Нотариус нехотя перелистала журнал регистрации и сухо сообщила:
— Да, я дважды оформляла гендоверенности на Баляс Виолу Леопольдовну, а затем сделки по купле-продаже квартиры, а также дарение земельного участка с хозпостройками, из садового товарищества «Проминь», в пользу Швец Тамилы Львовны, прежде принадлежащих Суховею Евдокиму Саввичу.
— Гражданин Суховей при этом присутствовал? — спросил Лихацкий.
— А, как же или в юриспруденции дилетант? — усмехнулась она наивности его вопроса. — В обязательном порядке, ведь на документах требуется его подпись.
— Вы уверены, что это был именно он?
—Безусловно. Проверяла паспорт, сличала с фотографией.
Евдоким Саввич, закипая изнутри, готов был бурно реагировать, но Денис вовремя остановил его жестом руки.
— Эльза Марковна, почему вас не насторожил тот факт, что человек срочно избавляется от жилья и дачи? Где он в таком случае собирается жить? Уж не в палатке или на вокзале?
— Если бы я служила в угрозыске или в прокуратуре и были бы основания для подозрений, то заинтересовалась бы. А в данном статусе меня это не касается. Главное, чтобы документы были подлинными, не вызывали сомнений. А насчет того, где жить, есть разные варианты. Сейчас немало случаев, когда граждане перед тем, как выехать на ПМЖ за рубеж, избавляются от недвижимости, дач, автомобилей, мебели и прочего имущества.
Я не исключаю, что и Суховей, доверив осуществление сделок риелтору Баляс, навострил лыжи в какую-нибудь из стран ближнего или дальнего зарубежья.. А может уже и благоденствует там? У людей разные могут быть мотивы и причины для того, чтобы сняться с насиженного места.
— Логично, убедительно. Но с вашей юридической помощью художника Суховея чуть не отправили за тот рубеж, в «долину вечности», откуда нет возврата, — озадачил ее лейтенант.
— На что вы намекаете? — помрачнев, напряглась Кобла.
— На то, что Евдокима Саввича пытались отправить на тот свет. Посчитав, что он не жилец, поторопились с продажей его квартиры и дарением дачи. Вы этому активно содействовали. Вот я и хочу установить всех лиц, причастных к этой афере, выяснить, кому это было выгодно?
— Я умываю руки, не вмешивайте меня в эту скандальную историю, — потребовала Эльза Марковна. — Не хочу, чтобы это бросило тень на деловую и безупречную репутацию учреждения.
— Вы сами вмешались в эту историю. А вот по ошибке или ради личной корысти, это установит следствие?
— У меня нет времени давать показания и ходить на допросы, — возмутилась она и встала из кресла в полный рост, готовясь к атаке.
— Молодой человек, что вы себе позволяете?! Я вам не глупая девчонка, чтобы молча выслушивать абсурдные обвинения, клевету и оскорбления. Я — должностное лицо при исполнении. В табеле о рангах, если вы в этом разбираетесь, полковник. Вы всего лишь лейтенантик, а ведете себя, будто в штанах с лампасами. Еще молоко на губах не обсохло, чтобы мною командовать, качать права. Соблюдайте субординацию, уважайте старшего по званию.
Вдруг, округлив и без того по-цыгански черные большие зрачки, приказала:
— Смирно! На выход, шагом марш!
— Отставить! — не оробел Денис и сурово произнес. — Гражданка Кобла, прошу без оскорблений, не провоцируйте скандал, иначе я составлю протокол о нарушении правопорядка и вызову наряд полиции.
— Вызывай, хоть целую роту, — усмехнулась чиновница. — Мои сотрудники подтвердят, что вы вели себя по-хамски, спровоцировали конфликт. У меня в управлении кадров министерства полиции свои люди, вылетишь из органов, как пробка из бутылки шампанского. Когда я занимала высокие должности в органах милиции, прокуратуры и юстиции, ты еще на горшок пешком под стол ходил.
«Надменная, нахрапистая особа, — подумал офицер. — Наверное, многим на своем пути нервов потрепала, крови попортила. Однако на сей раз, факты нарушения налицо и наказание ей не избежать».
— Я констатирую факт, — войдя в раж, продолжила Кобла, но Лихацкий, не дослушав, перебил. — Я тоже констатирую факт, что вы, не удостоверившись в личности, дважды оформили гендоверенности от имени подставного лица, а именно гражданина без определенного места жительства. Шарма Вениамина Акимовича по кличке Фюрер.
— Вы, что, вздумали мне голову морочить? Никаких фюреров я не знаю и знать не хочу! — вскипела женщина. — Я строго соблюдаю законы и по службе имею почетные грамоты, дипломы и благодарности.
—Сейчас убедимся, как вы соблюдаете законы, — усмехнулся Денис и, приоткрыв дверь, позвал маявшегося в коридоре бомжа. — Фюрер, живо заходи, пробил твой звездный час.
Кобла опешила, перед ней предстали два похожих мужчины. Она переводила взгляд с одного на другого, пытаясь разгадать подвох. А лейтенант не торопился, внимательно наблюдая за ее реакцией.
— Вы, что из одной яйцеклетки, братья-близнецы? — наконец разлепила она губы.
— Нет, совершенно чужие по крови, — ответил Суховей.
— Странно, загадка природы. Очень идентичны, вылитая копия, — произнесла она и обернулась с офицеру. — К чему этот парад двойников? Здесь ни театр, ни цирк.
— Эльза Марковна, пожалуйста, вспомните, кто именно из них участвовал при оформлении генеральной доверенности на имя Баляс Виолы Леопольдовны?
— Кто, кто? Откуда этот тошнотворный запах? Вы, что со свалки приехали? — она зажала нос толстыми пальцами, унизанными золотыми перстнями и кольцами. — Вы, хотя бы его отмыли, прежде, чем вести в солидное учреждение.
— Зараза к заразе не пристанет, — сорвалось с губ Суховея.
— Не умничай, а то выставлю за дверь, — пригрозила нотариус.
—Это специфический запах, имидж одного из клиентов, которого вы обслуживали, — усмехнулся Денис. — Но вы не обратили внимания.
— Мг, какой оригинальный ход,— снисходительно улыбнулась Кобла, сменив гнев на милость. — Топорно вы действуете, молодой человек. Будь вы в моем подчинении, уволила бы за профнепригодность без всяких сомнений. Уж меня то, опытного юриста, съевшую не один пуд соли, на мякине не проведешь. Не таким фраерам фитиль в одно место вставляла и рога обламывала.
— Ближе к делу, Эльза Марковна.
— Вот этот господин в темно-синем костюме с галстуком и есть настоящий Суховей. Именно он вместе с Баляс был у меня на приеме.
— Странно? А кто же тогда я?! — опешил художник, нервно потирая руки.
— А вы, ты самозванец и шантажист. Прочь с моих глаз!
—Евдоким Саввич, оставайтесь на месте,— велел лейтенант, заметив, что тот, обидевшись, тронулся к двери, и с укоризной продолжил. — Эльза Марковна, вас подвела самоуверенность. Попросите у гражданина, которого вы считаете настоящим Суховеем, паспорт, либо другой, удостоверяющий личность документ.
— Предъявите ваш и паспорт! — властно потребовала нотариус и фюрер охотно подал ей документ с трезубцем на обложке.
— Шарм Вениамин Акимович, — прочитала она.— Странно, очень странно? Но ведь вы мне тогда предъявляли другой паспорт. Кто вы такой, почему устраиваете игру в кошки-мышки? Здесь вам не цирк, а контора? Где живете и прописаны?
— В бункере?
— В каком еще бункере? Оставьте ваши глупые шутки! — вскипела Кобла. — Что вы мне голову морочите!? Я сейчас вызову полицию, чтобы всех троих повязали.
— Я — бомж, живу, прописан в бункере,— пояснил Вениамин. — По просьбе дам, одна из них назвалась Тамарой, а вторая Василисой, если надо я их опознаю, я предъявил тогда чужой паспорт, а вы не обратили внимание.
— Не лгите, я всегда внимательна и осторожна, не вам меня поучать, равнять и строить! — осадила она Шарма.— Никому это не удавалось и не удастся.
— Эльза Марковна, довольно ломать комедию, — властно произнес Лихацкий. — Вас подвела элементарная небрежность, либо были в сговоре с Баляс и не удосужились проверить, действительно ли паспорт принадлежит человеку, которого аферистка использовала в корыстных целях? Для этого достаточно было потребовать от него какой-нибудь другой документ, задать ряд уточняющих вопросов или навести справки в паспортном столе и жэке. Ваша оплошность едва не стоила жизни художнику Суховею.
— Вы, господин лейтенант, не бросайте обвинения при свидетелях,— проворчала нотариус. — Не шейте мне криминал белыми нитками, не подводите под статью УК. Это слабые и бесполезные потуги, плоды воспаленной фантазии. Ваши намеки и угрозы я расцениваю, как публичное оскорбление и требую извинения.
— Не лукавьте, Эльза Марковна, не стройте из себя невинную жертву наветов, — перехватил офицер инициативу. — В представлении в министерство юстиции и прокурору города я поставлю вопрос о вашей профессиональной непригодности, грубых нарушениях законодательства о нотариальной службе.
— Юноша, не напрягайтесь, вольно! Ставьте свои вопросы ребром или на попа, хоть перед Папой римским,— твердо заявила Кобла. — У меня, в отличие от вас, большие заслуги и влиятельные связи в высших органах власти. Вам не удастся опорочить мое честное имя, безупречную репутацию. Зарубите у себя на носу: не ошибается тот, кто не работает. На этот раз произошла досадная осечка. Это редкий, исключительный случай, стечение обстоятельств. На моем месте вы бы тоже оплошали. Прошу, пусть это недоразумение останется между нами. Не придавайте его огласке. Надеюсь, понимаете, о чем я говорю? Если информация просочится в прессу или телевидение, то это произведет нежелательный, скандальный резонанс. Мы с вами служим почти в одной системе, поэтому должна быть корпоративная солидарность и этика поведения.
—Это «недоразумение» Суховею чуть не стоило жизни, — напомнил Лихацкий. — Факты подлога будут отражены в материалах следствия. Служебного, а возможно и уголовного расследования и взыскания вам не избежать.
— Это мы еще поглядим, кто прав, а кто виноват, кто окажется на белом коне, а кто под его копытами, — обретя неприступный вид, самоуверенно изрекла Кобла и попеняла.
— Как говорят мудрые люди, не плюй в колодец, придется напиться.
— Из вашего колодца я пить не собираюсь.
— Не зарекайтесь, мир тесен. Рано или поздно, но наши пути пересекутся, — с нотками угрозы сказала нотариус.
— Тогда и увидите меня в парадном мундире генерала, — пошутил лейтенант.
—Очень и очень сомневаюсь, — она, будто маятником, покачала головой с копной рыжевато-медного шиньона. — Глубоко убеждена, что с такими принципами вам никогда не быть генералом. Самое большее, на что можете надеяться, так на звание «капитан» с вшивой пенсией. Какое фанатично редкое упрямство.
Прогнозируя его служебные перспективы, она по собственному опыту знала, о чем говорила, ведь карьеристы не отличаются честностью и порядочностью, пресмыкаются, угодничают перед начальством, доносят на сильных конкурентов и подсиживают их. Посредственные карьеристы агрессивны, как серная кислота, в жестокой борьбе за доходное место под солнцем.
— А теперь прошу освободить кабинет. Разговор окончен, выметайтесь! — Кобла жестом указала на дверь. — После вашего визита надо проветрить кабинет.
— Эльза Марковна, разговор еще не окончен, — озадачил ее лейтенант и вместе с двойниками неспешно направился к выходу.
— Ну, что фюрер, возьмешь художника на службу в свою гоп-компанию? — предложил Денис, когда они вышли на улицу к автомобилю.— В бункере вдвоем вам будет веселее.
— Он слишком нервный, не хочу жить, как собака с кошкой. К тому же у меня есть единственный недостаток.
— Единственный? Ну, ты, господин фюрер, высоко себя ценишь, — усмехнулся лейтенант. — И какой же это недостаток, интересно узнать?
— Я страшно храплю, — сообщил он и для убедительности, вдохнув воздух в тощую грудь, имитировал храп.
— Эх, лукавишь, Веня, не слышали мы твоего храпа в бункере, спал тихо, словно сурок. Ну, ладно, коль ты такой эгоист, то подыщем твоему «брательнику» другой бункер.
— Не найдете, все заняты, придется новый строить или жить в подъезде. Но оттуда гонят, как собаку,— уверенно заявил бомж.
— Значит, конкурентов отселим.
Довольный Шарм, пораженный бациллой собственности и стяжательства на уровне своей социальной ниши, защитил захваченную территорию — бункер и ближайшие мусорные бачки и контейнеры.
— Вот так, Евдоким Саввич, живопись, искусство никому не надо, — вздохнул Лихацкий. — В таком случае, Вениамин Акимович, валяйте в свой бункер, а мы с художником — в отдел угро.
— Подвезите меня к бункеру, где взяли, — попросил фюрер, переминаясь с ноги на ногу в истоптанных ботинках.
— Однако ты, фюрер фраер?! — удивился его наглости офицер.— Может тебе, словно настоящему фюреру, «Меrcedes» с охраной и эскортом мотоциклистов подать?
— Не мешало бы. Кореша от зависти лопнули бы! — с восторгом заявил бомж.
— Подвезем, если скажешь, ты с этими дамами еще встречался? — спросил Денис.
—Встречался, но лишь с одной, крупной бабой, а мелкой не было, — признался он.
— Когда это произошло, чем вы занимались?
—На прошлой неделе. Она меня отыскала возле столовки. Привезла к себе домой. Велела помыться, потом накормила с кофием, а водяру и коньяк, что клопами пахнет, сначала пожалела. Попросил граммов двести для сугреву, но сказала, что потом устроит банкет. Это меня сильно обрадовало. Отвела в парикмахерскую, где постригли, побрили, надушили дорогим одеколоном и стал я похож на человека.
—И что дальше? — поторопил офицер.
—Потом дала мне чужой паспорт и пошли в банк. Оформили какие-то бумаги и велели подписать. Я без лишних слов подписал. В кассе выдали кучу денег, заграничных. У меня от такого количества, аж руки затряслись и в глазах зарябило.
—Сколько, какую сумму получил?
—Не знаю, не считал, но много. Она стянула их резинкой, положила их в свою сумочку.
— Вениамин, похоже, что ты на банкиров произвел хорошее впечатление?
— Конечно, очень хорошее, относились вежливо, называли Евдокимом Саввичем.
— Как дама вас представляла? Наверное, мужем или братом?
— Отцом назвала, — не без гордости произнес Шарм.
— Итак, она взяла деньги и вы расстались?
— Нет, еще в двух или трех местах побывали. Пришли в магазин под вывеской «Золотой шмель», где золотые и другие драгоценные украшения продают. Здесь она представила меня своим мужем, бизнесменом, который решил жене преподнести подарки. Набрала в рассрочку много разных блестящих и сверкающих украшений, золотые часы, браслеты, жирелье, кулоны, цепочки, кольца, кулоны. Лишь частично заплатила.
— Бумаги подписывал?
—Как же, подписал, чтобы не обиделись. Рука не отсохла. Потом энта баба передумала и заявила, что столько много украшений ей не надо, велела сдать в ломбард, что недалеко от рынка. Получил доллары и отдал ей. Зато потом в кафе угостила водкой «Абсолют» и разной закусью. Наелся до отвала, как белый человек. На прощание она дала мне двадцать гривен и приказала, никому, ничего не говорить. А я, вот не выдержал, проболтался, — покаялся бомж.
— Так ты, Вениамин, еще тот гусь, матерый мошенник, — произнес Лихацкий.
— Я же никого не ограбил, а лишь помог бабе за доброе ко мне отношение, — возразил он. Подошли к автомобилю и офицер обратился к Суховею:
— Евдоким Саввич, если не желаете ночевать на вокзале, тоже садитесь в авто.
Художник устроился на заднем сидении.
— Гражданин Шарм, живо в машину, — велел лейтенант — Уважим просьбу.
Когда тот, не подозревая подвох, забрался в салон и автомобиль тронулся, Денис продолжил.
—Чтобы не сбежал, не спрятался в тайном бункере, доставим тебя, как соучастника преступления, в приемник-распределитель. Ты мне еще потребуешься.
— Останови тачку, начальник! — завопил бомж. — На кой ляд мне распределитель, когда есть свой угол? Невелика шишка, до бункера дойду пешком
— Успокойся, Веня, теперь ты мой клиент, — сообщил лейтенант. — Коль не нравиться распределитель, то посажу в ИВС. Ты своими действиями и подписями под «липовыми» бумагами заработал, как минимум, пять лет.
Узнав о такой перспективе, бомж притих, затаился, будто в салоне УАЗа можно было спрятаться от наказания.
— Теперь вы оба фигуранты уголовного дела: один, как потерпевший, а второй, как соучастник и свидетель, — констатировал Лихацкий.