими старыми знакомыми, поскольку я же их и создавал.
В результате применения подобных конструкций электрическая система мины и система воздушных магистралей получались простейшими, однако существовали опасения, что будет сложно сохранить в мине воздух нужного давления (200 кГ/см²) в то время, когда она, возможно в течение многих месяцев и даже, возможно, не один год, будет находиться в боевом положении под водой, или храниться на складе в ожидании боевого применения.
Однако, пока-что альтернативы использования воздуха высокого давления не было.
Кроме разработки конструкции прибора, что для меня представлялось делом совершенно обычным, и разработки общей схемы системы управления миной, что также было естественно, В.А. Калитаев поручил мне составить техническое задание на разработку системы управления поворотом платформы, а также техническое задание на разработку самой платформы.
Система управления поворотом платформы представляла собой электрическую следящую систему, которая обеспечивала слежение угла поворота платформы за величиной электрического сигнала от аппаратуры автоприцеливания мины.
Задание на проектирование этой следящей системы выдавалось и согласовывалось с, вновь образованном в нашем отделе, сектором проектирования электронных и электрических элементов управления под руководством, как помнится, БОРИСА НИКОЛАЕВИЧА МАЙОРОВА. (Точное название этого сектора сейчас не помню). В этот сектор начинали собирать специалистов электриков и электронщиков, которых в отделе раньше, как я уже про это говорил, в отделе не было. (Позже в этом секторе станет главным Л.Г. Манусевич).
Задание на разработку самой поворотной платформы я составлял для отдела № 63. (Возможно, он тогда был еще просто - отдел № 3.)
Разработка технических заданий на узлы системы управления для других секторов и отделов отличалась от привычной для меня работы по разработке всевозможных технических схем и конструированию узлов систем управления.
Поскольку отдел № 14 стал участником разработки не только торпед, но также еще и мин, то он стал также отвечать за обеспечение всего комплекса работ по проектированию этих образцов, включая организацию и обеспечение испытаний мины-ракеты.
Кроме разработок определенной чертежной и другой конструкторской документации, потребовалась организация изготовления узлов системы по этой документации, согласование процессов испытаний опытного образца на различных стадиях испытаний, организация систем регистрации движения мины-ракеты, обеспечения подготовки приборов специальными стендами для их подготовки, обеспечения испытаний инженерно-техническими специалистами, и решение многих других подобных вопросов.
Решение всех подобных вопросов требует разработки многочисленных организационных и технических документов, что в отделе, до поры до времени, выполнялось начальниками секторов с привлечением помощников-инженеров.
Первое время отдел участвовал в проектировании двух - трех торпед (МГТ-1, ДБСТ), но затем их число возрастало (появлялись СЭТ-40, АТ-1, и др.) и требуемое количество разработок организационной и другой документации увеличивалось. Значительная часть специалистов привлекалась именно к этой работе, а доля чисто конструкторской занятости специалистов при этом уменьшалась.
Разработка конструкции гироприбора для мины-ракеты, наверное, была моей последней конструкторской разработкой.
Чисто конструкторской работой, с карандашом и логарифмической линейкой в руках, сидя за кульманом, я занимался непрерывно, за исключением времени пребывания в командировках, с1952 года, а может даже и раньше.
Разработку конструкций для торпед я закончил еще перед началом проектирования системы управления для мины-ракеты, а разработку конструктивных узлов непосредственно для системы креновыравнивания торпед закончил, по-видимому, с разработкой креновыравнивающегоприбора МКВП, еще в прошлом году.
С тех пор о моей конструкторской деятельности, вообще, и о разработке узлов системы креновыравнивания, в частности, народ постепенно начинал забывать, лишь в 1987 году, когда меня провожали на "заслуженный отдых", коллектив отдела № 74 вспомнил, кто создал торпедный прибор МКВП!
Правда, еще в этом, 1960 году, мне было предложено руководство дипломным проектом студентки ЛКИ, ГОХБЕРГ НОНЫАЛЕКСАНДРОВНЫ, также по системе креновыравнивания.
С окончанием конструкторских разработок, моя деятельность в торпедизме не окончилась, но, тем не менее, очередное крутое пикирование в "торпедной жизни" в 1960 году у меня произошло - меня неожиданно "перевели" из торпедистов в минеры!
В 1960 году по институту был отдан Приказ: назначить меня "исполняющим обязанности заместителя главного конструктора" по теме Б-IX-30 - это был шифр проектируемой мины-ракеты с системой автоприцеливания.
"Исполняющим обязанности" - поскольку с должности старшего научного сотрудника меня, при назначении на замглавгого, не уволили.
Этим приказом я был выведен из подчинения В.А. Калитаева и в отделе подчинялся непосредственно начальнику отдела, ну а по технической части у меня появился другой начальник - я подчинялся непосредственно главному конструктору мины-ракеты Анатолию Петровичу Будылину, который в своем деле был корифеем не меньше, чем Владислав Александрович Калитаев в своем.
А.П. Будылин являлся автором и главным конструктором ряда образцов минного оружия, в результате разработки которых и эффективного применения в боевых действиях он был удостоен многочисленных правительственных наград, был лауреатом государственных премий. В своей деятельности ему довелось сотрудничать с виднейшими деятелями отечественной науки и техники, вплоть до нашего президента Академии Наук, его двойного тезки, А.П. Александрова.
В описываемый период времени он являлся сотрудником отдела № 9 (или 69), в котором проектировали различную минную электрическую и электронную технику: неконтактные взрыватели, приборы кратности и другие хитроумные устройства, в том числе и систему автоприцеливания, идеологом и автором которой и был А.П. Будылин, а я, с его согласия, стал его замом по системе управления движением мины-ракеты.
В то время А.П. Будылину уже шел шестой десяток лет.
Естественно, в отделе № 14 мое руководство конструкторской группой прекратилось. Теперь я в отделе № 14, поначалу, занялся разработкой и многообразным согласованием многочисленных организационно-технических документов по проектированию нового образца подводного оружия, - мины-ракеты с системой автоприцеливания.
Таким образом, в отделе № 14 начинала производиться разгрузка начальников производственных секторов отдела от организационно-технической работы по проектированию новых образцов оружия. В дальнейшем, через год - другой, в отделе создадут даже специальное подразделение, сперва при начальнике отдела, а затем как отдельный сектор со своим начальником, сотрудники которого не будут вести каких-либо самостоятельных разработок и работ, но на их плечи ляжет ответственный груз по организационно-технической подготовке проектирования, и не только. Для ведения такой работы по каждому виду образца оружия будет назначен свой специалист с должностью заместителя главного конструктора по системе управления движением данного образца.
Таким образом, я опять оказался "в передовых". С меня "есть пошел" в нашем отделе "институт заместителей главных конструкторов".
Меня-то на такую должность назначили, поскольку, моим начальникам, Калитаеву и Шестопалову, заниматься минной тематикой было "не с руки", они и так были загружены по торпедным проблемам, а минные... были для них делом второстепенным и лишней нагрузкой. Вот, как это уже повелось, меня и бросили решать эти "второстепенные" проблемы.
А как показал в отделе опыт работы со мной в качестве "зама", такая практика была полезной для производства и довольно удобной для начальства.
Для начальства отдела и даже института, в случае появления каких-либо производственных проблем, всегда можно было указать на зама, как на "крайнего" - ведь он же заместитель главного конструктора! А не "хухры-мухры"! А кто там будет разбираться, что этот " главный" наделен правами только давать необязательные советы, а все решают, как слушать эти советы, его многочисленные начальники подразделений предприятия.
Правда дать квалифицированный совет тоже многого стоит!
Я уже писал здесь, что моя деятельность в качестве зама главного началась, по сути дела, с разработок и согласования технических заданий, одним из которых было ТЗ на разработку электрической следящей системы, управляющей разворотом приборной платформы, выданное новому сектору отдела, в котором собирались специалисты-электронщики, которых раньше в отделе не было.
Для чего конструкторскому отделу, уже несколько лет создающему только конструкции электромеханических приборов управления и регистрации движения торпеды, понадобилось еще и специальное электронное подразделение?
Казалось бы, что задачи, для которых в 1955 году создавался отдел, уже достигнуты, или почти достигнуты, но это только казалось, а если смотреть шире, то становилось ясно, что развитие торпедного приборостроения заключается теперь, в 1960 году, не столько в создании новых конструкций электромеханических приборов, сколько во внедрении в системы управления торпедами передовых достижений техники, в особенности достижений электронной промышленности.
Думаю, что так, или примерно так, рассуждало руководство отдела в лице начальника лаборатории Р.В. Исакова, который вскоре будет переведен на должность начальника отдела вместо Ивана Трофимовича Шестопалова, который займет должность начальника сектора, конструирующего приборы регистрации движения торпеды.
Конечно, новый электронный сектор был создан не для проектирования следящей системы для мины, которая также была электромеханическим, а не электронным узлом.
Как мне представляется, новый сектор был создан, в основном, для проработки конструкций и принципов неконтактного ввода стрельбавых данных, что позволило бы избавиться в торпедах от хитроумных механических конструкций установочных головок приборов курса, подобных разработанной мною трехшпиндельной установочной головки, описанной выше в разделе 1957 года.
Во главе молодых специалистов-электронщиков был поставлен опытный радиолюбитель Боря Майоров, окончивший Ленинградский Политехнический институт по специальности теплофизика.
Б.Н. Майоров является Ветераном Великой Отечественной. Войну он прошел от первых и до последних дней, имеет офицерское звание, награды. Б.Н. старше меня года на четыре, институт он закончил на год позже моего, я помню его еще по своему пребыванию в "изоляторе".
Вместе с Борисом мы работали еще в отделе № 5, проектирующем торпеду ТАН-53, только он работал там в секторе, которым руководил Шушпанов В.Ф., военный моряк, конструирующий планирующий вариант авиационной торпеды.
После расформирования отдела № 5 Б.Н., был определен в лабораторию отдела № 14.
Б.Н. Майоров продолжает успешно трудиться в ЦНИИ " Гидроприбор" по настоящее время, разрабатывая новые электронные системы.
Непосредственную разработку следящей системы для поворота минной платформы вели молодые специалисты ЖОРА КОРСАКОВ и ЛЮДА ВАСЮКОВА. (Упоминаемый мной Жора Корсаков был однофамильцем и тезкой будущего директора (с 1983 года) нашего НПО - Георгия Пименовича Корсакова.)
Основным вопросом, который мне пришлось решать, как заместителю главного конструктора, пожалуй, был вопрос организации и проведения натурных испытаний мины-ракеты.
В соответствии с уже принятым к тому времени планом и графиком проведения работ, планировалось на первом, предварительном этапе работы, управляемое движение мины-ракеты отрабатывать: в 1961 году на севере Ладожского Озера в районе города Лахденпохья, а затем, к концу года, перенести эти испытания на Черное Море, где они будут продолжаться и в следующем 1962 году, и далее, до момента передачи образца на флот.
С главным конструктором А.П. Будылином и с его замом по корпусно-механической части К. Чуниным согласовывались программы испытаний на каждом этапе работ.
На испытаниях 1961 года в городе Лахденпохья планировалось отработать выход мины-ракеты с глубину в несколько сот метров, во-первых, с целью выбора типа рулей мины-ракеты: газодинамических, размещаемых в сопле реактивного двигателя, или гидродинамических, размещаемых как у торпеды, снаружи корпуса на хвостовой части мины.
При применении рулей расположенных в сопле реактивного двигателя ракеты, ее повороты обеспечивались бы за счет отклонений струи продуктов сгорания двигателя, вылетающих из сопла.
Предстояло проверить разницу в движении мины с застопоренными рулями, то есть без управления, и под управлением от гироскопических приборов, при вертикальной траектории движения мины.
Надлежало отработать регистрацию траектории движения ракеты, путем записи ее угловых и других параметров на пленку шлейфного осциллографа.
Применение в мине гироскопов и других элементов системы управления, а также использование этих приборов для регистрации положения мины было в те времена для конструкторов минеров делом совершенно непривычным. Ведь до сих пор у них не управлялись никакие движения и способы регистрации положения мины были совершенно другие. Поэтому очень многие мои инициативы встречались минерами с недоверием и даже с каким-то подозрением.
Кстати, в качестве датчиков углов отклонения ракеты от вертикали я запланировал применение гировертикали, той же самой, на основе которой были спроектированы, и теперь уже изготавливались, креновыравнивающие приборы для торпед ДБСТ, ССТ и других, калибра 53 см и более. Для этого следовало выполнить небольшую переработку в, уже упоминаемом мной выше, авиационном приборе АГБ, для съема электрических сигналов (+27 В) с внутреннего и наружного колец гиросистемы, с целью подачи их на шлейфный осциллограф. Соответствующее техническое задание было составлено и выдано сектору регистрирующих приборов отдела.
Наверное, летчики и прочие деятели авиационной промышленности и не подозревают, что их прибор, для визуального контроля заположением самолета, нашел также широкое применение в конструкциях подводного оружия.
Проверка системы автоприцеливания на ладожских испытаниях еще не планировалась.
Вот для обеспечения выполнения все этих, вкратце перечисленных, работ мне и надлежало подготавливать массу всевозможных бумажных документов, содержащих всевозможные распоряжения, указания, технически задания на изготовление, или поставку чего-либо, и т.п. Нужно было ничего не упустить и все предусмотреть.
Конечно, все бумаги проходили через подпись начальника отдела, тогда еще И.Т. Шестопалова, и основные документы согласовывались с А.П. Будылином и многие с К. Чуниным. (Виноват, но как его звали по отчеству - уже забыл!) Одним словом, возни с документами была масса.
Не забыл я, при этом, также составить техническое задание для лаборатории отдела, на проведение математического моделирования управляемого движения мины-ракеты на АВМ.
Очень мне помог сектор приборов регистрации. Из него мне для помощи был выделен толковый инженер ВАЛЯ ПАВЛОВ.
В. Павлов также окончил ЛКИ, года через 3 - 4 после меня. Мы с ним уже давно были знакомы, но особенно подружились в Крыму в конце 1957 года, в командировке. Вместе с ним мы дружно работали и в следующем, 1961 году, на испытаниях, и в дальнейшем у нас с ним поддерживались дружеские отношения, хотя мы стали работать и на разных объектах.
Небольшого роста, стройный молодой человек. Музыкальный, хорошо играл на гитаре, был человеком очень коммуникабельным, но очень не повезло ему в семейной жизни.
Хоть он давно уже работал не со мной, но очень часто приходил ко мне, чтобы рассказать что-нибудь забавное, или просто поделиться мыслями. В 1961 году в городе Лахденпохья мы с ним долго жили в одной комнате.
По-моему это случилось в 1965 году: еще летом его командировали в Крым и он, перед отъездом, зашел ко мне, что-то рассказал и попрощался, как-то так, что мне стало грустновато. Прошло лето, осень и сразу после нового года в отдел пришло сообщение, что Вали нет.
В последний день года, в шторм, он вошел в море, как он, всем на удивление, делал это последние месяцы регулярно. Из моря он на этот раз не вышел. Причем говорили, что у него уже был взят билет на отъезд домой.
Мне ото всей этой истории было не по себе еще и потому, что я знал Валю Павлова, как совершенного не любителя купаний: в то время, когда мы с ним жили рядом, купались все, кроме Павлова!
Вот тебе и "торпедная жизнь"!
Собственно говоря, испытания мины-ракеты по теме Б-IX-30 под руководством А.П. Будылина уже начались в данном 1960 году и в них от нашего отдела участвовал Валя Павлов и слесарь-регулировщик ВАЛЕНТИН ИВАНОВ.
На Черном Море, на специально оборудованном новом полигоне в Абхазии, неподалеку от города Гагра, испытывался неуправляемый выход мины-ракеты с глубины в несколько сот метров на поверхность моря.
В море, между двумя плавсредствами, производили установку образца на заданное углубление, минеры это делать умеют хорошо.
Затем, с одного плавсредства, по специальному кабелю, к установленной мине-ракете подавался электрический сигнал, от которого происходило включение твердотопливного реактивного двигателя, ракета отделялась от удерживающего ее якоря и устремлялась по вертикали вверх, к поверхности воды. Расчет был таким, что, при приближении к поверхности, все топливо в ракете выгорит, и она спокойно выскочит на поверхность моря, где будет затралена со специального корабля и доставлена на берег для изучения своего поведения.
Место для полигона специально выбирали заранее, под руководством самого А.П. Будылина, затем его огородили, сделали минимум необходимых построек и вот, в 1960 году, дошла очередь до его опробования в деле.
Но однажды при этих испытаниях случился конфуз: сигнал на включение случайно был дан, когда мину успели заглубить всего лишь на десяток метров, вместо положенных двух - трех сотен!
Вода между испуганными плавсредствами неожиданно забурлила и из нее начало медленно выползать сигарообразное стальное тело, сперва, как бы нехотя, а затем со страшным ревом, изрыгая из себя пламя и жар, все быстрее полезло вверх и умчалось куда-то в поднебесье, превратившись там как бы в небольшой карандаш!
Оттуда, когда в ракете выгорело топливо, она начала падать, упала на некотором расстоянии, от точки своего выхода, в море, там разбилась и затонула.
Непонятно, почему она не ушла в космос и не превратилась в очередного спутника Земли? Ведь плотность воздуха в1000 раз меньше, чем плотность воды!
Рассказывали, что А.П. Будылин всю эту картину наблюдал с берега, возбужденно прыгал, всем при этом, показывая, как его ракета будет двигаться с глубины!
Правда потом, подумав, решили, все-таки, это испытание не афишировать: в трех - пяти километрах отсюда была всем известная Пицунда, а там находилась дача Н.С. Хрущева.
Как бы чего не вышло!
Так, без особых "путешествий", прошел еще один год, но, в отличие от прошлого года, тоже от "путешествий" свободного, в этом году моя "торпедная жизнь" "круто спикировала" и превратилась в "минную жизнь"!
С другой стороны, в конце этого года произошло событие, которое во всей этой "жизни" начало меня самого "ставить на якорь", причем, если не на "мертвый якорь", то все-таки на довольно крепкий якорь.
Дело в том, что несмотря даже на приличную зарплату, я все эти годы, особенно последние, был настроен со своей службой и со всей этой "жизнью", как говорят, "завязать", причем был решительно готов "завязать" даже с Ленинградом.
В комнате, которую в годы своей молодости "приобрела" моя мама, в настоящее время, в коммунальной квартире на жилплощади 13,75 м ² были прописаны 5 человек, трое взрослых и двое детей.
Чтобы всем устроиться на ночь приходилось регулярно стелить на полу, а на день постель убирать, чтобы было можно передвигаться по комнате. В таких условиях, для сохранения моей семьи, моя мама была вынуждена надолго уезжать жить в другие населенные пункты и, все равно, жить в таких условиях с детьми, которые к тому же подрастали, было очень и очень сложно.
Я был готов бежать хоть "на край земли" и, с этой целью, уже вел соответствующие переписки. Похоже, и жена не возражала.
В те годы в Ленинграде в вопросе улучшения жилья был, как говорят, "полный беспредел", а слухи о том, что, где-то, какие-то люди живут в отдельных квартирах, воспринимались как сладкие "рождественские" сказки.
Конечно, я винил только себя самого, что создал в квартире такую обстановку для близких, но такова "торпедная жизнь"!
И вдруг в конце года мне сообщают, что в новой "хрущевке", вводимой в строй в начале следующего года, для меня на 5-ом этаже выделяют квар-ти-ру!!!
Тут уже все!
В этой "торпедной-минной жизни" я "бросаю якорь"!
А дело обстояло так, что было запланировано в новом доме выделить от города 15 квартир для НИИ-400, с тем, чтобы он сам заселил их, кем считает нужно.
Сначала НИИ не посчитал, что Александрова, то есть меня, следует заселять, а выбрал 15 других, счастливчиков, в числе которых оказался и Радий Исаков, но мой Ангел-Хранитель подсказал ему, что он имеет в недалекой перспективе нечто более красивое, чем 5-ый этаж в "хрущобе". Радий этого Ангела послушался и, тогда-то, НИИ-400 решил меня заселять в новый дом, о чем мне вскоре и было объявлено.
Год 1961
Окончилось первое десятилетие моей торпедной жизни и началось второе десятилетие моей минно-торпедной жизни.
За первые десять лет, хоть и немного, но кое-что мне удалось сделать.
Думаю, что если только каждый человек создаст хотя бы одно устройство пригодное для «человеков» и при этом больше ничего вредного не сотворит, то тогда человечество наверняка сможет оправдать свое существование на этом свете.
В таком рассуждении вижу суть гуманизма и отсюда нахожу моральное удовлетворение в том, что за прошедшие 10 лет сделал несколько нужных устройств, принятых на вооружение.
.Мне удалось немножко укрепить «Щит Родины», о чем потихоньку думалось еще с 1941 года.
В этом году начальником нашего приборного отдела №14 вместо И.Т. Шестопалова назначается Р.В. Исаков.
Бывший начальник отдела переводится в начальники сектора регистрирующих приборов в том же 14-ом отделе, а через какое-то небольшое время этот сектор, вместе с его новым начальником И.Т. Шестопаловым, переводится в другой отдел НИИ-400, №12, который вел в НИИ контроль использования и разработку различной измерительной аппаратуры.
С Иваном Трофимовичем я много и хорошо потрудился вместе, не один год и с самого начала своей трудовой деятельности, когда я, можно так сказать, только-только начал взрослеть. Да и он был тогда тоже очень еще молодым человеком.
Именно под руководством и наблюдением И.Т. Шестопалова и В.А. Калитаева мной были созданы агрегаты системыкреновыравнивания противолодочных и противокорабельных торпед, предназначенных для использования с морских и авиационных носителей.
Электромеханические торпедные системы управления с применением активного креновыравнивания являлись новым поколением торпедных систем управления.
В книге О.П. Рекшана «Торпеды и их создатели» содержится замечание о том, что «Разработка новых приборов и методик измерений связаны с именами: …», в числе других и с моим также.
В отношении ко мне данное замечание Ольгерда Петровича может быть связано только с торпедными приборами о которых я выше упоминал, в основном по системам креновыравнивания торпед.