Домой с веником и бельишком я добирался на городских трамваях в 11-ом часу ночи.
Главное - попарился и помылся нормально!
Об этой истории дня через 3 все в отделе узнали и мне долго по этому поводу не давали прохода. Сама же Л. И. обо всем происшествии и разболтала.
Между тем, прошли ноябрьские праздники и, почти сразу за этим, я взял в руки чемодан, поцеловал жену и детей и отправился на Московский вокзал.
Недавно от Московского до Финляндского вокзала провели новую линию метро и это меня чуть было не подвело – понадеялся на новую технику и вышел из дома всего за 20 минут до отхода поезда, а на вокзале еще и подходы усложнили, в связи с прибытием в Питернеких персон. Короче, на платформе я увидел на приличном расстоянии удаляющийся от меня задний фонарь поезда, в котором было мое место. Пришлось развить скорость, и в самом конце платформы я вскочил на уходящий поезд, не потеряв при этом чемодана. Еще минут через 20 пробрался на свое место в начале состава.
Вскоре, без каких-либо происшествий, сошел на перрон вокзала в городе
ГАГРА.
Тут я оказался уже во второй половине дня и сразу же пошел на автобусную остановку, занял место в одном из автобусов и доехал в нем до центра мандариновых плантаций Грузии – до поселка
АЛАХАДЗЕ.
Дорога от Гагр до Алахадзе составила 14 километров по равнине с посадками мандариновых и лавровых деревьев, и прочих разных пальм. Кое-где попадались небольшие бамбуковые рощи. Справа от дороги в десятке-другом километров начинались отроги кавказских гор. В район Гагр выходило знаменитое, и раньше и в будущем, Кадорское ущелье.
Автобус вез народ из Гагр до различных поселков и населенных пунктов, расположенных вдоль побережья Черного моря. Он быстро заполнялся веселыми и говорливыми брюнетами с усами и большими носами. Ехали в основном мужики. У каждого в другом конце автобуса находился знакомый, и они между собой, через весь автобус на ходу, обменивались впечатлениями громкими гортанными голосами.
Дорогу каждый, и я также, оплачивал шоферу непосредственно. Про билеты за проезд, по-видимому, здесь ничего не слышали, а сколько нужно платить все и так хорошо знали.
Правильно говорило «армянское радио», что у нас ‘коммунизм не за горами’!
Поселок Алахадзе был расположен на восточном берегу Черного моря вдоль 
морского берега.
С юга он ограничивался небольшой горной речкой Бзыбь, мутной и холодной.
А еще южнее, через 2 – 3 километра начинался знаменитый курортный поселок Пицунда, с реликтовыми сосновыми рощами, шикарными морскими пляжами, и с правительственной дачей самого высокого уровня.
Сам поселок Алахадзе занимал вдоль берега моря равнинный участок, размером примерно 4 х 4 км., на котором среди фруктовых садов стояли двухэтажные виллы и одноэтажные дома. В этих домах проживали люди разных национальностей: в основном армяне, а также грузины и даже, прижившиеся здесь немногочисленные русские.
Почти все они были работниками местного цитрусового совхоза. Вообще-то, как я понял, местные жители работали главным образом в своих приусадебных садах, а на цитрусовых плантациях совхоза в основном трудились приезжие из России «батраки и негры», в основном женщины. Однако каждый приусадебный участок должен был сдать совхозу какое-то количество своего урожая.
Свободная торговля мандаринами, на базарах и в других местах, не разрешалась до определенного момента, пока совхоз не выполнит план по сбору цитрусовых. Эти мандарины были одной из основ экономики Грузинской ССР.
Однако я с любопытством наблюдал, как еще до разрешения торговли, по сходням с берега на НИИ-шный опытный корабль, перед его отходом в Крым, в Феодосию, возвращались на борт матросы, и каждый тащил на себе огромный мешок. Это означало, что завтра – послезавтра на Феодосийском базаре появятся в продаже абхазские мандарины!
Кстати, механиком на этом корабле работал мой бывший соратник по работе в группе И.Т. Шестопалова, в отделе №5, Слава Тупицын. Не захотел тогда Слава превращаться в инженера–прибориста, и «ковыряться» в чертежах и схемах, а пленила Славу корабельная жизнь и морская романтика!
«Такова торпедная жизнь»!
Конечно, население в своих садах, кроме мандаринов выращивало и всякие другие южные плоды и фрукты.
В здешних обычаях было вполне допустимым среди ночи разбудить хозяев в любом доме и попросить у них продать виноградное вино домашнего производства. На такую просьбу хозяйка-армянка в ночной рубашке тут же спустится в подвал, распложенный рядом с ее домом, засунет в рот один конец резиновой трубки, а другой опустит в емкость с вином (его обычно хранится несколько сотен литров). Затем она потянет в себя воздух из трубки, отчего, по законам физики, из трубки начинает выходить струя вина, которую она направляет в вашу емкость. Вы ей отдаете 1 рубль за литр и уходите с приобретенным, таким образом, вином.
Как правило, вино было вполне приличным.
В любом месте поселка, особенно по ночам и поближе к берегу моря, бывает слышно, как прибойная волна гремит донными камнями. Здесь прибойная волна выше и круче, чем в Крыму, поскольку глубины моря вблизи берега более значительные.
По совету встретившихся сослуживцев я направился снимать жилье в одну из двухэтажных вилл. При входе во двор этого дома меня радостно встретили знакомые, которых совсем недавно я видел на севере в городе Лахденпохья! Это была неожиданность, которую, конечно, следовало ожидать. Дом был уже заселен нашими сотрудниками. Хоть я всегда в командировке стремился к уединенным условиям существования – получалось это плохо. На сей раз я договорился с хозяевами, что у меня будет маленькая отдельная комнатуха (5-6 кв. метров) на первом этаже дома. Койка, тумбочка – больше мне здесь ничего не нужно!
«Удобства» - гальюн и рукомойник, естественно располагались на улице, во дворе.
Эта огромная двухэтажная вилла принадлежала главному инженеру цитрусового совхоза. В ней они жили вдвоем с женой. Кажется, у них были уже взрослые дети, которые жили где-то в России, и конечно им одним было скучновато. Вот они и пустили к себе нашу бродячую орду, думали, наверное, что так им будет повеселее. Люди они были воспитанные и очень приятные. Наверное, мы им все-таки беспокойств доставили немало.
Когда я сюда въезжал, то погода еще была отличной – сухо и не холодно. Однако я заметил, что в моей комнате стена вблизи пола, сантиметров 5, темная от сырости. С начала декабря, когда температура воздуха стала не превышать10°С, и начались непрерывные дожди, это сырое пятно начало по стене расползаться. Стоило слегка надавить на стену, как из нее начинала сочиться вода. В комнате все было влажным, в том числе постельное белье и одежда.
«Такова торпедная жизнь»!
На морском побережье часть территории поселка, метров 500 в ширину и с километр вдоль берега, была отгорожена высоким забором. За этим забором располагался филиал НИИ-400, являющийся испытательной базой для вновь проектируемых мин-ракет. Функционировать эта база начала еще в прошлом году, в этом году здесь предстояло освоить испытания управляемого движения мин-ракет, начатые в Лахденпохья.
Место для этой базы, судя по документам, было выбрано, еще чуть раньше, группой специалистов-минеров во главе с главным конструктором Будылином А.П.
Строительство здесь еще продолжалось, но основные строения на берегу, а также отличный пирс для швартовки морских кораблей были уже сделаны.
Пирс был рассчитан для приемки кораблей с осадкой до 10 метров.
Летом в следующем году я несколько раз производил «инспекцию» этой глубины, ныряя с пирса, или просто так – подплывал к пирсу и «заныривая» достигал морского дна. Но это в будущем году, а в этом – брр! Холодно и мокро!
Было построено несколько деревянных зданий, в которых размещался цех общей сборки мин-ракет, помещения для работы и сборки электронной акустической аппаратуры, для обработки фотопленок и подготовки осциллографов, для проверки и подготовки гироскопических регистрирующих приборов, для подготовки кабельной системы мины-ракеты, и другие необходимые производственные помещения.
Были предусмотрены отдельные помещения для хранения секретной и другой технической литературы и документации, помещения для заседания комиссии по испытаниям и другие необходимые.
Производственные помещения были оборудованы необходимыми стендами для проверки аппаратуры, куда следовало было подведено электропитание с необходимыми параметрами питающих напряжений.
Обо всем этом я побеспокоился, по своей части еще в Питере, когда готовил там проведение этих испытаний.
Что здесь оказалось подготовить невозможно, так это создание линий воздушных коммуникаций высокого, среднего, и вообще какого угодно давления. В Абхазии воздушной компрессорной техники вообще не существовало, для выращивания мандаринов она была ни к чему. Когда минер Будылин создавал здесь полигон, он этот момент также не учел, поскольку в минной технике об использовании сжатого воздуха раньше речи также не было.
(Кстати, чуть позже минеров от этой напасти удастся опять же избавить).
Но на данном этапе рулевые машинки и гироскопы системы управления мины-ракеты требовали использования сжатого воздуха, и даже высокого давления (200 атмосфер).
Такую ситуацию я предвидел и поэтому еще в начале года предусмотрел приобретение для минеров специальной автомашины - передвижной лаборатории подготовки торпедных гироприборов. В специальные баллоны этой автомашины можно было закачать воздух до 300 атмосфер где-то за сотни километров от места подготовки гироприборов, например на территории России, где необходимое компрессорное оборудование имелось.
Теперь такая машина с баллонами, полными того самого воздуха, стояла на улице за стенкой дома и я в любой момент мог в неё войти, поставить на стенд подготовки свой минный гироприбор, наполнить воздухом небольшой локальный разделитель, и произвести запуск и проверку гироскопа.
Машина была прекрасной. В ней находился комплект необходимого инструмента, и даже была коечка для отдыха персонала.
Тогда все было прекрасно. А в наше время наверняка бы ломал голову о террористах: не дай бог - рванут эти воздушные баллоны, тогда бы и Пицунде досталось. Конечно, и в то время машина с воздушными баллонами была не брошена на улице, а располагалась на охраняемой территории базы.
Когда в Ленинграде, еще до лахденпохской командировки, я оформлял заявку на приобретение этой спецмашины, то главный инженер В.И. Егоров высказался, что такая машина Александрову нужна для продолжительных командировок в лес за грибами. Ну, за грибами в командировке на Черном море я не помню чтобы ходили, а вот запасов воздуха в воздушных спецбаллонах хватало для обеспечения испытаний мины-ракеты надолго.
Собственно испытания мины в Гаграх (в Алахадзе) начались в конце ноября, и их было немного. Не способствовала проведению испытаний наступившая непогода, да и задача этих испытаний, по моему представлению, заключалась лишь в том, чтобы проверить готовность проведения этих испытаний в новых условиях созданного полигона. Эксперименты в море продолжались до конца года, а затем были еще хлопоты с приведением в порядок присланной сюда техдокументации, мест хранения матчасти и ее консервации, и решение других вспомогательных вопросов.
Море штормило, непрерывно дули ветра и лил дождь, а раз или два, даже выпадал снег, правда, он быстро таял. 
Настоящих морозов и зимы здесь не бывает, и поэтому об утеплении и о сносном обогреве своих жилищ у населения здесь понятия нет. Приходилось и нам вместе с ними терпеть холод и непогоду.
Вдобавок к испытаниям на повышенную влажность и некомфортную температуру, прибавились испытания наших желудков на потребление несъедобных субстанций сомнительного происхождения.
Местное – то население по привычке ело все, что ему готовили их жены, а у нас для таких женщин своих мест тут не было – вот и пришлось мучиться.
На весь поселок существовало только одно предприятие общепита, совмещающее столовую и кабачок.
Хозяевами этого заведения по очереди были два местных гражданина: армянин – Вильсон (или, по-простому, Володя), и мингрел Хуто. Они торговали горячительными напитками (главным образом неплохими винами), собственноручно и по своим рецептам делали растительные салаты из лука, перчика, и укропа, для создания соответствующей «атмосферы» по вечерам, включали музыку (причем, каким-то образом музыку они раздобывали «самую-что-ни-на-есть-самую»). Они оба были также кассирами и начальниками этого государственного заведения, а частных предприятий при социализме не бывало, даже если оно «за горами». Свои функции они выполняли по очереди, через неделю.
Возможно, что назначением этой столовой было кормление «мигрантов», прибывающих из России для работы на мандариновых плантациях. Местное население в это заведение заглядывало очень редко, разве чтобы провести время за бутылкой вина, слушая при этом музыку.
Кроме Володи и Хуто в столовой служила еще, не очень на вид опрятная, стряпуха, она же мойщица посуды и уборщица помещения, которая и готовила полу съедобные харчо, гуляши, и кое-что еще.
Я в ту пору отпустил усы и этим вызывал симпатию у местных жителей. На базаре меня иногда даже считали рыжеватым грузином.Среди них - такие встречаются.
Возможно, что мои усы вызвали также симпатию у Володи, во-всяком случае если после работы я усталый заходил перекусить в этот кабачок, то он часто предлагал мне просто так, даром, угоститься бутылочкой отличного вина. Ну и я тоже старался его как-нибудь и чем-нибудь угостить.
Однажды, в темное и дождливое время, я туда вошел.
Володя твердо стоял на своем месте за буфетной стойкой и удерживал себя там обеими руками. Мы друг-друга поприветствовали и он мне сказал:
· Андрэй! Пачэму, когда ты прыедышь в Амэрику, и Хуто прыедыт в Амэрику, и я прыеду в Амэрику, то про всэх нас там скажут – прыехал русский! Пачэму так Андрэй?
Вот оказывается, какой удивительный вопрос волновал Володю! Не так все на Кавказе просто!
Я ему отвечал, естественно, что все нации нашего государства дружно и как один народ воевали с фашистами, а поскольку русских было при этом большинство, то всех, кто у нас воевал с фашистами прочие народы и стали называть русскими.
Володя задумался, и вдруг … выхватил у себя из кармана штанов пистолет и с возгласом: «За дружбу народов»!, - начал стрелять в потолок!
Такова «торпедная жизнь»!
Так вот мирно и без происшествий и трудились Володя и Хуто в своем кабачке.
Но однажды (это случилось уже в 1962 году) Хуто куда-то исчез и Володя стал дежурить в кабачке все время один. Я проявил любопытство:
o Куда Хуто-то делся?
С неохотой, он мне сообщил, что финансовая проверка выявила у Хуто недостачу … в несколько сот тысяч рублей!
По тем временам сумма астрономическая и совершенно мне непонятная – откуда в такой захудалой таверне возможны такие финансовые обороты?
Как-то Володя мне пожаловался, что харчевню часто навещает Хуто, чтобы что-нибудь съесть, но денег за это никогда не платит, как будто он здесь, по-прежнему хозяин, или милиционер. (Когда тамошняя милиция навещала харчевню, то только показывала пальцем, что она желает съесть и выпить).
Хуто оказался прав и через какое-то время начал снова делить в харчевне с Володей власть и доходы поровну. Володя мне объяснил, что, с помощью родни в горах, Хуто собрал нужную сумму, и расплатился с государством полностью.
Для меня подобные кавказские способы ведения и улаживания дел были и остаются удивительными!
Этот случай с Хуто я стал вспоминать потом, лет через 30, когда в Ленинграде некие Миралашвили стали покупать кинотеатры («Гигант», например), Гостиные ряды, Пассаж, «Новую Голландию», и другое подобное.
Ну а питаться регулярно в их харчевне было невозможно.
Чтобы с голодухи, или еще от чего-нибудь, не «протянуть ноги», я и многие другие из нашего коллектива каждый обеденный перерыв стали съедать «цыпленка табака» в харчевне на окраине поселка Пицунда. Для этого приходилось каждый раз совершать путешествие в несколько километров. 
Этот цыпленок представлял собой довольно большую курицу, которая мирно бегала во дворике рядом с харчевней, пока ты не покажешь на нее пальцем хозяину заведения. После этого, минут 10 – 15, нужно было спокойно посидеть за столом, и затем тебе эту курицу подавали в аппетитно поджаренном виде, да еще и с приправой, которая этой еде придавала массу дополнительных оттенков. Стоило это все в пределах средств, отпускаемых государством для командировочного быта.
Цыпленок табака безусловно штука вкусная, но тем не менее желудки требовали разнообразия, в поисках чего коллектив разбившись на мелкие группы совершал путешествия вдоль кавказского побережья Черного моря на значительные расстояния. Жажда путешествий подогревалась также тем, что бытие зимой в цитрусовом совхозе очень скоро «обрыдло» (т.е. сталохуже чем противно).
Во-первых, основательно осваивался сам город Гагра (с рестораном «Гагрибша»), затем курорт Пицунда, русский город Сочи, иногда бывали прогулки на горное озеро Рица, вблизи от которого располагалась любимая дача И.В. Сталина, и другие места.
Совместные работа, быт и путешествия способствовали дружбе и сплочению коллектива.
Год 1962
пришлось встречать в Алахадзы.
После приведения в элементарный порядок материальной части, испытываемой в 1961 году, и наведения порядка в используемых технических документах, в средине января удалось вернуться в
ПИТЕР,
однако не надолго: уже в начале марта, в
АЛАХАДЗЕ,
открывался новый сезон испытаний нашей замечательной мины-ракеты.
Самолет на Адлер уходил из Питера в начале дня, холодного и морозного. Температура воздуха стояла на отметке ниже -20ºС, вдобавок на аэродроме, в ожидании посадочного трапа, пришлось испытывать на себе действие пронизывающего ветерка. В самолете все пассажиры сидели тепло одетыми, и поэтому, через полтора – два часа полета, когда самолет приземлился в заданном районе с температурой +20º «с гаком», и пришлось выбраться наружу, то ощущение, у меня во всяком случае, было таким, как будто оказался в парилке, только вместо веника в руках - на теле была одета шуба!
1962 год был решающим годом создания мины-ракеты с автоприцеливанием, по теме Б-IХ-30.
На испытаниях этой мины в Алахадзе я с небольшими перерывами провел весь год.
Запомнились три характерных периода пребывания в этих командировках: весенний, который продолжался с начала марта и закончился в мае, летний период, примерно со средины июня и до конца сентября, и осенне-зимний, – примерно со средины октября до конца года.
Весенние испытания продолжались в уже привычном медленном ритме, все происходило без срывов, и ничем особенным работа в этот период мне не запомнилась.
В этой командировке я на частном секторе почти не жил. Недалеко от базы для командировочных был выстроен небольшой деревянный дом, в котором и удалось поселиться.
Жил я в одной комнате вместе с ЛЕОНИДОМ ВАСИЛИЕВИЧЕМ ВЛАСОВЫМ – главным конструктором, проектируемой мины-торпеды! Это был молодой человек младше меня года на три – четыре. Он также окончил наш факультет в ЛКИ и мы с ним раньше уже были немножко знакомы, но здесь познакомились гораздо ближе, насколько это возможно за столь короткое время. Именно отсюда у нас с ним начались товарищеские взаимоотношения, не прекращающиеся вплоть до его нелепой гибели в 1966 году.
Светлая память о нем осталась у всех, кто его знал, и конечно особенно в коллективе, который с ним работал. Семью он еще завести не успел, а жил вместе со своей тетей, которая его растила, и которую он очень любил.
Эту командировку я окончил, как того и следовало ожидать в здешних условиях, в инфекционной палате городской гагринскойбольницы. Мой кишечник не выдержал Хутиной кухни, и с диагнозом «дизентерия», мне пришлось бы там находиться неопределенно длительное время, если бы я не предпринял удачную попытку по своему выкрадыванию из этой больницы.
Технология этой операции была предварительно согласована с определенными членами нашего командировочного коллектива, в результате чего я, прямо из больницы, был посажен в самолет, доставивший меня домой в
ПИТЕР.
Однако домашним уютом в этом году приходилось наслаждаться очень недолго. Уже в июне пришлось возвращаться на место своей трудовой деятельности в поселке
АЛАХАДЗЕ.
«О море в Гаграх»!
«Такова торпедная жизнь»!
Работа на полигоне в летний период стала более оживленной. Чувствовалось, что главный, А.П.Будылин, уже видит успешное завершение работ и сдачу мины-ракеты на флот.
Морские запуски мины-ракеты производились теперь уже с работающей электронной и акустической аппаратурой.
С помощью следящей поворотной платформы, на которой устанавливались приборы управления движением мины-ракеты, определялось требуемое направление «плоскости стрельбы» относительно акустического «нуля», и далее ракета начинала программное движение в этой плоскости.
(Название «следящая» здесь означает, что величина угла поворота платформы, как бы следит за величиной сигнала, формируемого акустической аппаратурой.)
Как заместитель главного конструктора я отвечал: за функционирование в ракете следящей поворотной платформы, за функционирование гироскопических приборов и других элементов системы фиксации плоскости стрельбы в процессе движения ракеты, гироскопов и элементов системы управления движением ракеты в плоскости стрельбы, приборов, регистрирующих параметры движения ракеты, за обработку результатов испытаний и составление соответствующих разделов карт каждого испытания ракеты, а также соответствующих протоколов по оценке этапов испытаний, и т.п.
Конечно, справляться с указанным объемом работ в одиночку было делом весьма сложным, и поэтому отделом мне постоянно придавались помощники: рабочие-настройщики приборов, техники и инженеры.
За период указанных испытаний, сменяя один другого, со мной работали (называю – как помню): Валентин Иванов, РОМАНОВ, КОЛЯ КЛЮКВИН, ЭДИК (это все рабочие), а также Люда Васюкова, ЮЛЯ КИРЗНЕР, Лена Шудель (Шиткова), ЛЕНЯ РИВКИН, БОРИС ГОРЧАНИКОВ, Тамара Катон.
Вспоминаю всех названных, как своих близких, оказавших мне помощь в работе и скрасивших непростой командировочный быт своим молодым задором и оптимизмом.
Хотя, изредка, в коллективе бывали и недоразумения, следует признаться.
Одним из таких недоразумений оказался слесарь-регулировщикгироприборов – Романов.
В нашем отделе это был человек новый и надолго он у нас на работе не задержался. Я был первый в отделе, кто с ним близко соприкоснулся.
Возможно слесарем он был и неплохим, но с регулировкой у него ничего не получалось.
Как я уже здесь вспоминал, в Алахадзе для подготовки и регулировкипневматических гироприборов была предназначена специальная передвижная лаборатория. В кузове спецмашины гироприбор устанавливался на специальный стенд, затем регулировщик поворотом специальной рукоятки производил запуск ротора гиросистемы, включал качания рамы с установленным на ней гироскопом, и последний «рисовал» специальную диаграмму. По отклонению этой диаграммы от симметричной можно было судить о точности работы гироприбора – о его «уводе» на данной широте места.
В идеале ось ротора гироскопа должна выполнять в горизонтальной земной плоскости поворот в том же направлении и с той жескоростью с какой вращается плоскость горизонта в данной точке земного шара (где расположен проверяемый гироприбор). Тогда и диаграмма, рисуемая гироприбором, будет симметричной. А если это не так, то, следовательно, скорости поворота Земного горизонта и оси ротора гироскопа будут различны, в результате чего объект, управляемый таким гироскопом, в Земной плоскости будет перемещаться с ошибкой. И чтобы эту ошибку уменьшить до допустимого предела, регулировщик должен навинчивать, или отвинчивать, в приборе специальную «широтную» гайку.
И все.
Запуск прибора, который производится для проверки правильности установки этой «широтной» гайки, сопровождается кратковременным (0,3 – 0,4 сек.) очень громким «взвизгом» от воздуха высокого давления, подающегося на волчок (200 кГ/см²).
Так вот, из кузова автомашины, когда там работал Романов, звук запуска раздавался каждые 5 – 10 минут до момента, пока я не обеспокоился там происходящим. Пришлось с этим «регулировщиком» проводить ликбез и показывать ему, как он эту регулировку должен производить.
Но при подготовке следующего прибора опять повторялось прежнее.
В результате, во избежание аварий и травм, пришлось Романова от работы отстранить. Через некоторое время Романов был заменен Колей Клюквиным, и к работе этого парня никаких претензий не возникало. До окончания всех работ с этой миной мы с ним работали сообща, и он всегда оставался моим надежнейшим помощником.
Очень жаль было, что через несколько лет Коля серьезно заболел.
С пребыванием в командировке упомянутого Романова мне также вспоминается «собачья» эпопея. Он притащил с собой из Питера огромного породистого пса – «боксера», который, естественно, жил с ним в одном помещении и ходил с ним на работу. Было даже страшновато беседовать с рабочим, которого постоянно охранял этот тип. Однако я вскоре понял, что псина прекрасно понимает, кто здесь старший.
У Романова появились проблемы, связанные с кормлением своего воспитанника: местную пищу из харчевни Хуто пес отказался есть категорически!
Пришлось его хозяину совершать специальные поездки в Гагры, и даже в город Сочи, чтобы приобрести продукты, для приготовления специальных собачьих обедов.
Пес с удовольствием и вдоволь наедался, а затем вкусные остатки его обеда (Это я видел сам!) из той же самой миски съедал его хозяин и живший с ними другой командировочный (звали его Гена, а фамилию я забыл).
Такова «торпедная жизнь»!
Как бы то ни было, но отработка грозной мины-ракеты успешно шла своим чередом и почти без особых происшествий. Правдаоднажды произошло, в процессе подготовки, успешно завершившееся чрезвычайное происшествие.
В один из дней в небольшом деревянном строении производились последние перед отправкой в море проверки полностью снаряженного изделия. В отсеках мины через открытые горловины несколько человек что-то внимательно проверяли и устанавливали - каждый по своей части. Мой отсек с приборами был расположен ближе к кормавой части мины, в которой располагался твердотопливный реактивный двигатель. Уже полностью снаряженный.
Впереди перед ракетой был выход из цеха – большие деревянные ворота, через которые эту мину-ракету вывозили наружу после полного завершения ее подготовки. Сзади, за хвостовой частью также был выход – небольшая дверь для прохода людей.
В помещении было тихо. Все были заняты своим делом. И вдруг … раздался оглушительный «гром» от которого на секунду-другую все кто там был потеряли способность как-то действовать и соображать! Затем я увидел, что впереди, во всю ширину цехового пролета, до потолка, было яркое пламя. Мелькнула мысль, что если сейчас заработает двигатель, то все! Вылетающие из сопла ракеты горящие газы отрежут путь к выходу через дверь! Следовало, пока не поздно, из нее выскочить, что я тут же и выполнил, предварительно указав на выход тем, кто был близко.
Мы немного отбежали от здания и остановились: пожара не было, и двигатель ракеты не работал!
Со всех сторон к нам бежали люди и спрашивали, что такое у нас произошло? Грохот, наподобие взрыва, слышали все, кто в тот момент находился на территории базы, а может быть и за ее пределами.
И тут все увидели, как от цеха, в котором все это произошло, спокойно движется инженер Л. БОГДАНОВ, руководивший общей сборкой мины-ракеты.
Он спокойно пояснил, что случайно при проверках закоротил электрическую цепь носовых пиропатронов, отчего они и сработали, создав вышеописанный эффект.
Это были мощные пиропатроны, предназначенные для сигнализации средствам наблюдения о выходе ракеты на морскую поверхность, для определения координат места выхода.
Л.П. Богданова я знал еще со студенческих времен. Он был из числа студентов-фронтовиков. На фронте был пулеметчиком и имел серьезное ранение челюсти.
Хорошо, конечно, что он не закоротил цепь запуска двигателя ракеты.