– Нет! – отрезал Торак. – Ты поступай как хочешь. А я собираюсь искать Волка.
– Волк сам тебя найдет! А вот Ренн осталась совершенно одна в этих гиблых местах, и эта жен… эта колдунья… может оказаться где угодно!
– Мне все равно.
– Да ничего тебе не все равно! Если с Ренн что‑нибудь случится, ты себе этого никогда не простишь! Как и я. Давай, залезай быстрей в лодку!
Яркий Белый Глаз давно уже сиял в вышине, а Волк все бежал и бежал по вершине холмистой гряды.
Пока был Свет, он говорил себе, что все хорошо; и как только он узнает, что все волчата в безопасности, то сразу вернется назад и отыщет Большого Бесхвостого. Затем где‑то очень далеко, возле старого логова, раздался отчаянный вой Большого Брата.
Другие волки тоже услышали его зов, но, к большому разочарованию Волка, едва шевельнули ушами. Волчата, совершенно измученные долгой пробежкой по Лесу, лежали мохнатой кучкой возле нового логова, а взрослые волки, тоже весьма уставшие, вытянулись рядом и спали, посвистывая во сне носами. Большой Бесхвостый был им другом, но к их стае он не принадлежал. А Волк принадлежал.
Это не давало Волку покоя. Ему очень хотелось, чтобы все были вместе, как на том острове.
Темная Шерсть тоже спала неподалеку от волчат. Он подбежал к ней, обнюхал и лизнул в морду. Молодая волчица подняла голову, сонно на него посмотрела, постучала хвостом по земле и снова рухнула на бок. И Волк увидел, как снова начали подергиваться ее лапы: она крепко спала и видела сны.
Лишь вожак почувствовал, как сильно тревожится Волк, и проснулся.
Волк подошел к нему, прижимая уши и виляя хвостом, – извинялся за то, что вынужден уйти. Вожак не возражал, и Волк ринулся вниз по склону холма.
|
|
На ходу ему сразу стало лучше. «Ничего, – размышлял он про себя, – я быстренько сбегаю к старому логову и найду Большого Бесхвостого. А потом отведу его к остальным волкам, и все снова будет хорошо».
На какое‑то время этим мыслям удалось его убаюкать, этому способствовал также шепот серых цветов, касавшихся его шерсти, и сладкое дыхание спящих деревьев. Впрочем, некая часть души Волка постоянно пребывала в состоянии бодрствования и очень четко реагировала на все необычное. Благодаря этому Волк заметил, что Тьма пахнет сильнее, чем обычно, и звуки ночного Леса слышатся более отчетливо. Шерсть у него на спине стояла дыбом от напряжения, лапы странным образом покалывало. Похоже, собиралась гроза. Громовник там, наверху, не знал покоя.
Добравшись наконец до более ровного участка пути, Волк несколько замедлил бег. Теперь он почуял собак.
Некоторых он знал, но большинство ему знакомы не были. Стараясь держаться по ветру, он прокрался мимо большого логова бесхвостых и увидел, что их жилища так и столпились у Большой Воды, точно стадо зубров. До чего же много тут было бесхвостых! Некоторые пахли кабаном, другие – вороном или даже волком, но у Волка не было времени останавливаться и выяснять, что к чему.
Миновав стойбище бесхвостых, Волк прибавил ходу, петляя среди тростников и следуя старинными тропами, которые были известны только волкам и Тайному Народу. Иногда ему удавалось увидеть представителей этого народа: это были странные молчаливые существа. Они качались из стороны в сторону, пытаясь помешать ему пройти, но он не обращал на них внимания, и они расступались.
|
|
Наконец Волк добрался до старого Логова и сразу понял, насколько все плохо, плохо, плохо! Здесь пахло той противной бесхвостой со змеиным языком!
Волк определил по запаху, что и Большой Брат тоже побывал здесь, а также, к своему удивлению, уловил запах Большой Сестры из стаи, пахнувшей вороном. И запах того молодого бесхвостого со светлой шерстью на голове Волк тоже обнаружил. Этот бесхвостый был другом его Большого Брата, но Волк понял, что здесь они поссорились! В воздухе еще чувствовался запах ярости и боли, пронзительной печали и острого наслаждения, которое испытала та, со змеиным языком.
Порыв утреннего ветра разбудил березы, вдали Волк услышал пение своей стаи. Они пели, потому что обрели новое безопасное убежище для своих волчат.
Волк поднял морду, чтобы ответить им и сказать, что возвращается, – и умолк на первых же звуках.
Он вдруг необычайно ясно понял, что у волка не может быть две стаи, – и понимание этого причинило ему более сильную боль, чем если бы кто‑то вцепился своими крепкими зубами ему в бок. Да, теперь ему было ясно, что Большой Бесхвостый никогда не смог бы бегать вместе с волчьей стаей – просто потому, что не был для этого приспособлен от рождения. Он был приспособлен для того, чтобы сражаться с плохими бесхвостыми, как и сам Волк был приспособлен для сражений со злыми духами.
И боль снова вонзила свои острые зубы в сердце Волка. Значит, не суждено ему бегать вместе со стаей и учить волчат игре в «поймай лемминга». Большой Бесхвостый спас его, когда он был совсем маленьким, Большой Бесхвостый смело бросил вызов Великому Холоду, чтобы вытащить его из ловушки, в которую он угодил из‑за тех мерзких бесхвостых. Большой Бесхвостый был его братом. Они были из одной стаи. А двух стай у волков не бывает.
|
|
Кто‑то клюнул Волка прямо в хвост. Ворон!
«Проснись!» – каркали вороны Большого Брата, перебивая друг друга.
Волк лениво щелкнул зубами, отгоняя их прочь.
Вороны отлетели, посидели немного на скале, потом снова слетели на землю и стали к нему приближаться. Было ясно, что они вовсе не собираются оставлять его в покое.
И Волк понял, что они правы.
Загнав поглубже свою великую печаль, Волк сделал круг, распутывая следы и запахи, и вскоре обнаружил запах Большого Бесхвостого. По этому следу он и пошел прямо в чащу Леса.
И вскоре добрался до Большой Воды. Там пахло шкурами «рыбных собак», как Волк называл про себя тюленей, сосновой смолой и молодым бесхвостым со светлой шерстью на голове. Волк уселся на берегу и тонко засвистел носом. Он понял, что Большой Брат уплыл вместе с тем бесхвостым в его плавучей шкуре. Эти плавучие шкуры были совершенно мертвые, хоть и пахли «рыбной собакой» – Волк прекрасно это знал, потому что однажды попробовал пожевать такую шкуру, – но почему‑то плавали они быстрее окуня и лосося! И Волк понимал, что даже если бросится в воду и поплывет, все равно Большого Брата ему не нагнать. Нечего и стараться. Итак, Большой Бесхвостый снова исчез!
И Волк забегал по берегу, распутывая прочие следы и запахи. Вскоре ему повезло: он отыскал запах Большой Сестры. Да! Теперь‑то он знал, что ему делать!
Как только он отыщет Большую Сестру, найдется и Большой Брат! Им ведь долго друг без друга не прожить.
Глава тридцать третья
Ренн было все равно, куда бежать. Темные сосны равнодушно смотрели на нее, а вот ветки можжевельника цеплялись ей за одежду, словно говоря, что не надо бежать так быстро. Но она все бежала и бежала.
Голос Торака эхом звучал у нее в ушах. Отойди от меня… Я не желаю больше тебя видеть! И этот взгляд… Точно у загнанного волка, зализывающего рану. Это все она с ним сотворила. Это ее вина. Услышав грохот водопада, Ренн огляделась и поняла, что перед ней узкая полоска тростников, за которой темной стеной возвышаются скалы.
Она невольно стиснула кулаки. Где‑то там, наверху, та женщина, которая сломала жизнь ее отцу и навсегда покрыла тенью позора ее, свою маленькую дочь, да еще и наделила ее совершенно ненужными колдовскими способностями. А теперь еще и лишила ее единственного друга, какой был у нее в жизни.
Перепрыгивая с кочки на кочку, Ренн приблизилась к подножию утеса и остановилась там, задрав голову и глядя вверх. Можно было бы, конечно, взобраться туда и бросить вызов Повелительнице Змей, встретиться с ней лицом к лицу, но, возможно, ей только это и нужно. Она вполне способна устроить Ренн ловушку и поймать ее – все равно, живой или мертвой.
И Ренн заплакала. А потом повернулась и побежала прочь.
Отыскав тропу, ведущую в северном направлении, она пошла по ней, но, пройдя совсем немного, остановилась, почувствовав, что на нее кто‑то смотрит. Она резко обернулась. Подождала немного и шепотом спросила:
– Это ты, Бейл? Это ты, Торак?
Нет. Никого. И никто за ней не придет. Она вернулась к тому же, что с ней было до Торака. К одиночеству. К полному отсутствию друзей.
Наконец она добралась до маленького заливчика; в темно‑синей ночной воде отражались звезды. На берегу валялись груды плавника, выбеленного до серебристого блеска Озером, ветрами и дождями. Чуть поодаль высились три знакомых столбика‑стража с уродливыми головами из зеленой глины и белыми глазами‑раковинами, устремленными куда‑то в озерную даль. Над магическими стражами слышалось негромкое, но отчетливое гудение, и Ренн поняла, что от них исходит мощная колдовская сила. Покрепче сжав в руке перья ворона, покровителя своего племени, она осторожно прокралась мимо этих столбиков, стараясь, чтобы они ее не заметили.
На восточном берегу залива, который был защищен от опасных столбиков соснами, она обнаружила маленькую лодку из оленьих шкур. Возможно, лодка принадлежала Повелительнице Змей, но Ренн было на это наплевать.
Она быстро отвязала трос и прыгнула в лодку. Лодка покачнулась и чуть не зачерпнула воды, но Ренн схватила весло и с силой начала грести, отплывая все дальше от берега. Она понятия не имела, куда плывет, ей просто нужно было хоть куда‑нибудь плыть.
И вдруг что‑то заставило ее оглянуться.
Повелительница Змей стояла у кромки воды и смотрела прямо на нее.
Ренн оцепенела от ужаса. У нее было такое ощущение, словно она угодила в некую невидимую сеть. Развернув лодку, она перестала грести, и они стали молча смотреть друг на друга, разделенные полосой, поблескивавшей в лунных лучах воды.
– Что тебе от меня нужно? – спросила Ренн дрогнувшим голосом, проклиная себя за то, что не сумела сдержать себя в руках.
– Ничего из того, что ты можешь мне дать, – ответила Сешру, лицо ее в лунном свете казалось мертвенно‑бледным, даже каким‑то синеватым.
– Тогда зачем ты здесь? – спросила Ренн. – Разве тебе мало того, что ты со мной сделала?
Черные губы чуть раздвинулись в усмешке:
– Ты разочаровываешь меня, дочка. Я надеялась, что в тебе меньше страсти. И больше самообладания.
– Я причинила ему такую боль! Я причинила боль своему лучшему другу!
Сешру сокрушенно покачала головой:
– Какая жалость! Ты унаследовала сердце твоего отца! Хотя… – Губы ее чуть дрогнули, когда она взглядом указала на украденную Ренн лодку. – Смелость у тебя, пожалуй, материнская.
– Ничего твоего у меня нет! – выкрикнула Ренн.
– Нет, есть. И мы обе прекрасно знаем, что это именно так. От меня ты унаследовала способности к колдовству. Ты, кстати сказать, отлично действовала, помогая этому мальчишке с блуждающей душой удирать от меня. Возможно, мне даже стоило бы тобой гордиться.
От ненависти у Ренн даже дыхание перехватило. Но сказать она ничего не успела.
– Учти, дочка, он принадлежит мне, – предупредила ее Сешру. – Он – мое вознаграждение за долгие зимы ожидания.
– Он не принадлежит никому, кроме себя самого!
– Не спорь со мной. Для тебя было бы смертельной ошибкой сражаться со мной. Силы у нас слишком неравные.
– Возможно. Но ведь и ты не являешься неуязвимой. У Саеунн тоже силы было меньше, чем у тебя, и все же ей однажды удалось одержать над тобой победу. – Слова Ренн попали точно в цель, и она заметила, как Сешру сжала свои белые кулаки.
– Только не в колдовстве, – несколько неуверенно сказала она. – Твоя Саеунн всего‑навсего воровка. Она украла у меня дочь.
– Она спасла меня! – сердито возразила Ренн. – Ведь ты меня, свою новорожденную дочь, собиралась принести в жертву!
– Это она тебе так сказала? – взвилась Сешру. Сейчас она была особенно похожа на змею, готовую ужалить. – В таком случае зачем же мне было носить тебя девять долгих месяцев? Неужели всего лишь для того, чтобы убить? Для этого сгодился бы и любой другой младенец. Нет, я предназначала тебя для более значительных дел. – И снова ее черные губы искривились в усмешке. – Тебе предстояло стать моим лучшим творением, моим лучшим токоротом![1]
Ренн показалось, что она оглохла; во всяком случае, она больше не слышала ни кваканья лягушек, ни плеска озерной воды.
– И я легко могла бы это сделать, – продолжала Повелительница Змей. – С помощью огненного опала можно было призвать даже самого могущественного злого духа – одного из самых главных! – а я бы поймала его в ловушку и поместила в тело своей новорожденной дочери! Ведь ты была моей вещью, моим творением! И, обладая таким могуществом и такой помощницей, я достигла бы многого!
Она на мгновение умолкла, устремив свой взор куда‑то вдаль, мимо Ренн, словно там она увидела сияние своей будущей немыслимой власти и славы. Затем она снова посмотрела на дочь, и теперь во взгляде ее сквозило откровенное презрение.
– А вместо этого старая карга вздумала «спасти» тебя! И вот ты сидишь передо мной в украденной у меня же лодке, такая слабая, бессильная, и думаешь, хватит ли у тебя смелости убить меня.
– Я могла бы… – сквозь зубы пробормотала Ренн, – могла бы прямо сейчас пристрелить тебя.
Сешру рассмеялась:
– Никогда не угрожай, если не можешь воплотить свою угрозу в жизнь, дочка! Против меня ты пойти никогда не сможешь. Тебе со мной не справиться. Ни победить меня, ни убить тебе не под силу! Запомни это. – И, протянув руку в сторону лодки, Сешру резко повернула ее ладонью вниз. Ренн так и отлетела назад, словно ее ударили в грудь, и чуть не упала за борт.
Когда же она, придя в себя, снова посмотрела на берег, Сешру уже исчезла.
Вонючий запах той бесхвостой самки со змеиным языком язвил Волку нос все то время, что он рысью мчался по самому краю Большой Воды. Но добраться до этой бесхвостой он сейчас никак не мог – на вершине скалы она была для него недосягаема, – так что он все бежал и бежал по следу Большой Сестры.
Вскоре Волк миновал залив, где Тайный Народ, собираясь вместе, вытаскивает из Воды разные предметы. Потом одним махом проскочил полоску настороженных сосен и вылетел по другую сторону этого небольшого леска, на бегу уловив далекий запах Великого Белого Холода. В этом запахе чувствовалось беспокойство. Да еще в вышине постоянно ворочался Громовник.
Проделав великое множество прыжков, Волк все‑таки отыскал Большую Сестру! Она сидела, скорчившись, как больная, у Большой Воды рядом с плавучей шкурой, от которой прямо‑таки разило той, со змеиным языком. «Неужели она этого не чувствует?» – удивился Волк. Нет, ей, похоже, было все равно. И выглядела она совсем уж несчастной: голову уронила на передние лапы и вся тряслась и подвывала, как это делают бесхвостые, когда им очень, очень грустно.
Волк осторожно приблизился к ней. Потом сел рядом и лизнул коленку.
Она подняла голову, удивленно захлопала глазами, что‑то совсем уж жалкое пролепетала на языке бесхвостых и обхватила Волка за шею своими передними лапами, вся зарывшись в густую шерсть у него на загривке. Волку это не особенно понравилось, но он позволил ей так вести себя, потому что чувствовал, что внутри у Большой Сестры вот‑вот что‑то сломается.
Наконец ее подвывания сменились судорожными вздохами, и, к великому облегчению Волка, она его отпустила. А потом, прижавшись друг к другу, они долго сидели и смотрели на Большую Воду. И когда Волк снова лизнул ей пальцы ног, выражая свое нетерпение, она ласково его оттолкнула, и он понял, что ей уже гораздо лучше.
Подняв морду, Волк понюхал воздух, но не уловил в нем ни малейших следов Большого Брата. Странно! Ведь Большая Сестра была здесь! Но отчего‑то его план поисков никаких результатов пока не дал.
Ренн не плакала так горько с тех пор, как умер ее отец. И теперь душа ее была какой‑то пустой и хрупкой, точно яичная скорлупка, из которой высосали содержимое.
Волк здорово ей помог. Он, правда, исчез столь же внезапно, как и появился, зато теперь Ренн чувствовала его сильный сладковатый запах на своей одежде и коже, и это очень успокаивающе на нее действовало. Теперь уже нельзя было сказать, что у нее совсем нет друзей: ведь у нее был Волк! Ренн зашла в Озеро, хорошенько умылась и стала думать, как быть дальше.
Пусть Торак больше не хочет с нею дружить, но, может, ей все‑таки удастся найти какой‑то способ помочь ему?
– Думай, Ренн, думай, – вслух сказала она себе. – Итак, что прежде всего нужно Повелительнице Змей?
Ей нужен Торак, с помощью которого она надеется завладеть огненным опалом. Между прочим, Сешру считала, что этот опал уже почти у нее в руках, но тут появились те воронята.
Вспомнив об этом, Ренн моментально приободрилась. В конце концов, ее колдовство действительно подействовало! Это ведь она тогда послала Тораку воронят, которые спасли его душу!
Думая, Ренн мерила шагами галечный пляж, Ночь была совершенно безветренной, душной, даже какой‑то липкой, а кольцо вокруг луны говорило о том, что Великий Дух пребывает в смятении. Значит, скоро опять разразится гроза. Пока, впрочем, озеро было спокойным, по воде скользила парочка гагар. Потом гагары взлетели, и Ренн задумчиво проводила их глазами.
И вдруг гагары развернулись и устремились прямо к ней.
Она, ошеломленная, успела присесть, и гагары пронеслись у нее над головой так низко, что был слышен шелест их крыльев. Ренн даже успела мельком увидеть их блестящие алые глаза.
Затем гагары с оглушительными криками взмыли ввысь и исчезли в тростниках. А Ренн так и осталась стоять на прежнем месте.
«Ну вот, – думала она, – и еще один знак». Сомнений не было. Оленята‑близнецы. Двуглавая рыба. Колдуны‑близнецы из племени Выдры. Две гагары. Все парное! Что же все‑таки пытаются сказать ей духи? Ах, если бы она умела понимать язык их знаков!
Решение пришло само собой, и Ренн медленно поднялась на ноги.
Чтобы понять, что говорят ей духи, она должна будет полностью открыть свою душу. Чего бы это ей ни стоило. И чем бы ни кончилось.
Луна проплыла по небу и исчезла, а Ренн все сидела, все терла белый камень‑голыш о черный, как учила ее Саеунн. Всю ночь она сидела вот так, качаясь взад‑вперед, и терла камешки один о другой, постепенно вводя себя в транс.
От можжевелового дыма кружилась голова, сок ольхи жег глаза, и ей хотелось поскорее закрыть их. Но это была лишь часть необходимых приготовлений. Ренн должна была полностью удалиться из внешнего мира и воспринимать все только своим внутренним зрением. Она должна была опустошить свой разум и открыть душу, чтобы получить желанный ответ.
Мышцы у нее ныли от усталости и однообразных движений. Цоканье камня о камень заполнило все вокруг, и Ренн казалось, что она погружается куда‑то во тьму.
– Духи Озера и Горы, – выдохнула она, – духи Леса и Льдов, прошу вас, станьте моими провожатыми в темной стране! Вы послали мне знаки, и я благодарю вас за это. Так помогите же мне теперь понять их значение!
И вдруг Ренн почувствовала, что ее действиям препятствует чья‑то чужая воля, куда более сильная, чем у нее. Охваченная страхом, она открыла глаза.
Сешру!
Скрипнув зубами, Ренн невозмутимо продолжала скрести камнем о камень, словно прячась в хрупкую скорлупу этих звуков.
«Я вижу тебя… – прозвучал у нее в ушах голос Сешру. Значит, той удалось‑таки проникнуть в ее мысли! – Я знаю пределы твоих возможностей… »
Камешки в руках у Ренн вдруг стали тяжелыми, точно огромные валуны, она с трудом могла приподнять их, но все же заставила себя продолжать магическое действо, отгораживаясь им от ядовитых слов Повелительницы Змей.
«… Это я – тот тростник и та буря, этот гром и тот ветер… Никогда ты не станешь свободна…»
Ренн чувствовала, что мышцы жжет, как огнем, и страшно кружилась голова. Воля Сешру подчиняла ее себе, Сешру была несокрушима, она была сильнее той бури, что валит даже самый мощный дуб…
Звук трущихся друг о друга камней стал громче. И вдруг превратился в некое гудение, похожее на гудение пчелиного роя, и Ренн словно плыла навстречу этому гудению куда‑то вниз, в глубины Озера, и когда она погрузилась достаточно глубоко, то услышала, как где‑то далеко, в верхнем мире, раздался вопль ярости и бессильно затих.
А она брела по дну озера и ощущала его боль и его невообразимую древность и печаль, и эта боль словно струилась сквозь нее.
Потом она увидела, что как бы склоняется над целебным источником, а руки Повелительницы Змей запечатывают его священной зеленой глиной…
Потом она вдруг оказалась у самой границы ледяной реки; качаясь на волнах, она вытягивала шею и видела перед собой ледяную стену, нестерпимо блестевшую в солнечных лучах: свирепые, твердые, жестокие льды, такие синие‑синие …
И тут она с криком очнулась.
Вскочила на ноги, и мышцы ее, сведенные судорогой, прямо‑таки завопили от боли. Когда судорога прошла, Ренн, прихрамывая и пошатываясь, побрела к воде.
– Я все понимала неправильно! – шептала она. – Это не Сешру сеет здесь смерть. А само Озеро!