— Я верну, вот те крест, — и осенила себя дрожащей рукой. — Не обижайся и войди в мое положение. У меня столько планов, а средств мало. Решила к следующей весне хибару с верандой снести бульдозером и построить более-менее приличный дом из железобетона со стеклопакетами и металлочерепицей, автономным отоплением и удобствами, чтобы зимой не околеть. Ах, работы непочатый край.
Стройматериалы, кирпич, цемент, песок, известь, обои, паркет. Пыль столбом будет стоять. Колодец придется углубить до уровня пресной воды. Ты же сама видела, что он ни к черту не годиться. Не самой же мне лезть с лопатой и киркой, еще привалит. Также нужен подвал для хранения картошки, капусты, бурака и других овощей и фруктов, закаток солений и варений. Найму землекопов, шабашников. Придется поить, кормить, пока не дороются до пресной воды. На какой она глубине, черт ее знает?
— Спроси у соседа, хохла Мацюры, — предложила Баляс
— Не хочу связываться с занудой, чтобы не пронюхал о нашей афере. А еще надо поставить новую ограду, не только с калиткой, но и воротами, чтобы ты могла на авто въезжать во двор, как барыня-сударыня. На все требуются деньги, не хохлобаксы, а твердая валюта
— Спасибо насчет ворот для авто, но это, дорогая, все твои проблемы, — прервала ее тираду риелтор. — В таких случаях хохлы говорят: «Бачилы очи, шо купувалы, ешьте, хоть повылазили». Вертись, как белка, но через три дня десять тысяч должны быть в моих руках. Иначе сделаю все, чтобы сделка по даче была признана недействительной. У меня в суде свои люди.
—Виола, меня осенила гениальная идея, — неожиданно с загадочным блеском глаз сообщила Швец.
—Странно, что ты еще способна на какие-то идеи? У тебя ведь одна извилина и та от шляпы, — уязвила ее гостья.
— Не паясничай. Давай договоримся, я тебе дарю идею, а ты прощаешь все долги?
— Какой же это подарок, обычный торг, — заметила риелтор. — Причем, вместо валюты предлагаешь мне кота в мешке.
— В любом случае ты не прогадаешь, — заверила Тамила. «Что же она со своими куриными мозгами хочет предложить?» — этот вопрос занозой застрял в сознании Баляс. Любопытство взяло верх и она велела:
— Выкладывай свою идею.
— Сначала дай слово, что согласна с моими условиями?
Баляс кивнула головой и Швец продолжила:
— Паспорт Рафаэля у тебя?
— Конечно.
—Тогда почему ты на меня бочку катишь, валюту вымогаешь?
— Не вымогаю, а требую свое.
— Не парься, по паспорту Рафаэля получи на любую сумму кредит в банке. А в супермаркете на тот же паспорт можешь оформить долгосрочный кредит на автомобиль, бытовую технику и другие дорогостоящие товары. Пусть потом с покойника взыскивают. Тогда старому барану будет все по барабану. Взяв у тебя паспорт, я могла бы сама тайно провести эти операции, но уступаю тебе, как лучшей подруге.
— Премного благодарна, — с иронией произнесла Виола. — Глупая, примитивная идейка. Считаешь, что в банке и магазинах сидят одни простофили? Прежде, чем выдать кредит или отпустить товары в рассрочку, они наведут справки о платежеспособности заемщика и покупателя, о суммах зарплаты и пенсии, о наличие недвижимого и движимого имущества. Под что мне, точнее, бомжу –двойнику Рафаэля выдадут кредит, если у него нет недвижимости, имущества, а пенсия вшивая? Ты об этом подумала?
Швец задумалась и огорчилась, поняв, что ее гениальная идея потерпела фиаско. Молчаливо, будто под взглядом удава, гипнотизирующим кролика, втянула шею в плечи.
— Дура думкою богатеет, — констатировала Баляс. — Не морочь мне голову, вертись, как белка, но через три дня десять тысяч должны быть в моих руках. Иначе сделаю все, чтобы сделка по даче была признана недействительной. У меня в нотариальной конторе и в суде свои люди.
— Виола, пощади, — взмолилась Тамила и, не моргнув глазом, сообщила.— Честно признаюсь, у меня свободных денег нет.
— Странно. Куда же ты их подевала? Может, положила на депозит или накупила платины, золота и драгоценных камней? — спросила Баляс.
— Вложила в дачу, будь она неладна. Уже схватила, как говорится, быка за рога. Наняла троих землекопов, чтобы расширили и углубили колодец до десяти метров. Купила железобетонные кольца, цемент, песок, насосную станцию, трубы, фильтр…, — принялась она сгибать пальцы на руке.
— Зачем тебе такой глубокий колодец? До нефти или газа хочешь дорыться?
— Не злорадствуй. Мне надо до чистой пресной воды, чтобы не хлебать мочу и фекалии из туалета Терентия, который находится в шести метрах от моего колодца, — пояснила Швец. — Куда только Рафаэль смотрел? Я бы ни за что не позволила, так близко ставить туалет. Недавно узнала, что по санитарным нормам должно быть не меньше двадцати пяти метров.
— Так натрави на краба чиновников из санэпидемстанции, чтобы приказали перенести сральню, — посоветовала Виола.
— Поначалу я и сама так планировала дело повернуть, но узнала, что Терентий со своей толстой коротконогой каракатицей, детьми и внуками дерьма навалили вагон и полную тележку. Если даже переставят туалет в другое место, то из прежней ямы дерьмо все равно будет просачиваться в мой колодец.
— Откуда тебе известно, что у него баба каракатица?
— А-а, жаба жопастая, зовут Азой Глебовной. Я с ней уже успела поцапаться. Когда ветер дует на мое подворье, то от них прет аммиачно-едкий запах. Ирисы и вьюны в палисаднике завяли. Чем эти колченогие питаются, ума не приложу? Я ведь рассчитывала на чистый воздух, свежие овощи и фрукты. Отравили настроение, хоть китайскую стену возводи. Так вот эту каракатицу я прозвала Азой-заразой.
— Человек ко всему привыкает и ты не исключение, — философски заметила риэлтор. — С соседями не следует ссориться. Лучше худой мир, чем война. Разумно было бы вырыть колодец в другом месте.
— Не одна ты такая смекалистая. Я предлагала этот вариант землекопам. Но они не гарантируют, что в другом месте окажется водоносная жила. Не хочу, чтобы деньги пошли псу под хвост. Сама не рада, что связалась с этой убогой дачей, но назад пути нет. Что мы, как на поминках? Виола, не обижайся, лучше попробуй свои любимые лапки или салатик «Шальная молодость моя», приготовленный по рецепту самой Аллы Пугачевой из крабовых палочек, сыра, орехов, овощей на оливковом масле. Для тебя старалась, как говорят, эксклюзив.
— Может у тебя еще салат или оливье «Сумасшедшая старость» из бледной поганки или мухомора в меню найдется? — подначила ее Баляс и мрачно заметила. — Натуральных крабов или омаров возле тех палочек и близко не было, поэтому Пугачева не могла предложить такую гадость. Про рецепт ты приврала.
Швец заерзала ягодицами на стуле и сникла. Воспользовавшись ее рассеянностью, гостья попросила:
— Тамила, будь добра, принеси спички из кухни. Хочу закурить, а зажигалку оставила в офисе. Торопилась, чтобы к тебе не опоздать, во всем люблю точность. Хозяйка отправилась на кухню за спичками, а Баляс с завидной резвостью схватила салфетку, завернула в него фужер, питие из которого предназначалось ей, и спрятала в сумку. Успела до возвращения Швец достать из серванта аналогичный фужер и водрузить на стол. Тамила замены не приметила.
Риелтор, ощутив голод, с удовольствием закурила сигареты «Пьер Карден» с ментолом, наловчившись пускать кольцами ароматный дым.
— Может кофе со сливками или шоколадом? — не унималась Швец.
— Не суетись. Обойдусь без угощений, что-то не лезет кусок в горло, — вздохнула Виола. — Премного благодарна за напитки и деликатесы. Вот и поговорили, — не солоно хлебавши, она поднялась из-за стола. Взяла с кресла сумку и направилась к выходу.
Тамила покорно последовала за ней. Уже в прихожей у порога риелтор сквозь зубы процедила:
— Впредь в отсутствии человека, приглашенного в гости, напитки по фужерам, бокалам, рюмкам или стаканам не следует разливать. Если же допустила такую оплошность, то в знак взаимного доверия фужерами надо обменяться. Заруби это на своем горбатом носу! А ты действуешь грубо, коварно и топорно. Я тебе эту подлость никогда не прощу.
— О чем ты? — Швец удивленно округлила глаза.
— Сама знаешь о чем, душегубка. Ты еще на коленях ко мне приползешь и попросишь прощения.
Баляс несколько секунд раздумывала, говорить или нет о том, что разгадала ее коварный замысел? И все-таки не выдержала:
— У меня есть знакомый врач-токсиколог. Он определит, какой гадостью, ты меня хотела опоить?
— Виола, ты что сдурела или белены объелась? — возразила Тамила. — Я всю отраву израсходовала на Рафаэля. Чтобы тебя громадину свалить потребуется вагон и маленькая тележка…
— Не гони пургу. Есть такие яды, что достаточно одного миллиграмма, чтобы убить человека, даже независимо от его веса, — сообщила риелтор.
— Почему ты раньше молчала о враче-токсикологе, когда я рисковала в поиске продавца яда?
— Не хотела впутывать хорошего человека в криминал. К тому же пришлось бы делиться.
— Значит я, по-твоему, плохая, гнусная, — обиделась Тамила.
— Я об этом не говорила. Вижу, что пригрела змею, кобру на груди.
— Если я кобра, то ты анаконда, — Швец не осталась в долгу и неожиданно озвучила версию. — Если у тебя знакомый специалист по ядам, то, наверняка, замыслила меня, как главного свидетеля, отправить на тот свет. Я тебя официально предупреждаю, если будешь мне угрожать и третировать, то будешь иметь дело с моими братьями и сестрами из секты «Свидетели Иеговы». Они тебе покажут кузькину мать. Фанатично зомбированы своим поводырем и готовы на любые действия и жертвы.
— Поздравляю! Ты, гнида, и в это кодло успела вляпаться.
— Не клевещи. Чтоб у тебя язык отсох от гадких слов! — истерично взвизгнув, пожелала Швец.
— Как садану кулаком, посыплется кодло, как горох из стручка. Ничего у тебя не получится. В юриспруденции, как баран в Библии, совершенно не разбираешься в уголовном праве. Ты — не свидетель, а соучастник, причем, главный, — произнесла Баляс. — Если меня и привлекут, то по одной статье за мошенничество, а тебя по двум: за умышленное убийство художника и мошенничество. За эти злодеяния «светит» пятнадцать лет или пожизненное заключение. А, если бы не было моратория на смертную казнь, то расстрел. Поэтому в наших общих интересах не ссориться, а действовать слаженно, чтобы не повязали.
— Не я главная, а ты. Это твоя идея отправить Рафаэля к праотцам и завладеть его валютой и имуществом, — напомнила Швец.
— Бред сивой кобылы и он недоказуем, — усмехнулась риелтор. — А вот моя версия очень убедительна: ты отравила Суховея на почве неразделенной любви и патологической ревности. Это типичные случаи. Загремишь на нары под фанфары.
— А ты, ты аферистка. Не дождешься, — взвизгнув, не осталась Тамила в долгу, огорченная лишь тем, что ее коварный замысел потерпел фиаско.
Инстинкт самосохранения, интуиция и опыт не подвели прозорливую Виолу. Она замахнулась пудовым, сверкающим золотом и самоцветами, кулачищем, чтобы садануть соучастнице промеж глаз, но расторопная Швец перед самым лицом гостьи захлопнула стальную дверь.
«Учуяла, ведьма, опасность. Ни к чему не прикоснулась, даже «жабичи лапки» ее не соблазнили, — с огорчением подумала Тамила.— С фужерами я дала маху. Теперь жди ответных действий. Виола таких «сюрпризов» не прощает. Интересно, что она предпримет в ответ? Надо держать ухо востро, проявлять максимальную осторожность, чтобы не оказаться трупом».
Она возвратилась к столу с нетронутой снедью. Наполнила свой фужер коньяком и по-мужски залпом выпила. Подумала: «Все, что не делается — к лучшему. Может после этой ссоры Виола отстанет от меня и не придется отдавать доллары за сделку с дачей» Хотя подспудно понимала, что на такую жертву Баляс не пойдет Обязательно нанесет контрудар.
Возвращаясь в такси «Opel» домой, Баляс, встревоженная неадекватным поведением Швец, рассуждала: «Вот, если бы с Тамилой случилось несчастье, то очень кстати. У этой лярвы нет ни семьи, ни детей, поэтому и нет претендентов на недвижимость и имущество. Квартира, дача, валюта — все досталось бы мне. Надо хорошенько подумать, как укоротить ей жизнь, чтобы комар носа не подточил. Летальный исход не должен вызвать подозрений. Мол, скончалась от передозировки наркотиков. Достать героин, кокаин или ЛСД для меня не проблема.
Впрочем, не буду торопиться, спешка нужна при ловле блох. Погляжу, как она поведет себя дальше, ведь через три дня истечет срок возврата разницы».
Бегство из палаты №7
В два часа пополудни в больнице традиционный «тихий час», с черной иронией названный пациентами «мертвым часом». Мужчины и женщины, пребывающие на стационарном лечении, отдыхают, спят перед вечерними процедурами. В этот период в палатах и коридорах царит тишина, посещение больных родственниками и друзьями запрещено. Суховей из разговора с Елдахиным понял, что ему предстоит в томительном ожидании пробыть здесь, как минимум неделю. Встреча и разговор с Тамилой и Виолой его озадачили, особенно судьба Джима.
«Что-то, стервы, темнят, скрывают от меня? — лежа на кровати, размышлял художник. — Надо, хотя бы на пару часов выбраться из этой богадельни, побывать в квартире, все разузнать и возвратиться обратно. Неохота подводить Константина Викторовича и Настю, но придется, других вариантов нет. Даст Бог, поймут и простят за короткую отлучку. Сейчас или никогда?»
Он приподнял голову от подушки, оглядел палату, в которой размещались четыре кровати, занятые пациентами и столько же тумбочек. Их сморил сон, доносился прерывистый храп от кровати Петра Ивановича, доставлявшего своими руладами беспокойство соседям.
Суховей в выцветшей полосатой больничной пижаме (его одежда хранилась в каптерке кастелянши) осторожно поднялся с постели, одел старые, потертые комнатные тапочки-шлепанцы, прошел к входной двери. Тапки, шлепая задниками по пяткам, издавали звук, будто шлепали ладонью по мягкому месту.
Приоткрыл дверь и оглядел длинный пустынный коридор. В самом конце, вблизи от выхода во двор, за письменным столом сидела дежурная медсестра в белом халате. Он переступил через порог палаты и направился прямо к медсестре. Она толи писала, что-то в развернутом журнале, толи пребывала в дреме, склонив голову в белой шапочке, из-под которой выбились локоны черных, как смоль волос. Услышала шаркающие шаги и обратила на художника взор.
— Больной, что вы шатаетесь по коридору, сейчас же вернитесь в свою палату! — потребовала женщина. — Тихий час, не нарушайте режим, а то я доложу вашему лечащему врачу Елдахину.
— Любезная, знаю, что тихий час. Не надо никому докладывать, — уняв волнение, спокойно произнес Евдоким Саввич. — Петру Ивановичу, моему соседу по седьмой палате срочно нужна помощь. Он — гипертоник. Наверное, подскочило давление, храпит и стонет. Может разбить инсульт.
— Давление? С этим не шутят, сейчас измерю, — всполошилась медсестра. Взяла из ящика стола тахометр и велела — Побудьте возле стола, чтобы никто чужой не вошел.
— Побуду, побуду, — охотно согласился Суховей. Дождался, когда женщина скрылась за дверью седьмой палаты, бросился к двери, в замке которой торчал ключ. Провернул его вокруг оси и дверь отворилась.
Вышел и тем же ключом запер ее с наружной стороны. Скорым шагом, ощущая легкость комнатных тапочек, пересек двор и, держась в тени ограды и поминутно оглядываясь, чтобы не засекли, скорым шагом направился на ближайшую остановку троллейбуса.
Прохожие с подозрением проводили любопытными взглядами старика в полосатой пижаме и шлепанцах, полагая, что у него проблемы с психикой. Ощущая себя в центре внимания, он старался быстрее преодолеть расстояние до остановки. Сразу же его необычную экипировку увидели люди, поджидавшие троллейбус. Никогда ему еще не приходилось быть в таком нелепо-глупом положении.
«Упаси Господь, чтобы среди них не оказался чрезмерно бдительный гражданин или гражданка из бывших работников КГБ, МВД или стукачей и не сообщили в милицию о подозрительном субъекте, — мысленно умолял Всевышнего встревоженный художник.
— Загребут в каталажку и попробуй тогда, не имея паспорта на руках, доказать, что ты не верблюд, не пациент психиатрии».
К счастью, вскоре подкатил троллейбус и Евдоким Саввич поспешно вошел в салон, скромно приткнулся на задней площадке. Вокруг него сразу же образовалось свободное пространство, пассажиры, словно по команде, переместились к середине и на переднюю площадку салона. Нечто подобное ему довелось однажды увидеть, когда в троллейбус вошел неопрятный, заросший спутанными, немытыми волосами и щетиной бомж. От него по всему салону при каждом движении волнами распространялось зловоние. Пассажиры шарахнулись, как от прокаженного. Долго церемониться не стали, на следующей же остановке выпихнули вонючку из салона.
«Я ведь чистый, хотя и в пижаме», — утешил он себя. Из-за стыда за больничный вид и тапочки, художник готов был провалиться на месте. «Надо было незаметно, скрываясь за деревьями и кустами, пешком добраться до своего дома и квартиры, но теперь уже поздно кусать локоть», — посетовал он.
— Наверное, дед из дурки деру дал, — донесся до него молодой мужской голос.
—Побежишь, даже к черту на кулички. Там ведь режим, как на зоне, кормят объедками и отбросами, издеваются, — вторил ему второй парень. — Самых буйных психов санитары-буйволы, мутузят, как боксерскую грушу, надевают смирительные рубашки. От такой житухи волком завоешь. Вот и бегут оттуда, как черт от ладана.
— Я из обычной больницы, — подал голос Суховей, только бы развеять версию, что он сумасшедший.
— Видим, что из больницы, а не театра.
— Дурдом — тоже специализированная больница с решетками на окнах, чтобы психи не попрыгали вниз и не разбили дурные головы, — пояснила чопорная старуха, не сводя с него выпуклых, как у жабы, глаз.
— Товарищи, я совершенно нормальный, не псих, здраво мыслю,— произнес Евдоким Саввич. — У меня есть справка.
— Кто здесь нормальный возмутитель спокойствия? Сейчас проверим, — к нему приблизилась сухопарая женщина-кондуктор с зычным голосом. Замерла на месте, разглядывая его с головы до пят. Уставилась на тапочки.
— Что за бал-маскарад в общественном транспорте?! Здесь женщины, дети, старики, а вы... Кто позволил в таком убогом виде садиться в троллейбус? Будто в баню собрались или к теще на блины, — пристыдила она, обескуражив его своим напором и воинственным видом отважной амазонки. — От любовницы, что ль сбежал при появлении законного мужа? Отвечай или от страха в штаны наложил и язык проглотил?
По салону троллейбуса прокатился смех.
— Мадам, прошу охладить свой пыл, эмоции, никто в штаны не наложил, — придя в себя, сухо произнес Суховей. — Мы с вами на брудершафт не пили, поэтому обращайтесь на «вы».
— Ишь, какая персона, кочка на ровном месте! Я в этом троллейбусе отвечаю за порядок! Здесь вам не бордель! — властно осадила она. — И запомни, людей встречают по одежке. Она у вас слишком подозрительна, видно с чужого плеча, заношенная и выцветшая. Сейчас я вызову милицию.
Она решительно направилась к кабине водителя. В отчаянии художник схватил женщину за руку.
— Погодите, милиция ни к чему, у них и без вас хватает забот. Я — художник-реставратор…
— А я артистка из погорелого драмтеатра. И что с того? — не дала она ему договорить. — Много нынче развелось самозванцев, «липовых» художников, певцов, артистов, генералов, адмиралов, полковников, желающих прокатиться «зайцем». Все косят под льготников, а мне надо план по прибыли выполнять. В магазине вам бесплатно горошины не подадут, а ездить хотите зайцем.
— Я лечился в больнице, — воспользовавшись паузой, продолжил Евдоким Саввич. — Случилось недоразумение, я вам все объясню. Кастелянши во время «тихого часа» не оказалось на месте, вот и пришлось в казенной одежде…
— Не надо мне объяснений. Предъявите талон, проездной билет или пенсионное удостоверение, — велела кондуктор.
— Извините, мадам, но у меня нет, ни талона, ни проездного, я — по возрасту пенсионер, — признался Суховей.
— Тогда показывай пенсионное удостоверение.
— Оно дома, — художник развел руками. — Так случилось, что меня «скорая» прямо из парка отвезла в реанимацию, а Джим остался один…
— Наверное, напился до чертиков, если из парка?
— Нет, выгуливал собаку, стало плохо, упал,— эта информации несколько умерила ее натиск, ведь решила, коль у человека есть собака, то если и употребляет, то в меру.
— Мне всего пару остановок проехать, — увещевал он.
— В таком случае, мог бы и ножками протопать. Пешие прогулки очень полезны, — сообщила женщина. — Знаменитый кардиохирург Николай Амосов говорил, что движение — это жизнь. Сам он ежедневно бегал. Жаль, что помер, хороший был человек, многих операциями на сердце от смерти спас.
— Спасибо за просвещение, — польстил ей художник. — Я так и собирался сделать, но в квартире взаперти находится некормленый дог. Вот и решил, что троллейбусом будет быстрее.
— Добрым отношением к собаке вы меня покорили, — с улыбкой призналась кондуктор и посетовала.— Другие хозяева, будь они неладны, своих псов, даже породистых, выгоняют на улицу, выбрасывают, как игрушку, которая надоела, а вы проявили заботу. Но в таком виде на людях больше не появляйтесь. На первый раз прощаю, по лицу вижу, что не юноша, а ветеран.
— Премного вам благодарен, сударыня, — галантно ответил он.
— Где вы видите сударыню-государыню, — рассмеялась она. — Круглый день кручусь в троллейбусе, как белка в колесе. Барыни-сударыни шампанское в ресторанах хлещут и на курортах, золотых пляжах с жирными жеребцами отдыхают.
Суховей ощутил доброжелательность пассажиров. С легким сердцем и в добром настроении от предстоящей встречи с Джимом доехал до остановки и сошел на тротуар.
Утраченная квартира
Вошел в подъезд дома и на лифте поднялся на шестой этаж. Трижды нажал кнопку электрозвонка, но не услышал обычного приветственного лая Джима, с тревогой открыл входную дверь. Войдя в квартиру, Суховей остановился, словно вкопанный: в прихожей ни тумбочки с телефонным аппаратом, ни вешалки с одеждой, ни картин на стенах и люстры под потолком.
«Может на радостях, что возвратился в родные пенаты, ошибся этажом и номером квартиры?» — подумал художник. Вышел на лестничную площадку увидел на двери №49, а напротив квартиру Швец под № 48. Тщательно осмотрел свою входную дверь— никаких повреждений.
«Что же происходит?» — в растерянности и отчаянии прошелся по всем комнатам. Словно смерчем или неведомой силой вынесло из квартиры всю мебель и вещи. Увидел возле двери кладовки алюминиевую миску. По остаткам прокисшей и позеленевшей каши понял, что Джима никто не кормил. Где и у кого находится пес неизвестно? Осталось лишь обои со стен содрать. Ни шифоньера, ни одежды, чтобы избавиться от затрапезной больничной пижамы и тапочек.
— Кто же мог совершить такую подлость? — остановился он посредине гостиной. — Ключи были лишь у меня и Тамилы. Надо срочно с ней поговорить. Возможно, что она потеряла ключи или кто-то их у нее выкрал, а затем ограбил квартиру?
Суховей решительно направился к соседской двери. Вдавил пальцем кнопку электрозвонка. Приложил к холодной стали ухо, прислушался — глухо, как в танке. «Где ее черт носит? Обычно в это время Швец дома после сытного обеда спит».
Снова нажал на кнопку и слегка забарабанил в дверь. Уловил шорох приблизившихся шагов, засветился «глазок».
— Тамила, открывай, я знаю, что ты дома, — попросил он.
— Ты шо, с того света в полосатом саване? Чур, меня, чур! Сгинь нечисть! — с наигранным испугом произнесла женщина.
— Не валяй дурака, не притворяйся. Я хочу с тобой серьезно поговорить. Где Джим?
— Однажды я вывела пса на прогулку и он сбежал. Погнался за бродячим котом и исчез, словно корова языком слизала, — ответила она.
— Врешь, Джим столько раз в парках и скверах встречался с котами и кошками, но никогда у него не возникало интереса, а тем более, агрессии.
—Если он у тебя такой умный и благородный, то почему не ходит на унитаз, а какает и мочится, где приспичило? — возразила Швец.
— Надо было вовремя утром и вечером выводить на прогулки. Он кушает и нужду справляет по часам.
— У меня, что других забот и хлопот нет, как только ему под хвост заглядывать и яйца чесать.
— Где ты его подевала?
— Сказала же, что сбежал. Или у тебя, старый пень, уши заложило. Из соображений гуманности отпустила его на все четыре стороны. Это ты только на словах добрый, а столько лет держал пса в неволе. Наконец то, он обрел желанную свободу.
— Дура ты набитая, он же погибнет. Не приучен самостоятельно добывать себе пищу, — огорчился художник.
— Не пропадет. Бездомные собаки выживают, питаются из мусорных контейнеров и бачков и он добудет себе корм. А, если и околеет, так туда ему и дорога.
— Типун тебе на язык. Кто ограбил мою квартиру? Где моя мебель и все имущество?
— В квартире должен жить человек, а не дрова, — выпучила она глаза и оттопырила нижнюю губу.
— Почему тогда твоя квартира завалена дровами?
— Женщина имеет право на слабости и капризы, — нашлась Швец с ответом. — Не знаю, где твое барахло, я в сторожа не нанималась. Спрашивай у своей любимой кобылы Виолы. А мне не мешай отдыхать. Ты мне с ней изменил, она сама призналась.
— Клевета, когда бы я успел.
—Это дело нехитрое. В любом месте согрешили и разошлись, — Тамила специально пыталась его еще больше разозлить, распалить, чтобы отстал. — Не хочу видеть сексуального маньяка. Сгинь с моих глаз, не отравляй настроение.
— Тамила, я доверил, отдал тебе Джима и ключи.
— Я их у тебя не просила, поэтому с меня спрос, как с гуся вода.— Рафаэль, не будь пессимистом. Следуй моему примеру: когда надо плакать, я радуюсь и смеюсь.
Суховей озадаченно почесал затылок: «Вот шельма, из любой ситуации вывернется», но счел не накалять страсти.
— Будь добра, одолжи мне на время какую-нибудь старую куртку, брюки или спортивный костюм и обувь, а то от меня все шарахаются, считают сумасшедшим.
— А ты и есть сумасшедший, давно свихнулся, только не способен это осознать. Зачем тебе одежда, ты и так шикарно выглядишь? Словно родился для полосатой пижамы. Что же тебя без нормальной одежды выписали?
— Не выписали, а сам сбежал, — признался Суховей.
— Так ты не долеченный, покалеченный. Эх, Рафаэль, шо имеем — не храним, потерявши, плачем. Это о тебе сказано, не в бровь, а в глаз. Сдал бы хату в наем и кум королю, текла бы валюта рекой…
Художник опешил от такой наглости и напомнил:
— Ты же сама меня аферистами напугала, посоветовала продать квартиру?
—Тебе на шо голова дана? — вытаращила она глаза. — Чтобы ушанку носить или мозгой шевелить? Меня тогда мигрень мучила, вот я тебе и наговорила, чтобы унять боль.
У Евдокима Савича не нашлось слов для возражений. Он решил выяснить судьбу дога:
— Еще раз требую, честно признайся, куда подевала Джима?
— Отпустила на все четыре стороны. Ты ведь сбежал из палаты, а животное тоже любит свободу. Куда лыжи навострил?
— Где именно, в каком месте и когда ты отпустила дога?
— Прямо он сидит и ждет тебя. Не скажу, хоть пытай меня каленым железом, — ухмыльнулась женщина, изобразив наглую гримасу.— Сразу же дал деру.
— Значит, ты его довела до такого состояния.
— Это он довел меня до белого каления.
— Дай мне что-нибудь из одежды, а то посчитают бомжем или психом и заявят в милицию.
— Ладно, по старой дружбе помогу сирому и убогому, — сжалилась она.
Вскоре дверь, насколько позволяла цепочка, отворилась и через узкий проем соседка просунула ему выцветшую бордового цвета кофту, которую давеча использовала для мытья полов.
— Сам понимаешь, мужской одежды у меня нет. Все шкафы, кладовку обшарила, пыли наглоталась, пытаясь найти для тебя обнову. Кроме кофты ничего. Набросишь ее на плечи и сгодится.
Художник взял еще слегка влажную кофту.
— Бабья, меня же засмеют, — огорчился он. — Буду в ней, как чучело огородное.
—Дареному коню в зубы не смотрят. Если дают, то бери, а бьют — беги! Ишь, вшивый интеллигент, харчами перебираешь, нос воротишь. За эту кофту я заплатила триста гривен.
— Заплатила, когда она новой была, а ныне не стоит и ломаного гроша, — возразил он. Возвратил кофту и попросил.
— Тамила, пусти в квартиру, угости, хотя бы чаем?
— У меня не прибрано.
— Подскажи, как найти Виолу Леопольдовну?
— Здесь не справочное бюро. Гуляй себе с Богом, — она плотно закрыла двери. Суховей еще минуту потоптался, раздумывая, что делать и куда податься? Возвратился в пустое жилище.
Прикорнул в углу на потертом коврике, но вздремнуть не удалось. Раздался резкий звонок. Художник, нехотя, прошел в прихожую. Слегка наклонил голову, вглядываясь в дверной “глазок”. Увидел на лестничной площадке мужчину и женщину в добротной одежде и спросил:
— Граждане, я вас не знаю, кто такие? Вы, наверное, ошиблись номером. На первом этаже указатель с фамилиями жильцов. Кто вам конкретно нужен?
— Суховей Евдоким Саввич? — произнес мужчина.
— Мг, это я? — удивился он.— По какому вопросу?
—Открывайте, негоже через запертую дверь и порог разговаривать. Дурная примета,— мягко заметила женщина. — Если в квартире пес, то уберите, я не переношу домашних животных.
— Джима нет дома, наверное, на прогулке, к тому же он ведет себя культурно и смирно.
Открыл двери, незнакомцы вошли в прихожую.