Как видно, вышеприведенная выдержка еще раз показывает колоссальную значимость деятельности нашего скромнейшего доктора А.Н. Стрельникова.
Для меня он остается загадкой, и ночь в тамбуре поезда «Москва-Ленинград» из памяти не выходит.
Нет сомнения, что трудившийся с нами в одних стенах А.Н. Стрельников прошел свой особо уникальный жизненный путь.
В завершение рассказа о А. Н. Стрельникове сообщу, что в ЦНИИ ходили разговоры о том, что когда при завершении работы в ЦНИИ от А. Н. Стрельникова потребовались документы об его ученом звании, то он их представить не мог.
В 1965 (или в 1966) году лаборатории отдела (т.е. мне) была поручена также одна несложная, но весьма важная, новая работа.
Незадолго до этого, то ли наши моряки, то ли кубинские рыбаки, где-то у берегов Америки выловили потерянную торпеду.
Это была малогабаритная американская торпеда (калибр 324 мм, длина 2,67 м, масса 257 кг) типа Мк 46 и теперь она была установлена в одной из комнат нашей лаборатории с тем, чтобы исследовать ее устройство.
С этой целью лабораторию посещали специалисты по различным торпедным агрегатам, а мне было поручено исследование и составление раздела отчета по приборам автономного управления торпедой.
До этого никто у нас о таких маленьких торпедах ничего не знал.
Почти одновременно с этой торпедой, к нам была доставлена кое-какая техническая документация по другой американской торпеде, обычных размеров (калибр 533 мм), и мне было поручено (наряду с другими специалистами) заняться ей с той же целью и так же составить соответствующий раздел отчета.
Разбираться в устройствах систем управления этих торпед мне довелось вместе с моим бывшим начальником Владиславом Александровичем Калитаевым. Периодически к этой работе привлекались и другие сотрудники нашего отдела.
После того как в НИИ прекратилась разработка конструкций опытных приборов и после передачи этой разработки Киеву, В.А.Калитаев возглавил в отделе СУП - сектор приборов управления. СУП вобрал в себя оставшихся специалистов-конструкторов, как по разработке систем управления боковым движением торпед (по курсу и крену), так и продольным движением (по глубине и дифференту). Значительная часть специалистов - разработчиков конструкций начала трудиться в других секторах отдела, а задачей оставшихся в секторе СУП являлась проработка макетов в обоснование технических заданий, выдаваемых Киеву на проектирование приборов.
Отдельной группы по приборам креновыравнивания и по рулевым в секторе СУП уже не было, а возможно, как отдельная группа она исчезла после моего назначения заместителем главного конструктора в 1960 году.
В процессе вышеуказанных изучений конструкций американских торпед нами был обнаружен ряд новых конструктивных решений проблем, над решением которых работали и мы.
Считаю, что вышеуказанные "находки" в отечественном торпедостроении являлись стимулом для создания ряда новых конструкций. В свое время, конструкции, обнаруженные на потопленной немецкой подводной лодке, и на трофейных образцах, являлись также стимулом для создания и развития систем самонаведения, перикисно-водордной энергетики, приборов маневрирования, и другого.
Только после указанных событий у нас поняли целесообразность создания малогабаритных торпед калибра 324 мм.
Ранее у нас не использовались: унитарное жидкое топливо, безкривошипный поршневой двигатель, (хотя над его созданием много трудился инженер Л.Н.ОЗЕРОВ) и ряд других конструкций.
Для В.А. Калитаева, и для меня, новшеством явилось использование электродвигателей постоянного тока для поворота рулей малогабаритной торпеды, а также способ создания рассогласование рулей для ее креновыравнивания. (Какой-то неизвестный мне янки ломал свою голову по тем же проблемам, что и я, не так-то давно!)
Примерно в одно время, мы и американцы, независимо друг от друга, приняли одинаковое решение - вводить в свои торпеды активноекреновыравнивание!
Решали эту задачу по-разному.
Во-первых, у американцев не было гидравлических или пневматических золотниково-поршневых рулевых машинок, подобных нашим.
В малогабаритной Мк 46 они использовали электромоторы постоянного тока, способные работать в реверсивном режиме с достаточно большой частотой и длительностью.
Три электромоторчика перекладывали рули: один горизонтальные, а два других - каждый управлял одним из вертикальных.
При ходе торпеды с нулевым креном оба руля перекладывались электромоторами синхронно, по сигналам от прибора управления движением торпеды по направлению, а при появлении у торпеды угла крена соответствующий прибор - датчик угла крена, выдавал сигнал на уменьшение скорости поворота одного из электромоторов.
В результате происходило рассогласование вертикальных рулей и устранение крена торпеды.
(В отличие от нас американцы применяли рассогласование вертикальных рулей, мы – горизонтальных)
Для наших торпед, в свое время мной был разработан "механизм рассогласования" горизонтальных рулей, суммирующий перемещение штоков поршней двух рулевых машинок.
Одна РМ работала по сигналам от прибора управления торпедой по глубине и по дифференту, а другой от датчика угла крена.
У малогабаритных торпед, вместо рассогласования горизонтальных рулей, поворачивались дополнительные рули – элероны. Элероны устанавливались на оси горизонтальных рулей, и перекладывались, каждый отдельной рулевой, в разные стороны по сигналам от датчика угла крена.
В дальнейшем, на наших торпедах калибра 324 мм также, рули управлялись от специальных электромоторов, а соответствующая установка называлась БРМ-07.
БРМ-07 проектировалась и изготавливалась на киевском заводе, но какое то количество первых экземпляров было спроектировано в секторе отдела № 74 СУП, которым руководил В.А. Калитаев.
На большой торпеде нами было обнаружено, что американцы для перекладок торпедных рулей отбирали мощность от вала торпедного двигателя, а для изменения направления перекладок использовали муфты трения, которые переключались по сигналам от соответствующих датчиков.
В свое время, когда я работал у В.А. Калитаева во главе группы, проектирующей рулевые и системы креновыравнивания, такой вариант рулевого привода с использованием порошковых муфт мы рассматривали и обсуждали, но не реализовали, главным образом потому, что наши поршневые рулевые машинки габариты имели небольшие, и со своими задачами справлялись успешно. К тому же, примерно в то самое время, меня перевели на проектирование минной тематики.
В дальнейшем принцип отбора мощности от валов торпедного двигателя был нами также реализован под общим руководством ученика В.А. Калитаева - Логинова И.А.
В 1957 году, я об этом здесь уже писал, он был принят на работу в сектор В.А.Калитаева. В 50-тых годах Логинов под руководством В.А. выполнял разработку конструкции торпедного прибора курса на основе электрического гиромотора.
Конструкция рулевой, работающей от валов двигателя, была реализована на торпеде, являющейся боевой головкой ракеты, используемой с подводной лодки или с авиационных носителей.
Успешное создание таких торпед являлось делом исключительно важным для безопасности нашего государства и поэтому, все основные его участники были отмечены высокими государственными наградами, в том числе и И.А.Логинов. Он был удостоен Государственной премии СССР.
Креновыравнивающим прибором у американцев был маятник, сигнал которого демпфировался от датчика угловой скорости.
Наши креновыравнивающие приборы, на основе гировертикали и малогабаритные МКВП, были более совершенными приборами, чем американские датчики.
В последующих отечественных разработках блоков управления для малогабаритных торпед киевляне широко использовали все достижения современной электроники, поэтому в своем "чистом виде" мой МКВП устанавливался только на торпеды выпуска конца 50-х, 60-х годов и их модернизациях, например МГТ-1, СЭТ-40, АТ-1 и других, всех запомнить, не перепутав трудно, но принципиальная схема прибора МКВП сохранялась без изменений.
На более крупных калибрах у нас сохранялось креновыравнивание на основе гировертикали.
На американских торпедах мы впервые увидели также миниатюрные (так можно сказать, сравнивая их с применяемыми у нас) гироскопические датчики угла курса.
Точность работы этого прибора всегда являлась одним из основных факторов, определяющих эффективность боевого применения торпеды.
"Увод" курсового гироскопа непосредственно приводил к отклонению траектории хода торпеды от линии прицеливания и к промаху выстрела по намеченной цели. А промах, кроме невыполнения задач торпедной атаки, способствовал обнаружению атакующего и создавал большую вероятность его уничтожения.
Предельной нормой допустимого отклонения традиционно считалась величина в 1% от дистанции хода торпеды, т.е. на каждой 1000 метров допускалось отклонение до 10 метров.
Для повышения вероятности попадания в корабль-цель, атакующему, естественно, приходилось к этой цели подходить поближе, рискуя при этом собственной безопасностью.
Во время второй мировой войны, впервые в немецких торпедах, появилась аппаратура самонаведения торпед на корабль-цель,выстреливание стало возможно производить с большей дистанции и это несколько снизило "ответственность" прибора курса за поражение противника.
Более того, в дальнейшем стало возможно, с помощью посторонних носителей (например, ракет), доставлять торпеду в ту зону, где ее аппаратура самонаведения может установить контакт с целью непосредственно, и, в этом случае, с прибора курса торпеды, естественно, снимается значительная часть "ответственности" за поражение цели.
Теперь "ответственность" перекладывается на "плечи" системы самонаведения торпеды, которая в свой состав может включать также приборы курса принципиально другой конструкции, но об этом как-нибудь попозже.
Основной частью всякого гироскопического прибора является волчок (ротор)- материальное тело конечной массы, вращающееся относительно какой-то определенной собственной оси - оси вращения.
Если на этот волчок не действуют никакие внешние силы, то ось вращения в мировом пространстве свое положение не изменит; она все время будет направлена на некую неподвижную "звезду".
А если, при этом, волчок находится в торпеде, то при любом повороте торпеды, между осью ротора гироскопа и осью торпеды появляется некий угол.
Если, при этом, ось ротора совпадает с направлением на цель, то появление указанного угла сигнализирует об отклонении траектории движения торпеды от линии прицеливания и система управления торпеды этот угол устраняет, путем разворота торпеды таким образом, чтобы она свое движение продолжала бы в направлении на цель, по оси волчка (ротора) гироскопа.
Но так будет, если ось ротора действительно "смотрит" в пространстве на неподвижную Звезду, что обеспечить в реальности никак невозможно, поскольку этот ротор не может "висеть" внутри торпеды в каком-то вакууме. Ротор гироскопа обязательно должен быть с торпедой связан с помощью определенных устройств, которые, как не ухитряйся, будут со своей стороны воздействовать на ротор и тем самым создавать отклонение его оси вращения от неподвижной Звезды в пространстве.
Таким устройством, которое связывает вращающийся волчок с корпусом торпеды, является карданов подвес гироскопа, а воздействуют на гироскоп в этом подвесе моменты от сил трения в подшипниках осей этого карданового подвеса.
Моменты трения в осях карданного подвеса вызывают "увод" оси ротора гироскопа прибора курса, а "увод" создает отклонение траектории хода торпеды от линии прицеливания.
В самых мощных торпедах времен второй Мировой, в наших 53-39, допуск в 1% от дистанции хода обеспечивался гироскопом, увод которого составлял порядка до 10 угловых минут за одну минуту времени.
Во всем мире и во все времена торпедисты старались сократить скорость увода гироскопа.
После того, как все технологические способы совершенствования конструкции прибора были исчерпаны, оставалось одно: увеличение кинетического момента гироскопа, каковым является произведение скорости вращения ротора гироскопа на его момент инерции относительно этой оси вращения!
Чем больше этот кинетический момент, тем труднее различным моментам трения в осях карданова подвеса создавать скорость увода ротора гироскопа - тем точнее торпеда идет на цель.
Технология изготовления приборов не позволяла повысить обороты ротора более 25000 - 28000 оборотов за одну минуту (причем создать эти обороты требовалось за время 0,3 - 0,4 секунды!) и, постепенно, особенно для мощных дальноходных торпед, начинали применять гироскопы с увеличивающимся моментом инерции.
Момент инерции для вращающегося тела есть то же самое, что масса для тела, перемещающегося поступательно.
Как известно, размерностью массы является значение - кГ сек² / м;
Размерность момента инерции имеет следующий вид - кГ м сек².
- Курсовой гироскоп торпеды 53-39 имел момент инерции порядка 6 (Г см сек²) (за точность не ручаюсь);
- У приборов послевоенного изготовления, использующих только сжатый воздух, момент инерции гироскопа составлял 7,7 (Г см сек²),а предельная скорость увода была уменьшена до (4 - 5) минут за минуту времени;
- В перспективе, насколько я помню, просматривалось создание прибора для дальноходных торпед с уводом не более 1 минуты за минуту, что связывалось также с возможностью увеличения габаритов и массы его гиромотора.
Из изложенного очевидно, что вопрос о применении уменьшенной гиросистемы с пониженной точностью, до знакомства с американскими торпедами в нашем отечестве не ставился.
Единственным подводным объектом, в котором был применен до того момента маленький гироскоп, с моментом инерции порядка 2 (Г см сек²), являлась мина-ракета с автоприцеливанием, для которой я несколько лет тому назад проектировал систему управления. На основе этой системы мной было составлено затем задание киевскому СКБ, которым были изготовлены приборы для серийной мины-ракеты ПМК-1. В ней был применен тот же самый маленький гироскоп, который киевляне, похоже, с "дальним прицелом", дополнили "электрическимподдувом", а на языке, освобожденном от технического жаргона, следует сказать, что в качестве волчка гироприбора они использовали ротор электромотора.
В отличие от торпед, время хода которых может достигать десятка минут и более, мины-ракеты работают секунды и поэтому скорость увода гироскопа у них допускается на порядок большая.
Одним словом, рассмотрев американские конструкции и продумав перспективы развития отечественного торпедостроения, начальство пришло к выводу, что, и в наших торпедах, и в иных подводных аппаратах, маленькие трехстепнные гироскопические приборы могут найти применение. Соответствующее задание было выдано Киеву и, вскоре, на столе начальника отдела рядом с американским гироскопическим прибором стоял отечественный, его аналог.
Как я понимаю, киевляне этот датчик угла курса (его назвали ДК-18) создали на основе гироскопа минного комплекса ПМК-1.
Система управления этим комплексом разрабатывалась по теме "Голец" и была мной спроектирована еще в 1963 году. Об этом упоминает Е.В. Кабанец в одной из своих заметок.
В основу же конструкции гироскопов по теме "Голец" была, опять же мной, положена конструкция гиродатчиков для ПМК, разрабатываемой по теме Б-1Х-30.
Чертежи этой конструкции я разработал лично "до последнего винтика" еще в 1960 году.
По теме "Голец" в Киеве разработку этих приборов вел известный Г.А. Городецкий, тогда только начинавший свою деятельность.
Во всяком случае, чисто внешне, гиросистемы ДК-18 и гироскопических приборов ПМК были очень сходны.
Скорость увода в ДК-18 находилась в пределах 1,5° за минуту.
Американский аналог ДК-18 был все-таки несколько меньше нашего, а точность у них, как мне говорили, была одинакова.
В дальнейшем с нашим ДК-18 мне еще доведется соприкасаться поближе.
Вот, собственно, и все, что у меня "отметилось" в памяти от знакомства с американскими торпедами.
Тогда же, вместе с В.А. Калитаевым, в лаборатории мы провели некоторые опыты по этим направлениям.
Таким образом, кроме нудных расчетов потребного количества спирта, распределения заработков рабочим и т.п., у меня попадалась изредка и интересная работа, но все это носило случайный характер, не дающий удовлетворения моим творческим запросам. К тому же, если мне и удавалось провести какое-либо новое исследование, то от дальнейшего развития этого вопроса я был, по сути дела, отстранен: другие люди составляли технические задания заводам изготовителям и проектировщикам, другие люди разрабатывали чертежи для изготовления макетов в мастерских, проводили их испытания и проверки в цехах и в море.
При всем, при этом, мне платили, чуть ли не больше всех в отделе: больше меня получал только начальник отдела Исаков Р.В. и еще, может быть, один-два сотрудника. Мало того, меня начали повышать в званиях по научной части: начали составлять документы на присвоение мне ученого звания "старшего научного сотрудника". (Такого же, какое имел А. Сахаров!).
Такого рода постановку дела я воспринимал, как своего рода подкуп. Скорее всего, это глупость, но похоже на то, что кто-то старался, чтобы я терял квалификацию как инженер и научный работник и, при этом бы, "не возникал" из-за опасения потерять высокую оплату и спокойную жизнь вдали от "удобств и хлопот" командировок.
К тому же, я дорожил репутацией коллектива и не хотел ее терять: звания и деньги я получаю за созданные приборы и полезные новые методики, а не за "кабинетную суету".
В должности начальника лаборатории начались у меня и трения с начальством.
Как-то я вызвал гнев Р.В. Исакова, отказавшись обеспечивать его билетами в командировки: "В мои функции деятельность подобного рода не входит!"
В другой раз, мой гнев, был вызван тем, что начальник отдела счел возможным, самолично, без согласования со мной, снять с работы для ремонта замка своей квартиры слесаря высокой квалификации.
Никак не мог я примириться с требованием начальника отдела - каждый месяц к кому-нибудь из своих подчиненных применять "штрафные санкции" в виде "выговора", или "замечания", за плохую работу, или дисциплину, или лишение денежного вознаграждения, или что-либо другое подобное, хотя у меня и не было каких-либо претензий!
- "Если я не нахожу виновного, значит плохо работаю сам"!
Наверное, уже по глупости и в силу дурного характера я как-то лишил дара речи заместителя начальника отдела А.О. Лукина, когда он меня спросил, а почему, это, я до сих пор не подал заявления на прием в партию?
В ответ я ему ляпнул, что с уставом партии я не согласен!
В тот момент в моей голове пронеслись мысли обо все безобразиях, которые я знал, да и сам наблюдал, и которые творились именем партии.
И тогда, и позже, и всегда, я считал себя коммунистом больше, чем все политбюро вместе взятое.
Да, многие честные и искренние, люди отдавали жизни во имя Великих идей, но, наверное, не меньшее, если не большее количество, так называемых "коммунистов" устраивали свои мелкие личные делишки, прикрываясь, при этом, партийной фразеологией, или просто решали важные вещи, будучи полуграмотными дураками с "партийной" властью.
Именно Устав создавал, по моему убеждению, возможность такого порядка.
Ну и конечно, загнивание любого процесса развития будет происходить, если этим развитием, этим производством, будут руководить не профессионалы, а какие - либо партийные Боссы.
Если бы эта публика взялась контролировать Гейтса, например, то персональных компьютеров бы не было!
Интеллигенту стать членом партии было в то время очень непросто. Основная часть ИТРов в партию стремилась из карьерных соображений. Доверием и покровительством начальства, в этом случае, заручиться было необходимо.
Конечно, попадались и принципиальные люди.
Например, при крахе "коммунизма" покончил с собой инженер и партийный деятель Плюснин.
Незадолго до этого оставил пост начальника отдела аппаратуры самонаведения Кугурышев. Вступать в партию он отказался (по слухам).
Однако, основная масса "коммунистов" продолжала успешную карьеру и после "перестройки", а частью "рванула за кордон".
Я здесь уже говорил, что все работы, поручаемые мне в лаборатории, носили случайный характер.
Начальник отдела, Р. В. Исаков, никоим образом не посвящал меня, начальника лаборатории отдела, в ход плановых работ по проектированию новых образцов и, похоже, никоим образом не собирался меня подключать к выполнению этих работ. Шел уже второй год моего заведования этим подразделением, но не было заметно, чтобы начальство собиралось бы укрепить меня помощниками способными думать над разработками новшеств. Я напомню, что инженерный состав лаборатории был ограничен женщиной пенсионного возраста, производственным мастером средней руки, и Борисом Назаровым - единственным, кто понимал, в чем суть, если разговор шел о приборах. В пятидесятых годах, когда в торпедострении совершалась революция по части перехода на электромеханические системы управления торпедами взамен традиционных, работающих на сжатом воздухе, Боря внес значительный вклад в разработку электрических связей между приборными узлами и торпедной электрической энергетикой.
В те времена, для инженеров-механиков, из которых состоял весь инженерно-технический персонал специалистов, работающих над созданием новых торпедных систем управления, это была задача почти такой же сложности, как прием родов без помощи акушерок. Боря Назаров, оставшийся в нашем коллективе благодаря моему заступничеству перед директором А. М. Борушкой, был для таких задач как бы ниспослан нам самим богом - он один имел тогда электротехническое образование, после окончания ЛЭТИ. В то время Боря еще оставался блестящим молодым человеком и эрудированным инженером, но прошло не так много времени, за которое он успел спиться, пройти тяжелое лечение в больницах, потерять красавицу жену, близких родственников, жилье. Боря стал бомжом, где-то в пригороде он снимал угол, но ездил на работу регулярно, очевидно по привычке. Ни к какому делу он сейчас стал непригоден, так, слонялся из угла в угол, глуповато улыбаясь. Жалко его было.
И все-таки в один прекрасный момент, в 1966 году, ко мне в лабораторию направили троих молодых инженеров, только что закончивших ЛЭТИ.
Это были: ЮРА БУРОВ, БОРИС САУЛОВИЧ РАЕР и ЖУР. Отчества и имена указываю не у всех троих, поскольку я их наверно и раньше не знал. Как запомнил.
Все трое были приятные, неглупые, ребята, но творческой работы я им выдать не мог, кроме разработки схемы какого-то электронного замка с кодами.
Я в то время принял уже твердое решение - со своей высокооплачиваемой работой расстаться и поэтому рекомендовал всех троих В. А.Калитаеву в его сектор СУП (сектор управляющих приборов), который, после передачи разработок торпедных конструкций приборов Киеву, объединил все конструкторские сектора 14-го отдела. В. А. Калитаев, в порядке НИР (научно-исследовательская работа) прорабатывал отдельные конструкции приборных узлов.
Все трое в торпедостроении прижились.
В то время в НИИ начиналась проработка торпеды по теме "Водопад", которая являлась частью ракеты, разрабатываемой ракетными КБ. Это была, пожалуй, одна из наиболее престижных и ответственных разработок ЦНИИ "Гидроприбор", как стал называться НИИ-400. За эту разработку были отмечены Правительством, по моему, все участники этой разработки, а Юра Буров, которому В. А. Калитаев поручил вСУПе вести разработку схем электрического блока системы управления, был награжден орденом Ленина.
Борю Раера через некоторое время перевели в сектор заместителей главных конструкторов, где ему было поручено вести минно-ракетную тему "Голец", ту самую с которой меня в 1965 году "спикировали" в начальники приборной лаборатории. Правда, между нами там был некоторое время еще один заместитель главного конструктора - АЛЕКСАНДР ДМИТРИЕВИЧ БЕЛЕХОВ.
Этот минно-ракетный комплекс Боря Раер и довел, в качестве заместителя главного конструктора, до сдачи его флоту в 70-х годах, известному, как ПМК-1 и затем ПМР-2.
В этих, и в других подобных управляемых минно-ракетных комплексах, устанавливались системы управления, разработанные мной и под моим руководством по теме "Голец" и, еще раньше, по теме Б-1X-30.
О разработках по "Гольцу" хорошо вспомнил в книге о " "Гидроприборе" и о его людях" Е. В. Кабанец, даже немного приятно.
Третий выпускник ЛЭТИ, Жур, попал под руководство В. А. Кутузова, который когда-то также начинал свою деятельность под моим руководством в группе креновыравнивающих приборов и РМ.
Вскоре Виктор Кутузов со своей группой будет переведен в отдел № 75, где проектировали системы для специфических перемещающихся подводных устройств и, затем, возглавит этот отдел, а Жур в будущем женится на молодой вдове моего умершего товарища, Валентина Некрасова, которая вдобавок к двум ребятам от Валентина родит для них еще и братьев (или сестер?).
Такова "торпедная жизнь"!
В то время, когда я собрался расставаться с "приборной лабораторией", мой "старый товарищ" по началу нашей общей службы, Радик Исаков, собрался также расставаться со службой в нашем отделе № 74 - Радий Васильевич назначался на должность главного инженера ЦНИИ "Гидроприбор" вместо В.И. Егорова, возраст которого и здоровье, по-видимому, требовали рабочую нагрузку ему уменьшить.Валентин Иванович продолжал работать в качестве заместителя директора по науке.
В это время я, невольно, опять Р. Исакова обидел и рассердил.
Накануне ухода из отдела Радий Васильевич пригласил меня с женой, а возможно и не только нас, к себе в гости. Думаю, что он хотел не просто попрощаться со старыми соратниками, но также обсудить и кое-какие деловые вопросы, но у меня совершенно не было настроения и желания вести с ним беседы в такой обстановке. В то же время, сказать ему это прямо было бы явной грубостью с моей стороны, на что я не был способен и поэтому, после некоторых моральных колебаний, я просто на его приглашение не явился, а, уже после,сочинил какое-то неуклюжее оправдание.
Радий, конечно, был весьма разгневан, но и я также не в очень-то хорошем настроении через пару дней подал заявление директору А. М Борушке об освобождении меня от должности начальника лаборатории с обоснованием причин, побудивших меня к такому шагу.
"Храни нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь"!
Связывать себя с начальством какими-либо отношениями, кроме производственных, мне было неприятно. О делах я предпочитал разговаривать в официальной обстановке, а ходить в гости, когда собираешься уходить из данной обстановки вообще куда попало, тоже было неинтересно.
Мое заявление было удовлетворено без лишних разговоров и, уже новый начальник отдела - Ярослав Алексеевич Черкас - задал мне вопрос: "Ну и чем же ты теперь хотел бы заниматься"? На что я ответил, что, если начальник сектора моделирования управляемого движения торпед, Ю.В. Саунин, не будет возражать, то я хотел бы трудиться в его секторе.
Должность у меня оставалась такой же, какой она у меня была до моего назначения начальником лаборатории, только без приставки, "исполняющий обязанности заместителя главного конструктора", то есть простой "старший научный сотрудник". Конечно, теперь о присвоении мне ученого звания "старшего научного сотрудника" не могло быть и речи. Все действия в этом направлении были прекращены. Меня этот фактор совершенно не волновал. На этой должности платить мне стали примерно на 1/3 - 1/4 меньше, чем в должности начальника лаборатории, но и новая зарплата вполне меня устраивала.
Новый начальник отдела Слава Черкас до этого своего назначения уже несколько лет трудился в секторе управляемости, которым командовал Ю. В. Самунин. Это был тот самый Слава, с которым я познакомился, когда мы оба работали в отделе № 8 и были в командировке на Иссык-Куле. В наш приборный отдел он перешел после прихода в него Р. Исакова, примерно, в одно время вместе с некоторыми другими сотрудниками 8-го отдела, С. Аникиным, В. Лужиным. Работая в секторе управляемости, Слава Черкас, кроме общительности, среди других ничем не выделялся, и поэтому его назначение для большинства сотрудников выглядело неожиданным. Однако в должности начальника отдела он "соответствовал". Характерным для его руководства было, при решении затруднительных вопросов, изречение: "Здесь..., как скажет Радий Васильевич"!
Итак, в должности старшего научного сотрудника я был зачислен в сектор, который принимал решения и вырабатывал рекомендации по обеспечению управляемости торпед и других подводных аппаратов.
Этот сектор был выделен в 1960 году из состава приборной лаборатории после перевода ее начальника Р. В. Исакова на должность начальника отдела и во главе сектора был поставлен Ю. В. Саунин.
Почему я не изъявил желания возвращаться в конструкторский сектор к В. А. Калитаеву, несмотря на то, что опыт инженерной работы в отделе у меня до сих пор, в основном, был конструкторский?
Во-первых, потому, что, после передачи основного груза конструирования приборов Киеву, я Калитаеву не очень-то был теперь и нужен, в секторе работало теперь немало молодых инженеров неплохо освоивших дело под полным управлением В. А. Калитаева, а не то что, в свое время, я. Отсюда и доверия у него к молодым было намного больше, чем ко мне. Это были такие личности, как Игорь Логинов, Гера Лозовский, Исаак Любан, Виктор Кутузов, Семен Майсон и другие.
Во-вторых, и мне было теперь менее интересно вновь браться за разработку конструкций, не предназначенных для непосредственной их установки в торпеды.
В секторах, разрабатывающих электронику систем управления под идеологическим руководством Манусевича Л. Г., а также под руководством Б. Н. Майорова, уже начала создаваться своя школа хороших специалистов, среди которых особенно хотелось бы отметить Леню Цветкова - будущего главного создателя торпедных бортовых цифровых машин.
Вновь проситься в "сектор заместителей главных конструкторов" мне тоже не хотелось, поскольку, в моем представлении, заместитель главного конструктора не мог входить в какой-либо сектор, а должен был подчиняться непосредственно главному конструктору и от его имени непосредственно распоряжаться соответствующими производствами и принимать решения. Только в таком случае он бы мог нести ответственность за разработки и оперативно выполнять требуемое. Я запомнил, как в 1963 году на меня как-то возложили ответственность за действия киевского завода № 308, хотя даже начальник нашего главного управления работу этого завода определять непосредственно не мог - другой главк! Конечно, ведение и составление ответственных документов по какой-либо теме, а также участие в натурных испытаниях данной торпеды - дело интересное и важное, но конкретные решения вопросов производят начальники различных секторов и отделов, а зам. главного по управляемости, в основном, выполняет работу по координации действий этих секторов в соответствии с имеющимся планом работ по данной теме.
Я же всегда был настроен проводить непосредственную техническую работу. Поэтому я и изъявил желание начинать новый для себя этап работы в секторе исследования управляемости торпед. После разработки диссертации я чувствовал себя способным анализировать любые математические зависимости, а также проводить моделирование движения торпед на аналоговых электронных вычислительных машинах, а кроме всего прочего, я, работая еще в приборной лаборатории, придумал и создал в натуре действующий макет нового устройства для физического моделирования торпедных систем управления, а именно, так называемую, " ЧЕТВЕРТУЮ СТЕПЕНЬ " - это я ее так "обозвал".
Дело в том, что Р. В. Исаков, развивая в отделе должным образом моделирование управляемого движения на ЭВМ, естественно, подошел к более высокому уровню этого моделирования - к физическому моделированию управляемого движения торпед. При физическом моделировании ЭВМ решала математические зависимости и уравнения, описывающие только движения самого корпуса торпеды в воде под действием перекладок ее рулей. Команды на повороты торпедных рулей получались при этом реальных агрегатов, установленных на соответствующие стенды, которые располагаются все равно на каком расстоянии от ЭВМ, решающих математику.
Углы поворотов торпеды в "воде" или ее угловые скорости, выдаваемые от ЭВМ по проводам в виде электрических сигналов, подавались к стендам с реальными приборами и на этих стендах преобразовывались в реальные углы поворотов, или угловые скорости оснований на которых эти приборы были установлены.
В свою очередь, поворачиваемые приборы начинали реагировать на эти повороты и вращения и сами выдавали сигналы на перекладку рулей торпеды, воздействия которых на торпеду здесь, конечно, не было. Эти сигналы по проводам поступали к ЭВМ, которая преобразовывала их в математическую модель силового воздействия на торпеду от перекладки руля.
Принципы физического моделирования приводились в различной технической литературе и в нашем отделе они стали находить применение к моделированию торпедных систем управления.
Широкое применение стали находить "одностепенные" поворотные платформы, которые отображали поворот торпеды относительно одной из ее собственных осей: вертикальной, горизонтальной, или продольной. Кроме таких одностепенных платформ Р.В. Исаков вынашивал идею создания и применения для физического моделирования трехстепенных платформ, на которые было бы можно устанавливать чуть ли не целиком, если не часть торпеды, то уж приборный блок полностью. Такая платформа отображала бы повороты торпеды относительно всех трех ее собственных осей одновременно, так как это имеет место в действительности, в торпедеперемещающейся в водной среде.
Для проектирования трехстепенного стенда была создана специальная конструкторская группа. Для комплектации узлов этого агрегата привлекались также другие организации, одним словом работа была весьма серьезной и трудоемкой.
В результате была создана многотонная конструкция в двух экземплярах, один из которых был установлен в комнате на четвертом этаже здания, в котором размещался наш 74-ый отдел.
Некоторые еще не старые " научные сотрудники" развлекались, иногда размещаясь на этой платформе вместо приборов, в то время как другие "сотрудники" вручную их там крутили "по всем степеням".
Но включать эту установку в работу от ЭВМ начальство так и не решилось, поскольку возникали опасения - а не рухнет ли при этом само здание, в котором это устройство размещалось?
Вначале этот трехстепенной стенд-качалку демонтировали, с тем чтобы установить где-нибудь пониже, а потом их, вообще, убрали куда-то подальше - работа с такими громоздкими и сложными моделирующими стендами потеряла всякий смысл, поскольку те же, и даже более точные, результаты получались при использовании одностепнных стендов.
Смысл, созданной мной "четвертой степени", заключался в том, что от ЭВМ также воспринимался реальными приборами у