Мобилизация всех недовольных 1 глава

Пропаганда, агитация, организация — все это было неизме­римо ближе Софье Перовской по ее душевным качествам (как, впрочем, и большинству ее соратников), чем любое насилие и террор. Софья Львовна включилась во все мирные начинания Исполнительного комитета с присущими ей предприимчи­востью, энергией, страстью и (не по годам!) мудростью. «Она была самым полезным человеком во всех организационных работах, потому что при своем холодном, проницательном уме всегда умела предвидеть, оценить и взвесить самые ничтож­ные мелочи, от которых часто зависит успех или неуспех даже грандиозных предприятий»[853].

Диапазон и разнообразие дел Перовской как члена ИК и Распорядительной комиссии поражают. Софья Львовна твор­чески участвовала в обсуждении программных документов партии и в составлении прокламаций, играла (вместе с Желя­бовым) руководящую роль в создании и деятельности Студен­ческой и Рабочей организаций, принимала участие в начина­ниях Военной организации, издательского центра «Народной воли» и ее типографии, общества «Красного Креста», ведала сношениями с узниками Петропавловской крепости и других /310/ петербургских тюрем, а также (вместе с Верой Фигнер) загра­ничными связями ИК, всегда была первой в оказании матери­альной и моральной помощи кому-либо из близких и постра­давших. Как и Желябов (нередко и вместе с ним) она стремилась вникать во все везде и всюду, руководствуясь латинской макси­мой: «Слова учат, а примеры ведут за собой».

В этом стремлении Софья Львовна и проявляла свои лучшие качества пропагандистки, агитатора и организатора. Народово­лец (тогда еще членски не оформленный «волонтер партии», как называла его Перовская) Сергей Иванов[854] так вспоминал о пер­вой же встрече с ней в студенческой явочной квартире: «Есть такие люди, обладающие редкой способностью привлекать к себе симпатии и вызывать полное доверие с первых же минут знакомства <...> Все в них просто и естественно, но за этою про­стотою чувствуется какая-то особенная сила, привлекающая и подчиняющая себе других. Мне кажется, что тогда я исполнил бы все, что бы ни предложила мне Софья Львовна»[855].

Особое, трогательно заботливое, не просто женски, а как бы матерински нежное внимание Перовской к людям (в ее-то годы: ведь ей к моменту, когда она стала членом ИК «Народ­ной воли», не было и 26 лет!), — такое ее внимание проявлялось в различных ситуациях по-разному. Член ИК Софья Иванова навсегда запомнила, как после ареста в начале 1880 г., находясь в тюрьме, она была обрадована «совершенно неожиданным» сюрпризом: «в день моих именин я получила букет живых цветов и коробку сластей. Так как до этого времени я с воли официальным путем ничего не получала, то меня это очень заинтересовало. Перебирая в уме тех, кто мог послать все это, я невольно вспомнила Софью Львовну — это было так на /311/ нее похоже. Но как могла она прийти сюда? Потом оказалось что она придумала послать эти подарки с посыльным, взятым с улицы», а сама она «приезжала в Питер на несколько дней и нашла такой способ передачи мне привета»[856].

А вот другой пример — из воспоминаний агента ИК Прасковьи Ивановской (свояченицы В.Г. Короленко): «Однажды Лилочка[857] <...> начала докучать Софье Львовне просьбой дать ей более опасную партийную работу. Софья Львовна очень внимательно выслушала Лилу, и тень печали покрыла ее утом­ленное лицо. Она совсем близко подошла к наборщице, ласково погладила разгоряченную голову Лилочки и с грустью в голосе проговорила: «Не думайте, Лила, что для партии работа печати менее нужна и дорога, чем бросание бомб»[858].

Заботливая и нежная, Софья Львовна, вместе с тем, была в «Народной воле» «требовательна и строга по отношению к товарищам-единомышленникам»[859]. «Эта святая, чистая натура, строгая к другим, как и к себе, — вспоминал сту­дент-народоволец Евгений Сидоренко, — не умела простить ни минутной слабости, ни легкомыслия»[860]. Ольга Любатович утверждала, что Перовская была избрана в Распорядительную комиссию ИК, где оказалась единственной женщиной, именно «в целях нравственного оздоровления» комиссии»[861]. /312/

Да, Софья Львовна была для соратников не только «этало­ном нравственности», но и «нравственным диктатором». «Дух ее был настолько же могуч, как и ум, — восхищался ею Сергей Кравчинский. — Ужасная работа непрерывной конспирации при русских условиях, эта работа, истощающая, сожигающая, как па адском огне, самые сильные темпераменты, потому что беспо­щадный бог Революции требует в жертву не жизнь, не кровь своих служителей — о, если бы он требовал только этого! — а лучший сок их нервов и мозга, душу их души, энтузиазм, веру, — эта ужасная работа не могла надломить душу Софьи Перовской <...> Она была не только руководителем и органи­затором; она первая шла в огонь, жаждая наиболее опасных постов. Это-то и давало ей, быть может, такую власть над серд­цами»[862]. «Можно сказать, — перекликаясь с Кравчинским, резюмировал Н.П. Ашешов, — что Перовская вместила в себе всю душу Исполнительного комитета первого состава, кото­рый называли «Великим». Душу, полную неукротимого гнева против насилия и жажды подготовить окончательно и победно финал, к которому стремился Комитет»[863]...

Политические взгляды Перовской и ее позиция в Исполни­тельном комитете по программным вопросам были ортодоксально-народовольческими, без уклона к терроризму («теллизму») á 1а Морозов или к бланкизму á 1а Ошанина. «Наши цели и тактика, — разъясняла Софья Львовна «волонтеру пар­тии» Сергею Иванову, — не имеют ничего общего с бланки­стской идеей насильственного разрешения сверху главных вопросов общественной жизни и навязыванием народу тех или иных социально-политических форм. Наш девиз «Народ­ная воля» не является пустым звуком, он действительно выра­жает собой сущность нашей программы и наших стремлений. За собою мы оставляем лишь одно безусловное право — право свободной пропаганды своих идей, а во всем остальном готовы подчиниться верховной воле народа, выраженной ясно /313/ и свободно. Но во имя этого для революционной партии, кроме настоящей непосредственной борьбы с современным политическим строем, встает еще другая задача: создать, после падения этого строя, такую общественную обстановку, при которой весь народ имел бы реальную возможность выразить свободно свою волю и осуществить ее»[864].

Что касается террора, то, по воспоминаниям Сергея Ива­нова, Перовская решительно восстала против «довольно распространенной версии», объяснявшей «красный» террор народников «побуждением мести». «Месть есть дело личное, — говорила Софья Львовна на одной из встреч с Ивановым в фев­рале 1881 г., — объяснять ею можно было бы, да и то с некоторой натяжкой, лишь теракты, совершаемые по собственному побу­ждению и инициативе отдельными лицами, а не партией. Но таких фактов, кроме случаев самообороны, наша революцион­ная история почти не знает. Вокруг знамени мести невозможно было бы собрать политическую партию и, тем более, привлечь к ней те общественные симпатии, которыми она, несомненно, пользуется. Первый грянувший выстрел — Веры Засулич — был не местью, а возмездием за поруганное человеческое досто­инство <...> Но и формулой возмездия невозможно объяснить цели и мотивы русского политического террора. Возводя его в систематическое средство борьбы, партия «Народная воля» пользуется им как мощным оружием агитации, как наиболее действенным и выполнимым способом дезорганизовать пра­вительство и, держа его под дамокловым мечом, принудить к результативным уступкам. Все иные пути нам заказаны самим правительством»[865]...

Будучи непреклонной в своих революционных убеждениях, строгая и требовательная (при всей ее заботливости) к сорат­никам, «осуждая малодушных и изверившихся» (как вспоми­нала об этом А.П. Корба), Перовская, тем не менее, подчерки­вала: «Прежде всего, мы люди, и не должны чувствовать себя /314/ стоящими выше законов нравственности и гуманности, а сле­довательно, свободными от них»[866]. Именно такими людьми она хотела бы видеть юных народолюбцев и тираноборцев из Студенческой организации «Народной воли» — ведь эту орга­низацию Софья Львовна могла бы считать своим детищем.

Из всех слоев населения «Народная воля» уделяла наиболь­шее внимание интеллигентной, преимущественно учащейся, молодежи. Именно в ней (особенно в студенчестве), а не в кре­стьянстве и не в рабочих или военных народовольцы усматри­вали главный источник пополнения кадров для своей партии. Наблюдательный директор Департамента полиции В.К. Плеве в 1881 г. верно подметил: «Крамола производит во время сту­денческих беспорядков рекрутский набор»[867].

Студенческая организация «Народной воли» сложилась на основе Центрального университетского кружка в Петербурге, организаторами и руководителями которого были Желябов и Перовская, а этот кружок вырос из кружка студентов Петер­бургского университета, который организовала и политиче­ски ориентировала Перовская[868]. Центральный кружок объе­динял усилия народовольческих кружков не только в самом университете, но и в других вузах столицы. В университет­ских кружках выделялись активностью Л.М. Коган-Бернштейн и П.П. Подбельский — герои и жертвы всемирно известной Якутской трагедии 1889 г., а также В.Г. Богораз-Тан, Л.Я. Штернберг, С.С. Салазкин — впоследствии выдающиеся ученые (Салазкин к тому же стал видным государственным деятелем, последним министром просвещения досоветской России)[869]. /315/ В одном из университетских кружков «Народной воли» уча­ствовал и В.И. Вернадский — будущий академик.

Центральные кружки, подобные петербургскому, коорди­нировали деятельность многочисленных студенческих круж­ков в Москве, Казани, Киеве. Киевский центральный кружок возглавлял А.Н. Бах (еще один будущий академик). В одном из киевских народовольческих кружков участвовал и Н.П. Васи­ленко[870] — будущий президент Академии наук Украины (в 1918 г. — и.о. председателя Совета министров при гетмане П.П. Скоропадском).

Отдельные студенческие кружки создавались при мест­ных организациях «Народной воли» во всех городах, где были высшие учебные заведения (Одесса, Харьков, Вильно, Дерпт, Ярославль). В одном из одесских кружков участвовал студент А.А. Мануйлов[871] — впоследствии крупный ученый-эконо­мист, ректор Московского университета и министр просвещения, в другом — студент В.А. Хавкин[872], будущий бакте­риолог и эпидемиолог с мировым именем, первоиспытатель вакцин против чумы и холеры, национальный герой Индии, у нас, россиян, полузабытый. В контакте со студенческими кружками и под эгидой Студенческой организации «Народ­ной воли» действовали гимназические и даже семинарские кружки тех же городов и. кроме того, многих других, где не было вузов. Так, в Иркутске народоволец К.Г. Неустроев (вскоре арестованный и казненный) руководил кружком учащейся молодежи, в котором выделялся юный гимназист Д.Н. Прянишников — тоже будущий академик[873]. Всего же, по данным С.С. Волка, которые нельзя считать исчерпываю­щими, студенческих кружков «Народной воли» было 30-40, гимназических — до 25[874]... /316/

Вся широко разветвленная сеть вузовских, гимназиче­ских, семинарских кружков «Народной воли» действовала энергично. Она вносила организующее и политическое начало в стихийные волнения молодежи. Ряд антиправительственных выступлений студентов, организованных народовольцами, заставил говорить о себе всю мыслящую Россию[875]. Наибольшее впечатление произвела демонстрация против министра про­свещения А.А. Сабурова на университетском акте в Петербурге 8 февраля 1881 г. в присутствии самого министра и 4 тысяч студентов, преподавателей и почетных гостей (среди которых, к примеру, были светлейший князь А.А. Ливен и знаменитей­ший из русских путешественников Н.М. Пржевальский)[876].

Организовали демонстрацию Желябов, Перовская и еще двое членов ИК — Вера Фигнер и Николай Суханов. Они подготовили две группы самых активных, надежных и физически крепких студентов — одну внизу, во главе с Паппием Подбельским; другую на хорах, во главе со Львом Коганом-Бернштей­ном. В составе групп различные источники называют поэта-народовольца П.Ф. Якубовича, К.Г. Неустроева, В.Г. Богораза. Среди очевидцев демонстрации были студенты С.Ф. Платонов (будущий академик)[877], М.М. Филиппов (впоследствии извест­ный ученый-энциклопедист), В.А. Караулов (позднее народо­волец, кадет, депутат I Государственной Думы).

Едва ректор университета проф. А.Н. Бекетов (будущий почетный академик, дед А.А. Блока) закончил отчетный доклад, Коган-Бернштейн с хор произнес короткую и яркую речь, бросая /317/ в оцепеневший зал резкие фразы: «Вместе с насилием нас хотят подавить хитростью! Но мы понимаем лживую политику пра­вительства <...> Мы не позволим издеваться над собой: лживый и подлый Сабуров найдет в рядах интеллигенции своего мстителя!»[878]. Вслед за словами оратора в зал полетели «кипы проклама­ций», которые, как фиксирует агентурное донесение, «все тотчас же были расхватаны»[879]. По словам очевидицы, «вся зала момен­тально превратилась в крутящийся вихрь: крик, рев, смятение»[880]. «Педели (надзиратели) кинулись на хоры, — вспоминал В.Г. Бого­раз, — но мы их оттеснили и сбросили с лестницы вниз»[881]. Тем временем Подбельский, шагнув в президиум, демонстративно на глазах у окружающих и под крики протестантов «вон мерзавца Сабурова!» заклеймил восседавшего там министра пощечиной. В невероятной суматохе и Подбельский и Коган под защитой их «группы поддержки» благополучно скрылись.

Все это вызвало в разных кругах бурю откликов. «Всем было ясно, — резонно заключает С.С. Волк, — что пощечина была нанесена не Сабурову, а всему правительству»[882]. Царь раздраженно запрашивал «полуимператора» М.Т. Лорис-Меликова: «Был ли кто арестован? Кто и сколько?»[883]. Между тем радикальные круги еще больше радикализировались. Очень способствовал этому ИК «Народной воли». Он опубли­ковал в своей типографии (работу которой курировала Перов­ская) большими по тому времени для нелегальных изданий тиражами (до 3 тыс. экземпляров) и распространял по стране две «антисабуровские» прокламации от имени Центрального университетского кружка[884]. /318/

Студенчество, особенно в Петербурге, вдохновлялось «антисабуровским» протестом. Те, кто стал если не участником его, то хотя бы свидетелем, «разошлись взволнованные, получив революционный заряд»[885], а те, кому увидеть протест не довелось, «горячо обсуждали» его в общении с участниками и очевидца ми[886]. Такие «обсуждения», перераставшие в сходки и «беспорядки», происходили после 8 февраля во многих вузах.

Учитывая, что ИК «Народной воли» руководил в то время не только Студенческой, но и Рабочей и Военной организа­циями, местными группами партии по всей России, вплоть до Сибири, редколлегией и типографией, контрразведкой и обществом «Красного Креста», динамитной лабораторией, своим заграничным представительством, — учитывая все это, трудно представить себе, как успевала Перовская, вникавшая во все и вся (кроме, может быть, контрразведки), находить время для индивидуально-пропагандистской работы, личных встреч с отдельными кандидатами в ту или иную организа­цию («волонтерами партии», по выражению Софьи Львовны). Один из таких «волонтеров»-студентов Сергей Иванов вспо­минал, как после двух-трех бесед с ним Перовская объявила, что считает его готовым к вступлению в партию. «Оставаться долго волонтером партии, — говорила Софья Львовна, — поло­жение неудобное и малопродуктивное. Нужно самому входить в курс дела. Одно это уже сильно поднимает и энергию чело­века и продуктивность его работы. Нужно, чтобы революцион­ная работа не была чем-то лишь добавочным к частной, лич­ной жизни человека, а тем центральным пунктом, у которого сосредоточиваются все интересы и помышления. Говорила она это замечательно хорошо, просто и сердечно, и в словах ее чув­ствовались убеждение и уверенность, почерпнутые из личного опыта. Впечатление от ее слов надолго сохранилось у меня, /319/ и я потом всегда вспоминал об этих минутах, как о чем-то свет­лом и бодрящем, в самые трудные моменты жизни»[887]...

Пожалуй, еще большее внимание, нежели студентам Перовская уделяла рабочим, поскольку они были дальше от политики и нуждались в более основательном политическом просвещении. К тому же Софья Львовна, по воспоминаниям народовольцев, усматривала в рабочих один из решающих факторов грядущей революции. Она «всегда утверждала, что без широкого участия рабочих, без поддержки войска рево­люционный переворот в России немыслим»[888]. Поэтому она вместе с Желябовым играла руководящую роль в Студенче­ской и Рабочей организациях «Народной воли» и помогала ему в делах Военной организации. Именно Желябов и Перовская создали и возглавили Центральную рабочую группу в Петербурге, ставшую руководящим ядром народовольческой Рабо­чей организации[889].

Да, готовясь к народному восстанию, «Народная воля» впервые в России создала специальную Рабочую организацию всероссийского масштаба с центром в столице и с филиалами практически во всех фабрично-заводских регионах страны. Всего, по подсчетам С.С. Волка, народовольцы организовали 100-120 рабочих групп, разных по численности и влиянию. Самыми крупными были три группы: московская объединяла больше 100 рабочих, одесская — до 300, петербургская, Цен­тральная группа — несколько сот. В общей сложности, «Народ­ная воля» имела до 2 тыс. распропагандированных и организо­ванных рабочих[890].

При Центральной группе создавались «Боевые дру­жины рабочих», которые должны были, по словам Желя­бова, в случае необходимости «принять на себя инициативу /320/ инсуррекциоиного движения», а пока «устранять шпионов, действующих в рабочей среде»[891]. В состав «Боевых дружин» входили самые надежные рабочие.

Рабочая организация «Народной воли» имела свой печат­ный орган, который так и назывался: «Рабочая газета». Осно­вали ее Желябов и Перовская в январе 1880 г.[892]. Желябов составил и «Программу рабочих, членов партии «Народная воля», а Перовская ведала делами народовольческой типо­графии, где печаталась, наряду с центральным органом, газетой «Народная воля», и «Рабочая газета»: «раз в неделю, по субботам», в квартире Софьи Львовны на Большой Бело­зерской улице, с июля 1880 г. в их совместной с Желябовым квартире (Измайловский полк, 1-я Рота, 18 — 2-я Рота, 17, кв. 23)[893] собирались наборщики типографии с отчетами об их работе[894].

«Первый номер «Рабочей газеты», — вспоминала агент ИК Прасковья Ивановская, — вышел 15 декабря 1880 г., и мы вме­сте с Софьей Львовной с огромным интересом читали только что отпечатанные страницы этого номера. «Всеми силами будем мы в «Рабочей газете» разрушать въевшуюся идею царского авторитета и взрастим в народе веру в собственные силы, сознание мощи трудового люда», — говорила Софья Львовна накануне распространения среди рабочих только что родившегося первого номера. Второй номер «Рабочей газеты» вышел 27 января 1881 г. Он был только что принесен из типо­графии для окончательного его просмотра так же во время нашего посещения Софьи Львовны. Популярно написанная передовица указывала, что у царя слишком много власти и что он считается только с богатыми и знатными людьми. Софья Львовна пояснила, что газета, предназначенная для /321/ распространения среди широких рабочих масс, неизбежно должна сохранить сжатость и сдержанность тона, без резко революционного подхода, сразу отпугивающего любопытство малоразвитых рабочих»[895].

С.С. Волк считал «возможным» участие Перовской в «Рабо­чей газете» как одного из авторов газетных публикаций»[896], хотя точных данных об этом нет. Кстати, сын известного тогда в Петербурге букиниста А.П. Наумова вспоминал, что Желябов нередко, а дважды вместе с Перовской, покупал в магазине его отца книги «по рабочему вопросу»[897].

В то же время Перовская руководила подготовкой специ­альной «Группы для пропаганды в рабочей среде» из шести студентов (в том числе Льва Коган-Бернштейна и Паппия Подбельского), каждый из которых «получил в свое ведение небольшой рабочий кружок». «Для связи с Исполнительным комитетом, — вспоминал член этой группы В.А. Бодаев, — на заседания нашей группы (раз в неделю. — Н.Т.) мето­дично, не пропуская ни одного заседания, приходила Софья Львовна Перовская. В первый раз она пришла с И. Каков­ским[898]. Софья Львовна взяла на себя выработку программы по географии, а когда речь пошла о программе по русской истории, Софья Львовна заявила, что на следующее засе­дание она приведет одного из товарищей, занимавшихся этим предметом и хорошо с ним знакомого. Действительно, на ближайшее заседание группы она пришла с Андреем Франжоли. Он был уже с готовой программой, которую и прочитал нам. Программа всем нам очень понравилась и была принята без всяких поправок. Собрания группы проходили у кого-либо из ее членов: сначала собирались /322/ у Л.М. Когена-Бернштейна, несколько раз — в нашей комнате на Моховой, где (Николай (Н.М. Флеров — Н.Т.) и я появлялись с декабря месяца»[899].

Собрания этой группы продолжались до февраля 1881 г., после чего Коган-Бернштейн и Подбельский перешли (в связи с «антисабуровским актом») на нелегальное положение, «а затем и Софью Львовну поглотили иные заботы в подго­товке события 1 марта»[900].

Группа «шести» была не единственной в своем роде. Участник другой группы с тем же предназначением готовить пропагандистов для рабочих студент М.А. Кроль вспоминал: «Среди нас была также одна молодая женщина, которая нам очень импонировала своим большим опытом, знанием рабо­чей среды и своей способностью ясно и убедительно отста­ивать свои мнения. Они держала себя чрезвычайно скромно и нечасто брала слово, но когда она высказывалась по како­му-либо вопросу, то все очень внимательно к ней прислуши­вались. Вообще ее присутствие создавало какую-то особенно чистую и серьезную атмосферу. Неудивительно, что мы все относились к ней с большим уважением»[901].

Разумеется, Софья Львовна и лично сама напрямую обща­лась с рабочими как пропагандистка и агитатор. После Боль­шого общества пропаганды ей было уже не привыкать к такому общению. Сергей Иванов свидетельствовал: «Перовская была очень популярна между петербургскими рабочими, среди которых она вела в это время (февраль 1880 г. — Н.Т.) деятель­ную агитацию»[902]. Из них уже тогда выделялись такие борцы и подвижники, как, например: котельщик Тимофей Михай­лов, которого его адвокат на суде по делу 1 марта 1881 г. назвал /323/ рабочим «апостолом»[903]; слесарь Макар Тетерка, отметивший пощечиной рабочего предателя Меркулова в зале суда по делу «20-ти»; ткач Яков Тихонов, который заявил со скамьи подсудимых на процессе «16-ти»: «Идея, за которую я боролся и умираю, со мною не погибнет. Ее нельзя бросить, как нас, в мрач­ные тюрьмы, ее нельзя повесить!»[904]. Все они были осуждены по разным процессам на смертную казнь (Тихонову и Тетерке виселицу заменили вечной каторгой в таких условиях, что пер­вый из них прожил два года, а второй — один год).

О том, насколько популярна была Перовская среди петер­бургских рабочих к 1881 г., свидетельствовал и такой осведом­ленный народоволец, как Аркадий Тырков: после цареубий­ства «рабочие ей говорили: «Что нам теперь делать? Веди нас, куда хочешь!»[905]. Но что могла ответить на это Софья Львовна? Не только народовольцы, не только рабочие, — весь народ российский еще не был готов к революции. А ведь на стороне царизма оставалась армия...

Считая, что в грядущей революции «успех первого напа­дения всецело зависит от рабочих и войска»[906], народовольцы создали, наряду с Рабочей, свою Военную организацию, более мощную, чем вся совокупность организаций декабри­стов в 1825 г. Л.Н. Годунова установила, что военных круж­ков «Народной воли» было не 20-25, как считал С.С. Волк, а не менее 50-ти в 41 (как минимум) городе[907].

Все кружки возглавлял Военно-революционный центр, подчиненный Исполнительному комитету. В состав Цен­тра входили пять человек: двое — от ИК (А.И. Желябов /324/ и Н.Н. Колодкевич) и трое — от Петербургского кружка (Н.Е. Суханов, тоже принятый в ИК, а вместе с ним А.П. Штромберг и Н.М. Рогачев — родной брат «чайковца» и героя «хожде­ния в народ» Д.М. Рогачева, погибшего на каторге)[908].

Признанным главой Военно-революционного центра был Желябов. Перовская в конкретных делах Военной организации не участвовала, но, конечно, помогала Желябову налаживать деловые (включая личные) связи и, должно быть, радовалась, вместе с ним, успехам в процессе создания организации.

Всего Военная организация «Народной воли» насчитывала до 400 офицеров[909]. Каждый из них был интересен и многого стоил. Подполковник М.Ю. Ашенбреннер, кавалер пяти орденов, имел отличную боевую репутацию и широкие связи в армей­ских кругах. Служивший под его начальством А.Н. Куропаткин в 1901 г., уже как военный министр Российской империи, хода­тайствуя перед царем Николаем II о смягчении участи каторжа­нина Ашенбреннера, подчеркнул, что «Ашенбреннер был очень начитанный, добрый, ласковый и в делах с неприятелем вел себя доблестно <...> Отличался честностью и благородством. Пользо­вался общей любовью»[910].

Другой народоволец, гусарский майор Н.А. Тихоцкий был, по его словам, «старым товарищем» начальника дворцовой охраны генерала Е.Н. Ширинкина[911], а по сообщению В.Л. Перовского, дружил с самим Александром III в бытность его великим князем[912]. Как великосветский жуир, блистав­ший на придворных балах, Тихоцкий был вхож в самые верхи /325/ военной аристократии и заводил таким образом полезные для «Народной воли» знакомства. Оберфейерверкер Н.Н. Богородский был сыном смотрителя Трубецкого бастиона Петропав­ловской крепости. Он помог народовольцам — узникам крепо­сти наладить письменную связь с волей… В Рижском военном кружке «Народной воли» участвовал прапорщик Андрей Пумпур — будущий создатель латышского народного эпоса «Лачплесис» (членом «спортивного» общества при этом кружке был и юный Ян Райнис — этот «латышский Пушкин»)[913], а в личных связях с Тифлисским кружком офицеров-народовольцев был уличен великий сын Грузии Илья Чавчавадзе[914].

Многие офицеры-народовольцы, избежав репрессий, смог­ли впоследствии ярко, с большой пользой для России, проявить себя на военной службе. Капитаны 1-го ранга П.О. Серебренни­ков, Н.В. Юнг и В.Н. Миклухо-Маклай (родной брат великого путе­шественника) командовали броненосцами: соответственно — «Бородино», «Орел», «Адмирал Ушаков». Все они погибли в Цусимской битве[915]. Сражался под Цусимой и капитан 1-го ранга Л.Ф. Добротворский — командир крейсера «Олег», а гене­рал А.И. Вершинин был к 1905 г. градоначальником Порт-Артура. Знаменитый руководитель восстания 1905 г. на крейсере «Оча­ков» лейтенант П.П. Шмидт тоже участвовал в военном кружке «Народной воли», но уже «второго призыва» (1884-1886 гг.)[916]...

Софья Перовская была свидетельницей и, в какой-то мере (это зависело от Желябова), соучастницей формирования /326/ военной организации «Народной воли», но ей не довелось дожить до того времени, когда «Народная воля» со всеми ее организациями должна была победить или погибнуть. А вот о планах и возможностях Военной организации Софья Львовна знала и даже участвовала в обсуждении важнейших из них в Исполнительном комитете как член Комитета и его Распорядительной комиссии.

Так, в январе 1881 г. ИК обсуждал вариант ареста всей царской фамилии, когда она соберется на церковную службу в Петропав­ловском соборе. «Выяснилось, — вспоминал Л.А. Тихомиров, — что у нас в караулах [Петропавловской] крепости бывало иногда большинство своих офицеров. План казался не невозможным и, конечно, обещал в тысячу раз больше, чем убийство Алексан­дра II, однако был все-таки отклонен»[917]. Почему ИК отклонил этот план, Тихомиров не объяснил. Может быть, дело не только в том, что народовольцы тогда увлеклись форсированной под­готовкой цареубийства, но и в том, что их Военно-революцион­ный центр (во главе с Желябовым!) предлагал новые планы, из которых каждый следующий казался выигрышнее предыду­щего. Майор Н.А. Тихоцкий с группой офицеров готовил арест царской семьи на только что отстроенной императорской яхте «Александрия». «Государь с великими князьями должны были ее осматривать, — вспоминала об этом со слов Тихоцкого его сестра, — и в это время находившиеся там военные и почетный караул арестовали бы государя и великих князей, тут же заста­вили бы царя подписать отречение от престола, затем назна­чили бы временное правительство. Государя должны были судить судом народным»[918].

В феврале 1881 г., незадолго до своего ареста, Желябов выступил на заседании Военно-революционного центра с еще более дерзким планом восстания и захвата столицы: военные суда во главе с офицерами-народовольцами должны были атаковать Петербург с моря, в то время как рабочие, студенты /327/ и «прочий люд», заранее подготовленные и вооруженные восстали бы в самом городе. По данным царского сыска, одни члены Центра сомневались в осуществлении такого плана другие же говорили о «полной возможности осуществления» его[919]. Здесь надо учесть, что Военно-революционный центр в то время только в Кронштадте «рассчитывал на два морских экипажа (около 8 тысяч человек) и на два небольших броненосца, а также на гарнизоны девяти крепостных фортов»[920]. По всей вероятности, периферийные кружки Военной организа­ции тоже рассчитывали на местные гарнизоны.

Но, пока офицеры-народовольцы «разрабатывали детально» желябовский план[921], арестованы были и сам Желябов, и Суха­нов (их арест обезглавил Военно-революционный центр), а затем последовала грандиозная провокация С.П. Дегаева, приведшая к полному разгрому Военной организации «Народной воли»[922]...

В повседневных заботах о Студенческой, Рабочей и Воен­ного организациях, и даже в изматывающей охоте на царя ИК не забывал о крестьянстве. Ведь его программа требовала «защищать интересы» крестьян и добиваться их «активного содействия»[923]. Осенью 1880 г. Желябов выступил с инициа­тивой создать, наряду с Рабочей, Военной и Студенческой, также и Сельскую (т.е. крестьянскую) организацию «Народ­ной воли»[924]. Более того, он созвал экстренное заседание ИК, чтобы обсудить его идею крестьянского восстания в Повол­жье, поскольку из-за недорода и голода положение крестьян поволжских губерний стало катастрофически бедственным. «Эпидемии, огромная смертность и безысходность страданий /328/ крестьянства», — вспоминала Анна Корба, — вызвали трево­жные отклики в прессе, а правительство «тщательно скрывало истинные размеры бедствия», как будто не происходит ничего особенного[925]. Цитирую далее ее подробную информацию о заседании ИК.