– Значит, проблема возможной огласки благополучно решена? – спросил я, чувствуя, что я здесь как бы лишний.
– Джек без каких‑либо осложнений забрал Мэрилин из гостиницы, – ответил Джо. – Кажется, там ее никто не узнал. Может, тебе и следует переговорить с владельцем гостиницы, Дэйвид, но вообще‑то его работники умеют держать язык за зубами.
“Джо это хорошо известно, – подумал я. – За многие годы он, очевидно, не раз имел возможность убедиться в дипломатичном поведении персонала “Брейкерс”.
– Я пробуду здесь только еще один день, – сообщила мне Мэрилин. – Джек отвезет меня в Нью‑Йорк на своем самолете. – Она опять хихикнула. – Как замечательно проводить время в кругу семьи, у которой есть свой самолет. – Рядом с Мэрилин стояло ведерко со льдом, в котором охлаждалась бутылка шампанского; в руке она держала бокал. По распоряжению посла в доме никогда не подавались спиртные напитки до захода солнца, но для Мэрилин он сделал исключение. Я встал и налил себе бокал. Это было шампанское “Дом Периньон” – ради такой знаменитой гостьи посол не поскупился.
– Я все улажу в “Брейкерс”, – сказал я Джеку. – Советую вам держаться подальше от пляжа и ресторанов. Там всегда полно журналистов. Сделай заявление, что ты простудился и отлеживаешься в постели. Когда об этом станет известно, тебя оставят в покое. Журналисты успокоятся и уйдут загорать. Они, наверное, не меньше тебя намерзлись в Висконсине и Западной Виргинии. Они будут рады, что у них появилась возможность погреться на солнышке, не думая о делах.
Джек внимательно посмотрел на меня, как бы говоря: “Если ты такой умный, то почему же не работаешь на меня?”, затем ушел, чтобы отдать необходимые распоряжения. Я не сомневался, что вся армия журналистов, приставленная к нему, вскоре будет загорать на пляже или возле бассейнов, попивая ром, и, если Мэрилин по‑прежнему будет прятать волосы под шарфом, никто и не узнает, что она была в гостях у Джека.
Мэрилин не сводила с Джо восхищенных глаз, а тот самодовольно красовался перед ней. “Конечно, она в совершенстве владеет мастерством завлекать пожилых мужчин”, – подумал я, вспомнив Джо Шенка.
– Я рад за тебя. Ты выглядишь великолепно, – сказал я ей. – Когда мы виделись с тобой в последний раз, ты сильно хандрила.
– Знаю, Дэйвид, милый.
– Это Джек ее приободрил, – с гордостью произнес его отец. – Ведь так, дорогая?
– Угу, – кивнула Мэрилин. Темные очки скрывали ее глаза, но я был уверен, что зрачки у нее расширены. Я не умалял заслуги Джека, но ее хорошее настроение скорее объяснялось тем, что она наверняка с самого Нью‑Йорка пичкала себя таблетками – какими‑нибудь возбуждающими средствами.
Как бы в подтверждение моих мыслей она раскрыла свою сумочку, вытащила одну ярко‑полосатую капсулу – должно быть, их в сумочке было немало; я слышал, как они перекатываются на дне, – и, положив ее в рот, запила шампанским.
– У меня сенная лихорадка, – весело объяснила она, подмигнув мне.
– Наверное, из‑за этих проклятых цветов, – отозвался Джо, как бы принимая ее объяснение. Бассейн у Кеннеди был не очень шикарный (в Голливуде есть и получше), но вокруг него росли цветущие кусты, и, поскольку посол не любил, чтобы садовники работали, когда он загорает, кусты эти сильно разрослись.
– Я первый раз во Флориде, – сказала Мэрилин.
– Вам следует почаще приезжать сюда. – Джо улыбнулся ей обжигающе откровенной улыбкой.
– Это было бы замечательно наведываться сюда время от времени.
Джо расхохотался.
– Видишь, Дэйвид, я старею. Несколько лет назад она сказала бы, что не отказалась бы бывать здесь каждый день! – Он опять положил руку на колено Мэрилин, и на этот раз не убрал ее. Коричневые от загара пальцы, короткие и как бы затупленные на концах, впились в ее бледную нежную кожу. Мне почему‑то было противно видеть это, но Мэрилин, казалось, не возражала и даже делала вид, что не замечает руки Джо. Она словно парила на каком‑то искрящемся облаке, частично, должно быть, под воздействием таблеток – я был уверен в этом. Но ее также возбуждало и рискованное приключение, в которое она пустилась, – ей вот захотелось улететь из Лос‑Анджелеса (и от своего мужа) в Палм‑Бич, и она так и поступила.
Как ребенок, которому еще непонятны важные дела взрослых, Мэрилин расшалилась в самый разгар президентской кампании. Джек сознавал, что своим ребячеством она может навредить ему, но он любил рискованные игры: ему доставляло удовольствие встречаться тайно, по ночам и т.п.
Вернулся Джек. Он отдал нужные распоряжения и теперь окончательно успокоился.
– Все в порядке, – сказал он. – У меня простуда, объявлено официально. Дамы и господа, служащие прессе, возвращаются в свои гостиницы на заслуженный отдых. Премного благодарен, Дэйвид. Ты опять оказал мне неоценимую услугу. Пойдем, Мэрилин.
Она мило надула губки – ни у кого это не получалось так соблазнительно, как у нее.
– Я только начала входить во вкус, – сказала она, подмигивая послу.
“Что бы ни случилось, – подумал я, – с этого времени у Мэрилин есть союзник в семье Кеннеди, и, возможно, самый важный союзник”.
– Нельзя тратить такой день на старика, – галантно пошутил Джо.
Мэрилин, пошатываясь, встала, наклонилась к нему и поцеловала в лоб.
– У меня не было отца. С сегодняшнего дня я буду считать вас своим отцом, – нежно проговорила она.
– Заходите в гости, – сказал он. – И позаботьтесь о Джеке. Ему нужно отдохнуть и немного поправиться.
Мне это напутствие было хорошо известно. Во время предвыборных кампаний Джек частенько забывал поесть, и посол поручал нескольким старым работникам из команды Джека – Дэйву Пауэрзу, Джо Гаргэну и в первую очередь Бум‑Буму Риэрдону – заботиться о том, чтобы Джек был вовремя накормлен. Так было всегда, со времен самой первой избирательной кампании Джека, когда он прокладывал себе дорогу в конгресс.
Чуть покачиваясь на высоких каблуках, Мэрилин обхватила Джека руками, как бы защищая его.
– Он в надежных руках, – сказала она, хихикнув, давая понять Джо, что позаботится не только об отдыхе и питании его сына.
– Да, – ухмыльнулся посол. – Это уж точно.
Мэрилин подошла ко мне и поцеловала на прощание. При этом она слегка покраснела, и меня охватила радость.
Они ушли. Мы с послом некоторое время сидели молча. Я закурил сигару.
– Джек – везучий парень, – наконец заговорил он.
– Не спорю. Однако он играет с огнем.
– Это верно.
– Ты уже больше не беспокоишься?
– Конечно, беспокоюсь. Я беспокоился, когда он пошел служить во флот и вызвался добровольцем на этот чертов торпедный катер, но я ведь не мешал ему, не так ли? Он не может жить не рискуя, и тут уж ничего не поделаешь. Как бы там ни было, ты, как всегда, нашел решение, Дэйвид, поэтому пусть развлекается.
– Рискуя при этом не стать президентом?
– Ох, Дэйвид, не неси чепуху! Если даже Джек и проиграет на выборах – а он не проиграет, – это случится не потому, что он провел несколько послеобеденных часов в обществе Мэрилин Монро, ну и везет же парню. Это будет означать, что Никсон оказался сильнее и умнее, чем я о нем думаю. – Джо наклонился ко мне, улыбаясь, – это не предвещало ничего хорошего. – Знаешь, почему ты так беспокоишься, Дэйвид? – спросил он.
– Не сомневаюсь, ты откроешь мне глаза.
– Не строй из себя умника, Дэйвид. Мы с тобой слишком давно знаем друг друга. Вся беда в том, что ты хочешь ее, ведь так? У тебя это на лице написано. Я вижу, как ты смотришь на нее.
– Что ж, не у меня одного такое желание. Вполне вероятно что сто миллионов мужчин Америки тоже этого хотят.
– Да, но ты – совсем другое дело. Между тобой и Мэрилин что‑то происходит. Это проскальзывает в ее взгляде, когда она смотрит на тебя, Дэйвид. Такой взгляд появляется у женщины, когда она смотрит на мужчину, у которого была возможность переспать с ней, но он не переспал. Так и было?
– Ничего не было, Джо, – ответил я, испытывая неловкость. – Мы с Мэрилин просто друзья, и это все.
– Врешь, было! – Он лег на спину и закрыл глаза, подставив свое лицо под лучи солнца. – Ну и дурак, – произнес он до странного мягким тоном. – Тебе следовало переспать с ней, Дэйвид, раз у тебя была такая возможность. Я по своему опыту знаю, что гораздо выгоднее переспать с женщиной, которую желаешь. Это чревато меньшими проблемами, чем если ты откажешь себе в этом… Джек не стал бы возражать. Она уважала бы тебя больше. Ты бы вырос в собственных глазах. И уже не держал бы зла на Джека.
– Я не держу зла на Джека. Тут ты не прав.
Он продолжал лежать с закрытыми глазами.
– Я прав, – тихо сказал он. – Но я знаю, ты ничего не станешь предпринимать, и потому я спокоен. – Он помолчал. – И все же подумай об этом. Мы с тобой старые друзья, поэтому я говорю тебе в открытую: не предпринимай ничего, что могло бы повредить Джеку, только потому, что он спит с Мэрилин, а ты не смог переспать с ней. Это будет несправедливо по отношению к нему.
– Обещаю тебе, что не буду этого делать.
Джо протянул мне руку, и я пожал ее. Его рука была намазана кремом для загара, поэтому мне пришлось вытереть свою ладонь о салфетку.
– Ну и хорошо, – сказал он. – Если Джека изберут, ты будешь работать у него? – спросил Джо после долгого молчания.
– Я еще толком не думал об этом.
Он бросил на меня тяжелый взгляд.
– Не надо врать, Дэйвид, – произнес он.
Мне никогда не удавалось скрыть что‑либо от Джо, да и вообще это удавалось немногим. Кроме того, Джо явно хотел выяснить, каковы мои устремления.
– Я не отказался бы от должности посла, – сказал я, как бы между прочим.
Он фыркнул.
– Ты пожалеешь об этом, – проговорил он. – Нужно потратить целое состояние, чтобы работать на таком посту не кое‑как, а с блеском. Я знаю, что говорю. Наше проклятое правительство ни за что не хочет платить, – тебе придется содержать целую кучу нахлебников… У тебя будет много обязанностей и никакой власти. Президент и госдепартамент будут постоянно диктовать тебе, что делать. В какой стране ты хочешь быть послом?
– В Великобритании.
Лицо Джо было непроницаемым.
– Это важный пост, – согласился он небрежно. – Лондон, ну и еще, может быть, Париж. Ну и разумеется, в настоящий момент Москва – тоже ответственный участок, но в Москву обычно направляют профессиональных дипломатов… Да и потом, кто захочет торчать в Москве два‑три года?
– Я нет.
– Вот видишь.
Интересно, что пытался выяснить Джо, думал я. Соглашусь ли я быть послом в каком‑нибудь государстве меньшего значения? Правильно ли я поступил, что раскрыл ему свои карты? Однако рано или поздно, говорил я себе, я все равно должен был сделать какой‑то шаг, а сказать о своем желании Джо – это все равно что сказать о нем Джеку, Кроме того, Джо считал бы себя жестоко оскорбленным в самых лучших чувствах, если бы я, не предупредив его, попросил Джека назначить меня на должность, которую когда‑то занимал сам Джо. Нет, я поступил верно, решил я и больше пока не стал думать об этом.
Несколько минут мы сидели молча, не чувствуя при этом неловкости: посол принимал солнечные ванны, я прятался от горячих лучей под широкополой летней шляпой.
– Знаешь, она ведь позвонила ему сюда, – прервал молчание Джо.
– Мэрилин? Позвонила сюда?
– Как ты думаешь, откуда она узнала номер телефона?
Я задумался. Номера телефонов в домах семьи Кеннеди по вполне понятным причинам не были указаны в справочниках, и к тому же их регулярно меняли. Джо прекрасно понимал, какие осложнения может вызвать телефонный звонок, особенно если женщина звонит домой мужчине.
– Или она увидела его на столе у Джека, или он сам дал ей этот номер. Другого объяснения я не могу придумать. Кто еще мог дать?
– Гм. – Джо открыл один глаз, ярко‑голубой, словно льдинка, и посмотрел на меня. – Мэрилин и Джек часто общаются? Я имею в виду по телефону?
– Довольно часто. В основном звонит она. Она частенько звонит по ночам. Когда не может уснуть, начинает всем названивать. И Джеку, наверное, звонит.
Джо задумался над услышанным.
– Я с ужасом думаю о том, что, возможно, ее телефоны прослушиваются.
– Я тоже думал об этом, но Джек считает, что волноваться не стоит.
Джо о чем‑то размышлял про себя.
– Я чуть было не попросил Гувера, чтобы он распорядился проверить ее телефоны, так, на всякий случай, но потом решил, что не стоит давать этому старому придурку информацию, которой у него нет.
– А ты уверен, что у него нет такой информации?
Джо засмеялся.
– Может, ты и прав. Ну и черт с ним. Даже если он и знает, какая ему от этого польза? Девицы Джека, Бог ты мой! Если ФБР решило завести на каждую из них досье, нам стоит приобрести акции той компании, которая продает им шкафы для картотек! – Джо посмотрел на часы и перевернулся на живот – он загорал точно по часам. Впрочем, у него вся жизнь была расписана по часам. – Ты останешься у нас обедать?
Я выразил согласие.
– Кстати, раз уж вы с Мэрилин такие друзья, поговори с ней. Просто скажи, что одним неосторожным словом и корабль можно пустить ко дну, хорошо? А Гувера мы не будем вовлекать в это дело, как ты считаешь?
– Конечно, – ответил я. Разумеется, не стоило привлекать внимание Гувера к любовным похождениям Джека.
– Вам оказана большая честь, Киркпатрик, – сказал Толсон, спускаясь с Киркпатриком по лестнице. – Будет, что порассказать детям.
У Киркпатрика не было детей, но он не стал поправлять Толсона. Разумеется, быть приглашенным домой к директору ФБР – великая честь для него, хотя он был несколько разочарован. Киркпатрик не ожидал, что Гувер живет в таком маленьком обшарпанном домишке. Все стены в комнатах были увешаны вставленными в рамки фотографиями, на которых Гувер был запечатлен в компании различных знаменитостей, начиная со спортсменов и кончая политическими деятелями.
Киркпатрик не мог понять, почему его ведут в подвал, но очень скоро все прояснилось. Толсон открыл дверь на нижней площадке лестницы и завел его в небольшой тускло освещенный рабочий кабинет, а может, это была игровая комната. В дальнем конце помещения Киркпатрик увидел небольшой бар с четырьмя высокими табуретами, у стены напротив двери – газовый камин. Вся мебель массивная, по‑мужски грубая: пара винных бочек, приспособленных под стулья, большой кожаный диван, маленький столик с обитой зеленым сукном крышкой, которую, очевидно, сняли с карточного стола.
Но главной достопримечательностью здесь были стены. Они сразу бросались в глаза, как, очевидно, и было задумано. От пола до потолка стены были увешаны “соблазнительными” фотографиями и рисунками, вырезанными из журналов “Эсквайр”, “Плейбой” и других им подобных. Куда ни кинь взгляд, отовсюду на Киркпатрика смотрели девочки Варгаса и Петти, фотомодели из “Плейбоя”, демонстрирующие груди и ягодицы или задирающие вверх невероятно стройные ножки в зазывающих туфлях‑лодочках на высоких каблуках‑шпильках с надписью “Хочу”. Кто‑то аккуратно вырезал эти фотографии из журналов, наклеивал на стены, затем покрывал лаком.
Еще большее, чем от “стенной живописи”, изумление Киркпатрик испытал при виде директора ФБР, стоявшего за стойкой бара на фоне зеркальной панели. На панели была изображена обнаженная женская фигура с шикарными формами, творившая нечто крайне неприличное с лебедем. По одну сторону от зеркала с картиной Киркпатрик увидел коллекцию шерифских звезд (как ему показалось, крупнейшую в мире), по другую – деревянную табличку с узорами в народном стиле. Надпись на табличке гласила: “Хогтаунский клуб любителей выпить и пострелять – пей всю ночь, мочись до утра!”. Над головой Гувера вверх дном висели бокалы, высокие пивные и обычные кружки. В представлении Киркпатрика так должен был выглядеть бар в доме отдыха “Элкс клаб”, хотя надо заметить, что Киркпатрик, выросший в католической семье среднего сословия в Данбери (штат Коннектикут) и попавший в ФБР по окончании юридического факультета Фордхэмского университета, никогда не бывал в таком доме отдыха.
– Добро пожаловать, – важно поприветствовал Гувер Киркпатрика.
Киркпатрик сел на табурет у стойки бара, чувствуя себя неловко в этой странно оформленной комнате. Его взгляд уперся в рычаг автомата для розлива пива в форме женских ножек; на полированном красном дереве поверхности стойки лежали подносы с комиксами из “Плейбоя”.
– Что будете пить? – спросил Гувер, изображая радушного хозяина. Однако это ему не вполне удавалось.
Киркпатрик пил мало, поэтому назвал первое, что пришло в голову.
– Если можно, виски с водой.
Гувер налил ему виски, затем, намешав два коктейля для себя и Толсона, стал с удивительной ловкостью нарезать дольками фрукты и накалывать на пластмассовые зубочистки вишенки, пропитанные ликером.
Прямо над головой у Киркпатрика висели несколько пар боксерских перчаток с автографами чемпионов мира по боксу в тяжелом весе. Из‑за стойки бара до Киркпатрика доносилось тихое пение Синатры. Это его несколько удивило. Какое нелепое совпадение, подумал он; выходит, директору нравится, как поет Синатра, а ведь Киркпатрик уже много лет по указанию Гувера прослушивает телефоны певца, как, впрочем, и телефоны Филлиса Магуайра, Питера Лофорда и многих других знаменитостей шоу‑бизнеса, чья личная жизнь, политические убеждения и связи с мафией интересовали ФБР.
Случилось так, что Киркпатрик стал в ФБР “специалистом по шоу‑бизнесу”, хотя в общем‑то он просто выполнял порученные ему задания; он даже ежедневно просматривал газеты и журналы, пишущие о кино и эстраде, чтобы знать, чем занимаются и где находятся в данный момент его “подопечные”. Киркпатрик был поражен, когда узнал, что большинство прославленных деятелей Голливуда находятся под наблюдением. Но еще больше он был изумлен, узнав, что многие знаменитости, в том числе Рональд Рейган, Джон Уэйн, представители администрации киностудий, продюсеры (например, Сесил Б. де Милль) являются осведомителями ФБР. Менеджеры доносили на своих клиентов, актеры – на своих партнеров по фильмам, а также на их жен или мужей или бывших жен и мужей, заправилы киностудий снабжали ФБР информацией о своих подчиненных, писатели доносили на всех подряд.
Киркпатрик считал, что не этим следует заниматься правоохранительным органам – во всяком случае, когда он поступал на службу в ФБР, он мечтал совсем об ином. Он многое отдал бы, чтобы ему позволили с оружием в руках ворваться к преступнику и арестовать его. Но сейчас карьера Киркпатрика была на взлете, а значит, жаловаться ему не на что.
– Вы следите за политикой? – спросил Гувер.
“Интересно, к чему он клонит”, – насторожился Киркпатрик.
– Ну то есть вы регулярно читаете “Вашингтон пост”, “Нью‑Йорк таймс”? – вступил в разговор Толсон, не дожидаясь его ответа. Вообще‑то Киркпатрику чаще приходилось читать “Голливуд репортер” и “Верайети”, учитывая его специализацию, однако он счел нужным согласно кивнуть – в ФБР газеты “Вашингтон пост” и “Нью‑Йорк таймс” имели такое же значение, как “Правда” в России.
– Это хорошо! – одобрительно отозвался Гувер. – Надо знать, что происходит в стране и в мире.
– А еще надо уметь читать между строк, – добавил Толсон. – Чтобы отличать правдивую информацию от коммунистической пропаганды.
Гувер кивнул.
– Это верно. Золотые слова, господин Толсон. – Он повернулся к Киркпатрику. – Раз вы следите за событиями, от вашего внимания, должно быть, не ускользнуло то, что сенатор Кеннеди – главный кандидат в президенты от демократической партии?
– Так точно, сэр.
– Прискорбно, – мрачно произнес Гувер, – что такой наглый, аморальный молодой человек, как сенатор Кеннеди, может стать президентом нашей страны… Одного этого почти достаточно, чтобы потерять веру в демократию.
– Вы думаете, его выдвинут, сэр?
– Вне всякого сомнения, – ответил директор. – Кеннеди победит, помяните мое слово. Бедняга Хамфри всего лишь сентиментальный человечек, который стремится помогать всем подряд. К тому же он либерал, если вообще не отъявленный марксист. Ему бесполезно состязаться с Кеннеди. Саймингтон не стал бороться по‑настоящему. А Джонсон, похоже, по ошибке решил, что президентов назначает сенат. – Он вздохнул.
– Но ведь еще будут выборы, сэр?
– Да, – ответил Гувер, – вот именно. Вице‑президент Никсон будет бороться отчаянно, это грозный соперник. Конечно, у него тоже есть свои проблемы, не так ли, господин Толсон?
Толсон самодовольно ухмыльнулся.
– Это уж точно, господин директор.
– Правда, не такие проблемы, как у сенатора Кеннеди, Киркпатрик, вы меня понимаете?
Киркпатрик кивнул. Вряд ли у директора ФБР в досье на вице‑президента есть какая‑либо информация о любовных похождениях Никсона, которая могла бы вызвать скандал в прессе. Никсон не был похож на ловеласа, хотя, с другой стороны, внешность часто бывает обманчива, Киркпатрик знал это…
Однако он с интересом отметил для себя тот факт, что о Никсоне, которому директор симпатизировал, Гувер был осведомлен не меньше, чем о Кеннеди, которого он не любил. Киркпатрик не сомневался, что все телефоны Никсона прослушивались – и в доме, и в гостиницах, где он останавливался, были вмонтированы подслушивающие устройства, так же как и у Кеннеди. Киркпатрик даже подумал, нет ли подслушивающих устройств ФБР в Овальном кабинете Белого дома.
– Успех кампании молодого Кеннеди ставит нас перед дилеммой, Киркпатрик, – продолжал Гувер. – Скажу вам по секрету, – он оглядел комнату своими темными бегающими глазками, – на меня оказывают сильное давление, требуя, чтобы я ознакомил кое‑кого с некоторыми… э‑э… плодами вашего труда. Сенатор Джонсон желает знать, имеются ли у нас пленки с материалом, компрометирующим сенатора Кеннеди, и если они у нас есть, то что именно на них записано. Вице‑президент Никсон желает этого еще более страстно. Я, разумеется, прежде всего должен заботиться об интересах страны. Можно извлечь определенные сиюминутные выгоды, если дать Никсону или Джонсону возможность ознакомиться с некоторыми записями, хотя сам я против того, чтобы вовлекать ФБР в политические игры… – Гувер изображал из себя патриота‑мученика. – Однако я должен спросить себя, – продолжал он, – как все сложится, если сенатор Кеннеди победит на выборах?
Он сурово посмотрел на Киркпатрика. Очевидно, это означает, сообразил Киркпатрик, что сейчас он будет посвящен в самые тайные замыслы директора ФБР.
– Если на выборах победит Кеннеди, – сказал Гувер, – ваши пленки будут самым лучшим средством, которое позволит нам держать президента в узде. Возможно даже, это будет единственное средство. Я постараюсь обеспечить, чтобы президент не впадал в крайности и не принимал необдуманных решений.
Взгляд директора ФБР был направлен куда‑то в пространство, сквозь кадык на шее Киркпатрика.
– Думаю, не ошибусь, если скажу, что от этих пленок зависит будущее нашей страны и ее благополучие, верно, господин Толсон?
– И от вас, господин директор.
Гувер скромно склонил голову.
– Как видите, Киркпатрик, в интересах национальной безопасности мы вынуждены взять на себя дополнительные обязанности. И принять меры по усилению сохранности наших тайн.
– За сенатором и так хорошо следят, сэр.
– Установите наблюдение за его братом, Киркпатрик. За мисс Монро. Не исключено, что она разговаривает о Кеннеди со своими друзьями. Возможно, он рассказывает ей о таких вещах, которые нам следует знать. Делайте все возможное и не думайте о расходах.
Работа в ФБР достаточно развила в Киркпатрике бюрократические наклонности. Он понял, что ему предоставляют карт‑бланш и перед ним открываются неограниченные возможности.
– Возможно, мне понадобится большее число сотрудников, – сказал он, желая убедиться, что не ошибся в своем предположении.
– Вам выделят столько людей, сколько вы сочтете необходимым. Сообщите господину Толсону, сколько человек предоставить в ваше распоряжение.
– Мне нужно отдельное помещение в Лос‑Анджелесе. Думаю, не совсем безопасно руководить работой моих людей из здания отделения ФБР.
– Хорошо.
– Нужно более качественное оборудование. Берни Спиндел оснащен гораздо лучше, чем мы.
Гувер нахмурился.
– Я не желаю слышать об этом человеке. Он предал меня. Я не могу этого простить, Киркпатрик. И даже не потому, что он предал меня, – он отрекся от ФБР.
– Понимаю, сэр.
– Однако вы получите то, что вам нужно. Составьте список. Если нужно, обратимся в ЦРУ или к военным.
– Благодарю вас, сэр.
– О результатах наблюдения сообщайте лично мне или господину Толсону. Легенда у вас будет – скажем, вы ведете какое‑нибудь секретное расследование, например, связанное с организованной преступностью. Подробности поручаю разработать вам, господин Толсон.
– Можете положиться на меня, господин директор.
Гувер улыбнулся, выставляя напоказ зубы, мелкие, ровные, идеальной формы. “Наверное, вставные”, – подумал Киркпатрик.
– Да, я знаю, – отрывисто произнес Гувер.
– А если сенатор Кеннеди не победит на выборах, сэр?
– Что ж, тогда мы займемся Никсоном, – тихо произнес Гувер.
Невада ей сразу не понравилась.
Раза два ей приходилось бывать в Лас‑Вегасе по приглашению Фрэнка, но город Рино, где она сейчас жила, был начисто лишен помпезного слепящего блеска Лас‑Вегаса. В принципе, Рино – маленький городок, и поэтому ей негде было скрыться от других членов съемочной группы и от мужа. Все натурные съемки производились на неровной песчаной пустоши, которая лежала вокруг города. Это был серый марсианский пейзаж; только низкорослые кустарники прижились на этой обезвоженной земле. Здесь было так жарко, что ей казалось, будто ее мозги превращаются в расплавленную кипящую массу. Время от времени съемочная группа проезжала мимо какого‑нибудь городка, некогда процветавшего, а теперь пребывающего в полном запустении. На горизонте виднелись низкие бесформенные горы, которые, казалось, отодвигались все дальше, когда они ехали по направлению к ним на машине по неестественно прямым дорогам. Глядя на этот безжизненный ландшафт, она могла думать только о смерти.
Вся обстановка, как нарочно, нагнетала на нее уныние. Она надеялась развеять тоску, общаясь с Монти Клифтом, – он был ее старым приятелем. Но Клифт, как и она сама, по‑видимому, тоже впал в депрессию и почти не выходил из своего номера, запершись там в небольшой компании сопровождавших его помощников. А Эли Уоллах, знаменитый актер из Нью‑Йорка, ни на шаг не отходил от Артура, с показушной готовностью глотая каждое его слово. “Должно быть, хочет, чтобы Артур сделал его роль в фильме более значительной”, – думала она.
Если кто и мог бы подбодрить ее, так это только Монти. Он был остроумный, то злобно‑язвительный, то неожиданно добрый и внимательный. Как и у нее, в жизни Монти было много сложностей – во всяком случае, он пережил немало – и поэтому они испытывали друг к другу какую‑то особую дружескую привязанность. Даже то, что он был “лучшим другом” Лиз Тейлор, никак не отражалось на их отношениях.
В день приезда она увидела Монти в вестибюле гостиницы. Их встреча была короткой. Как всегда, при виде его обезображенного лица она постаралась скрыть свою боль. Она помнила, каким красивым он был, пока не попал в автомобильную катастрофу, потому что сел за руль пьяным. Теперь же его лицо всегда казалось мрачным и злобным. Она каждый раз нервничала, когда смотрела на него. Его несчастье напоминало ей, что красота не вечна, что ее легко можно разрушить, в одно мгновение. Некоторые говорили, что после аварии Монти стал играть лучше, но она так не считала. Скорее, он стал еще более замкнутым, более неуживчивым, чем прежде, все время о чем‑то мрачно думал про себя. Казалось, он хочет спрятаться от всего мира и не доверяет никому, кроме своего гримера, который уже много лет был его любовником.
Она и Монти устроились в темном углу бара. У него было сердитое выражение лица, но она знала, что это всего лишь результат незавершенной пластической операции. Левая часть его лица была парализована, белки глаз казались огромными. Он приложил к сломанному носу пестрый носовой платок – в результате повреждений, полученных в автомобильной катастрофе, у него были нарушены функции внешних дыхательных путей, и поэтому постоянно текло из носа; его мучили сильные головные боли.
– Хорошо выглядишь, – сказал Монти. – Благодаря твоему французу?
Она покачала головой.
– С ним все кончено. Пока роман длился, было весело, а теперь он возвращается к Симоне. – Ее голос неожиданно стал сиплым. Монти не любил сентиментальностей. Он предпочитал веселые и бодрые разговоры. “С проблемами вроде моих, – говаривал он, – мне меньше всего хочется выслушивать чьи‑либо жалобы на горькую участь”. Мэрилин подавила свои слезы, но он, конечно, заметил, что она готова расплакаться.
– Извини, – сказала она. – Наверное, я все еще тоскую по нему.
– Мне знакомо это чувство, дорогая. Мы с тобой товарищи по несчастью. Я тоже когда‑то был влюблен во француза… Кстати, здешняя обстановка не избавит тебя от тоски. Это же не город, а тоска зеленая. “Неприкаянные”, Тоска зеленая, штат Невада” – это и есть адрес нашей съемочной группы. – Монти засмеялся неуверенным дрожащим смехом. – Да что ты в самом‑то деле, Мэрилин, лапочка, – тихо произнес он. – Хорошо все кончается только в кино.