Как часто бывает с народными блокбастерами, официальная критика встретила «Человека-амфибию» хулой. К примеру, критик С. Поляков так отозвался о фильме в минской газете «Знамя юности»: «Что можно сравнить с терпением зрителей, которые ждут не дождутся ярких, умных, интересных экранизаций. И долго ли еще за извинительными словами „по мотивам“ будет скрываться безвкусица и равнодушие к замечательным книгам?»
Другой критик – О. Чернов – оставил в газете «Молодежь Алтая» следующий отзыв: «Артистам не удалось создать запоминающиеся образы, уж очень мало материала дает для этого сценарий. Особенно это заметно в игре молодых артистов – В. Коренева (Ихтиандр) и А. Вертинской (Гуттиэре). Их герои превратились в схемы, символы.
Удивляться не приходится. Увлекшись сюжетной занимательностью, авторы сценария и постановщики забыли о главном – раскрытии образов героев. Этим и объясняется слабость фильма...»
Еще два рецензента – некие В. Кузьмин и С. Музалевский – в газете «Павлодарская правда» написали следующее: «Нет, не увидели мы в фильме „Человек-амфибия“ полюбившихся нам с детства героев книги живыми, полнокровными, одухотворенными. Не увидели в полном накале их борения, страсти, искания, любовь. Все это заменила внешняя красивость. Но эта голубая красота стала фоном, в красках которого поблекли образы героев картины».
Однако чем больше пресса ругала картину, тем восторженнее ее принимал рядовой зритель. Со стороны казалось, что критики и зрители соревновались друг с другом: первые торопились написать как можно больше зубодробительных рецензий на фильм, вторые – как можно быстрее его посмотреть, причем неоднократно. В итоге победил зритель. В прокате 1962 года «Человек-амфибия» занял 1-е место, собрав на своих сеансах 65 миллионов 500 тысяч зрителей. Как уже отмечалось, это был рекорд для отечественного кинематографа, так как ни один предыдущий фильм-фаворит не собирал такого количества публики (годом раньше «Полосатый рейс» привлек на свои сеансы только 42 миллиона 340 тысяч зрителей).
Между тем второе место в прокате-62 досталось творению режиссера, который в течение шести лет удерживал пальму первенства по кассовым сборам. Речь идет об Эльдаре Рязанове и его новой ленте «Гусарская баллада», которая собрала 48 миллионов 640 тысяч зрителей (а пальму первенства ему принесла, как мы помним, «Карнавальная ночь», собравшая по иронии судьбы столько же зрителей, сколько и «Баллада»).
На третьем месте расположился мэтр советского кинематографа Сергей Герасимов: его фильм «Люди и звери», повествующий о трудной судьбе советского офицера, оказавшегося после войны в числе перемещенных лиц, собрал 40 миллионов 330 тысяч зрителей. Комедию Юрия Чулюкина «Девчата» посмотрели 34 миллиона 800 тысяч человек, а мелодраму Евгения Брюнчугина и Анатолия Буковского «Среди добрых людей» – 30 миллионов 100 тысяч.
В итоге пятерка фаворитов кинопроката-62 собрала на своих сеансах в общей сложности 219 миллионов 370 тысяч зрителей, что было почти на 28 миллионов больше прошлогоднего показателя. Естественно, подобный рывок стал возможен во многом благодаря блестящим показателям фильма «Человек-амфибия», который один окупил почти три десятка нерентабельных картин.
Среди других кассовых лент в списке присутствовали следующие: комедия «Взрослые дети» Вилена Азарова (28 миллионов 700 тысяч), психологическая драма «713-й просит посадку» Григория Никулина (27 миллионов 900 тысяч), вторая часть экранизации романа Л. Толстого «Воскресение» Михаила Швейцера (27 миллионов 900 тысяч), комедия «Семь нянек» Ролана Быкова (26 миллионов 300 тысяч), производственная драма «Девять дней одного года» Михаила Ромма (23 миллиона 900 тысяч), религиозная драма «Грешница» Федора Филиппова и Гавриила Егиазарова (23 миллиона 800 тысяч), киноповесть «Мой младший брат» Александра Зархи (23 миллиона), киноповесть «Дикая собака Динго» Юлия Карасика (21 миллион 800 тысяч), военная драма «Иваново детство» Андрея Тарковского (16 миллионов 700 тысяч), киноповесть «Путь к причалу» Георгия Данелия (16 миллионов 440 тысяч).
Из перечисленных фильмов чуть меньше половины были дебютами в большом кинематографе. В числе дебютантов значились: Анатолий Буковский, Григорий Никулин, Ролан Быков, Юлий Карасик, Андрей Тарковский.
«Застава Ильича»
Между тем ситуация в высших киношных кругах продолжает оставаться напряженной. Письмо в защиту своего выступления в ВТО Михаил Ромм написал на собственной даче в феврале 1963 года, то есть спустя три месяца после скандала. Почему режиссер тянул с этим письмом столь долго, в общем-то понятно: не хотел извиняться перед Кочетовым и Ко. Однако почему он его все-таки написал? Здесь существуют две версии. Согласно первой, на Ромма давили высшие инстанции, согласно второй – письмо родилось как одна из попыток спасти Союз работников кинематографа, над которым нависла угроза ликвидации.
В сущности, понять власти было можно. За последнее время в кинематографической среде случилось такое количество скандалов с идеологическим уклоном, что это наводило кремлевское руководство на мысль о явном неблагополучии в руководящем звене СРК. Конечно, можно было это звено заменить, однако Хрущев пошел другим путем. По совету все того же Ильичева, который опирался на мнение интеллигентов-державников в лице писателей Всеволода Кочетова, Анатолия Софронова, Николая Грибачева и других, он решил вообще ликвидировать СРК как рассадник крамолы, а все киношное хозяйство перевести под юрисдикцию нового учреждения – Госкомитета СМ СССР по кинематографии, указ о создании которого был уже фактически готов (до этого существовал просто Комитет по кинематографии при Совете министров).
Немалую роль при этом сыграл один из новых фильмов, который Хрущев посмотрел при содействии все того же Ильичева. Это была картина Марлена Хуциева «Застава Ильича», которая рассказывала о современной молодежи: трех молодых москвичах, которые живут в одном дворе в центре столицы и чуть ли не все дни напролет проводят вместе (в этих ролях снялись Валентин Попов, Николай Губенко и Станислав Любшин). Это была талантливая картина, но с точки зрения существующей идеологии у нее оказался один существенный изъян: в ней герои вели настолько будничную жизнь, что места для подвига в ней не оставалось. Как скажет один из критиков фильма: «Это какие-то шалопаи, а не советские парни». Критик, конечно, был неправ: это были хорошие ребята, другое дело, что без героического блеска в глазах. Они никого не спасали, ни с кем особо не боролись, а если с кем-то и были не согласны, то полемизировали без особого энтузиазма, вяло как-то.
Для такого мастера, как Хуциев, это была по меньшей мере странная картина. Ведь несколько лет назад он создал (вместе с Феликсом Миронером) культовое кино про рабочий класс – «Весну на Заречной улице». А тут взялся за молодежную тему и снял такую же талантливую по своему художественному воплощению, но вялую по своему настрою картину по сценарию Геннадия Шпаликова.
Ильичеву фильм резко не понравился, но это была не единственная причина, из-за которой он решил затеять большую интригу. Он узнал, что ярым сторонником картины была Екатерина Фурцева, к которой он питал неприязненные чувства и считал виновной в том, что творческая интеллигенция отбилась от рук (дескать, слишком либеральничает министр с нею). В итоге Ильичев устроил для Хрущева просмотр чернового материала к фильму, после чего глава государства впал в бешенство, особенно возмутившись эпизодом разговора главного героя со своим погибшим отцом. Из этого разговора Хрущев сделал вывод, что сын не знает, как ему жить, к чему стремиться.
В сущности, авторы фильма были правы: они чутко уловили зарождающийся в части советской молодежи пессимизм. Многих молодых людей начала 60-х годов, в отличие от их предшественников, уже не вдохновляли кричащие и зовущие в светлое коммунистическое завтра лозунги (как мы помним, Хрущев громогласно провозгласил, что коммунизм в Советском Союзе будет построен к 1980 году). И авторы фильма, вероятно, надеялись на то, что руководство страны, посредством их картины, обратит внимание на эту проблему: например, устроив честную публичную дискуссию. Но эти надежды не оправдались, да и не могли оправдаться.
Власть прекрасно отдавала себе отчет, что подобная дискуссия грозила окончательно расстроить то хрупкое согласие, которое установилось в обществе после еще более мощной критики культа личности Сталина на ХХII съезде. В памяти властей все еще свежи были события недавнего прошлого: когда творческая интеллигенция сломя голову ринулась «окучивать» тему сталинских репрессий, а властям с большим трудом удалось отбить этот натиск. Так что дискуссии о молодых людях, с пессимизмом смотрящих в будущее и не знающих, как им жить дальше, в советском обществе начала 60-х годов не могло быть по определению. Вот почему Хрущев был взбешен направленностью фильма и сделал для себя вывод, что кинематографистов надо продолжать учить уму-разуму. Поэтому когда Ильичев (при активной поддержке Козлова) предложил распустить СРК и создать Госкино, а контроль над ним поручить исключительно ЦК, а Минкульт этой прерогативы лишить, Хрущев согласился. Не стал он возражать и против новой профилактической беседы с интеллигенцией.
На этот раз встреча проходила в более вместительном месте – в Кремле, в Свердловском зале, который насчитывал порядка 600 мест (в Доме приемов на Ленинских горах людей вмещалось вдвое меньше). При этом вопросов для обсуждения в повестку дня было вынесено гораздо больше, из-за чего встреча растянулась на два дня (7–8 марта). Опальный Михаил Ромм на это рандеву тоже был приглашен. Поэтому сошлемся на его рассказ:
«Встает Хрущев и начинает:
– Вот решили мы еще раз встретиться с вами, вы уж простите, на этот раз без накрытых столов, без закусок и питья. Мы было хотели на Ленинских горах, но там места мало, больше трехсот человек не помещается. Мы решили на этот раз внимательно поговорить, чтобы побольше народу послушало. Ну вот приходится собираться здесь. Но в перерывах тут будет буфет – пожалуйста, покушайте...
Помолчал. Потом вдруг, без всякого перехода:
– Добровольные осведомители иностранных агентств, прошу покинуть зал.
Молчание. Все переглядываются, ничего не понимают: какие осведомители?
– Я повторяю: добровольные осведомители иностранных агентств, выйдите отсюда.
Молчим.
– Поясняю, – говорит Хрущев. – Прошлый раз после нашего совещания на Ленинских горах, после нашей встречи, назавтра же вся зарубежная пресса поместила точнейшие отчеты. Значит, были осведомители, холуи буржуазной прессы! Нам холуев не нужно. Так вот, я в третий раз предупреждаю: добровольные осведомители иностранных агентств, уйдите. Я понимаю: вам неудобно так сразу встать и объявиться, так вы во время перерыва, пока все мы тут в буфет пойдем, вы под видом того, что вам в уборную нужно, так проскользните и смойтесь, чтобы вас тут не было, понятно?
Вот такое начало.
Ну а потом пошло, пошло – то же, что и на Ленинских горах, но, пожалуй, хуже. Уже никто возражать не смел. Щипачеву просто слова не дали. Мальцев попробовал было что-то вякать про партком Союза писателей, на который особенно нападали (власти собирались его закрыть и распылить по другим местам: например, по столичным киностудиям. – Ф. Р.), но его стали прерывать и просто выгнали, не дали говорить.
Эренбург молчал, остальные молчали, а говорили только вот те – грибачевы и софроновы, васильевы и иже с ними. Говорили, благодарили партию и правительство за помощь. Благодарили за то, что в искусстве наконец наводится порядок и что со всеми этими бандитами (иначе их уже не называли – абстракционистов и молодых поэтов), со всеми этими бандитами наконец-то расправляются.
Кто-то сказал из этих: мы где в Европе ни бывали, всюду находили следы поездок этих молодых людей, которые утюжат весь мир. Утюжат и всюду болтают невесть что, и наносят нам вред...».
Прервем на некоторое время речь режиссера для короткой реплики. В словах Ромма сквозит неприкрытая ирония по адресу тех, кто нападает на художников-новаторов. Но ведь то была сущая правда: эти художники и в самом деле направо и налево раздавали интервью зарубежным журналистам, у которых была одна цель – расписать своим читателям об ужасах тоталитарного СССР. Если взять подшивки западных газет за те годы и просмотреть все заметки о Советском Союзе, то ни одной положительной среди них вы не обнаружите. Все – сплошь критические, описывающие, как партия «громит художников-абстракционистов, запрещает смелые фильмы, гнобит писателей-правдолюбцев», ущемляет права евреев (в марте 1963 года известный английский философ и математик, нобелевский лауреат Бертран Рассел даже написал открытое письмо Хрущеву, где обвинял советские власти в преследовании евреев). И если Ромм полагал, что западных журналистов больше всего интересует правда и поиски справедливости, то он жестоко ошибался: они всего лишь выполняли заказ своих хозяев, идеологов «холодной войны», для которых любая критическая информация из Советского Союза была удобной возможностью ткнуть первую в мире страну рабочих и крестьян лицом в дерьмо. Увы, но многие представители советской интеллигенции этого не понимали, считая, что цивилизованный Запад спит и видит, как бы помочь Советскому Союзу стать процветающей страной, где бы «расцветали все цветы». Это заблуждение и станет одной из причин последующего краха великой страны.
И вновь вернемся к рассказу Михаила Ромма, который продолжает описывать события первого дня той памятной встречи руководителей страны с творческой интеллигенцией в марте 1963 года:
«Шолохов вышел, помолчал, маленький такой, чуть полнеющий, но ладно скроенный, со злым своим, незначительным лицом, и коротко сказал:
– Я согласен, говорить нечего, я приветствую.
Повернулся и сел...
(Недоброжелательное отношение Ромма к Шолохову объясняется просто: выдающийся писатель был одним из лидеров державников, постоянно разоблачал происки сионистов в СССР, поэтому и заслужил от либералов прозвище «главный антисемит СССР». Отсюда же растут и уши мнимого плагиаторства Шолохова – самого шумного проекта либералов на протяжении долгих десятилетий, вплоть до сегодняшних дней. – Ф. Р.)
Ну, вот так шел этот первый день. Рубали на куски так все инакомыслящее, так сказать, жевали прежнюю жвачку Ленинских гор, только уже на одной ноте, контрапункта не было. Не было такого, что выступает Грибачев, а ему отвечает Щипачев. Выступает такой-то, а ему отвечает Эренбург. Нет, все в одну трубу, главным образом по Эренбургу.
И вот пока это заседание шло, запомнил я лицо Козлова (Фрол Козлов – соратник Хрущева, член Президиума ЦК КПСС. – Ф. Р.). Сидел он не двигаясь, не мигал. Прозрачные глаза, завитые волосы, холеное лицо и ледяной взгляд, которым он медленно обводил зал, как будто бы все время пережевывал этим взглядом собравшихся. Так холодно глядел.
А Хрущев все время кипел, все время вскидывался, и Ильичев ему поддакивал, а остальные были недвижимы.
Пришлось в этот первый день выступать и мне. И опять выяснилась на этом выступлении какая-то удивительная сторона Хрущева.
От меня ждали покаянного выступления. Поэтому едва я записался, мне тут же дали слово. Я даже не ожидал – моментально.
Я вышел и с первых слов говорю:
– Вероятно, вы ждете, что я буду говорить о себе. Я говорить о себе не буду, эта тема, как мне кажется, недостаточно значительная для данного собрания. Я буду говорить о двух моментах. Я прежде всего хочу поговорить о картине Хуциева (о «Заставе Ильича». – Ф. Р.).
И начал заступаться за картину Хуциева и, в частности, разъяснять смысл эпизода свидания отца с сыном, когда сыну видится мертвый отец, и кончается этот разговор тем, что он спрашивает его: «Как же мне жить?» – а отец отвечает: «Тебе сколько лет?» – «Двадцать два». – «А мне двадцать», – отвечает отец и исчезает.
Я и говорю Хрущеву: ведь смысл этого в том, что ты же старше меня, ты должен понимать, я же понимал в твои годы и умер за советскую власть! А ты что?
И вдруг Хрущев мне говорит:
– Не-ет, нет-нет-нет, – перебивает он меня. – Это вы неправильно трактуете, товарищ Ромм, неправильно трактуете. Тут совсем другой смысл. Отец говорит ему: «Тебе сколько лет?» – «Двадцать два», – и исчезает. Даже кошка не бросит котенка, а он в трудную минуту сына бросает. Вот какой смысл.
Я говорю:
– Да нет, Никита Сергеевич, вот какой смысл.
Он опять:
– Да нет!..
Стали мы спорить. Я слово, он – два, я слово – он два. Наконец, я ему говорю:
– Никита Сергеевич, ну пожалуйста, не перебивайте меня. Мне и так трудно говорить. Дайте я закончу, мне же нужно высказаться!
Он говорит:
– Что я, не человек, – таким обиженным детским голосом, – что я, не человек, свое мнение не могу высказать?
Я ему говорю:
– Вы – человек, и притом Первый секретарь ЦК, у вас будет заключительное слово, вы сколько угодно после меня можете говорить, но сейчас-то мне хочется сказать. Мне и так трудно.
Он говорит:
– Ну вот, и перебивать не дают. – Стал сопеть обиженно.
Я продолжаю говорить. Кончил с картиной Хуциева, завел про Союз. Союз-то наш был накануне закрытия. Состоялось постановление Секретариата ЦК, чтобы ликвидировать Союз кинематографистов, и уже была назначена ликвидационная комиссия. Все! Союза, по существу, уже не было. Но я сделал вид, что вот ходят слухи о ликвидации Союза, но, мол-де, Союз по таким-то, таким-то и таким-то причинам нужен.
Он меня перебивает:
– Нет, разрешите перебить все-таки вас, товарищ Ромм. Это все должно делать Министерство культуры.
Я ему говорю:
– Министерство культуры не может этого делать, у него для этого возможностей нет. Скажем, послать творческую комиссию в Азербайджан или куда-то. Да кроме того, это денег будет стоить. Ведь наш-то Союз ничего не стоит государству, мы же на самоокупаемости.
Закончил я выступление. Потом выступил Чухрай, он хорошо уловил необходимый тон. Начал он с того, как он рубал абстракционистов в Югославии, как держался, а закончил так же: что нужно сохранить Союз.
И вдруг Хрущев объявляет перерыв и после перерыва начинает так:
– А знаете, товарищи, раскололи наши ряды кинематографисты. Вот мы было уже закрыли им Союз, а вот послушали и подумали: а может, оставить?
Ну, мы вскочили и говорим:
– Оставить!
– Давайте оставим. Только вы уж смотрите!
Нет, вы подумайте: накануне Секретариат ЦК запретил, я сказал несколько слов, несколько слов добавил Чухрай, и он решил – оставить!
Вы знаете, даже радости от этого не было...».
Трудно сказать, какая точно причина подвигла Хрущева пойти против воли Секретариата и сохранить Союз кинематографистов. То ли и в самом деле заступничество Ромма и Чухрая, то ли все произошло по воле импульсивного характера самого Хрущева. Но факт остается фактом: решение было переиграно в считаные часы.
На следующий день, 8 марта, состоялось продолжение встречи. Началось оно с большого доклада Хрущева, в котором тот суммировал события вчерашнего разговора и дал программные установки собравшимся на ближайшее будущее. Поскольку этот доклад занял много места, позволю себе процитировать лишь некоторые места из него:
«Нашему народу нужно боевое революционное искусство. Советская литература и искусство призваны воссоздать в ярких художественных образах великое и героическое время строительства коммунизма, правдиво отобразить утверждение и победу новых, коммунистических отношений в нашей жизни. Художник должен уметь видеть положительное, радоваться этому положительному, составляющему существо нашей действительности, поддержать его и в то же время, разумеется, не проходить мимо отрицательных явлений, мимо всего того, что мешает рождению нового в жизни.
Каждое, даже самое хорошее дело имеет свои теневые стороны. И самый красивый человек может иметь изъяны. Все дело в том, как подходить к жизненным явлениям и с каких позиций их оценивать. Как говорят, что ищешь, то и находишь. Непредубежденный человек, активно участвующий в созидательной деятельности народа, объективно видит и хорошее и отрицательное в жизни, правильно понимает и верно оценивает эти явления, активно выступает за утверждение передового, главного, того, что имеет решающее значение в общественном развитии.
Но тот, кто смотрит на нашу действительность с позиций постороннего наблюдателя, не может увидеть и воссоздать правдивой картины жизни. К сожалению, бывает так, что некоторые представители искусства судят о действительности только по запахам отхожих мест, изображают людей в нарочито уродливом виде, малюют свои картины мрачными красками, которые только и способны повергнуть людей в состояние уныния, тоски и безысходности, рисуют действительность сообразно своим предвзятым, извращенным, субъективистским представлениям о ней по надуманным ими худосочным схемам.
Прошлый раз мы видели тошнотворную стряпню Эрнста Неизвестного и возмущались тем, что этот человек, не лишенный, очевидно, задатков, окончивший советское высшее учебное заведение, платит народу такой черной неблагодарностью. Хорошо, что таких художников у нас немного, но, к сожалению, он все-таки не одинок, среди работников искусства. Все видели и некоторые другие изделия художников-абстракционистов. Мы осуждаем и будем осуждать подобные уродства открыто, со всей непримиримостью.
Товарищи! Наша партия считает советское киноискусство одним из самых важных художественных средств коммунистического воспитания народа. По силе воздействия на чувства и умы людей и по охвату широчайших масс народа ничто не может сравниться с киноискусством. Кино доступно людям всех слоев общества и, можно сказать, всех возрастов, от школьников до стариков. Оно проникает в самые отдаленные районы и селения.
Вот почему Центральный Комитет партии с таким вниманием и требовательностью подходит к вопросам развития советского киноискусства.
Мы видим и высоко оцениваем достижения в области художественной кинематографии. И, вместе с тем, считаем, что достигнутое не отвечает нашим задачам и тем возможностям, которыми располагают деятели киноискусства. Мы не можем быть равнодушными к идейной направленности киноискусства и художественному мастерству выпускаемых на экраны кинофильмов. В этом отношении дела в области кино обстоят далеко не так благополучно, как представляют себе многие киноработники.
Большое беспокойство вызывает то обстоятельство, что в кинотеатрах демонстрируется множество весьма посредственных кинокартин, убогих по содержанию и немощных по форме, которые раздражают или повергают зрителей в состояние сонливости, скуки и тоски.
Нам в предварительном порядке показали материалы к кинофильму с весьма обязывающим названием: «Застава Ильича». Картина ставится режиссером тов. М. Хуциевым на киностудии имени Горького, под художественным руководством известного кинорежиссера тов. С. Герасимова. Надо прямо сказать, что в этих материалах есть волнующие места. Но они по сути дела служат прикрытием истинного смысла картины, который состоит в утверждении неприемлемых, чуждых для советских людей идей и норм общественной и личной жизни. Поэтому мы выступаем решительно против такой трактовки большой и важной темы.
Об этом можно было бы и не говорить, так как работа над фильмом еще не закончена. Но поскольку в нашей печати и в некоторых публичных выступлениях литераторов и деятелей кино всячески расхваливаются «выдающиеся качества» этого фильма, необходимо высказать и наше мнение.
Название фильма «Застава Ильича» аллегорично. Ведь само слово «застава» означало раньше «сторожевой отряд». Да и теперь этим словом называются наши пограничные форпосты на рубежах страны. Видимо, надо полагать, что основные персонажи фильма и представляют собой передовые слои советской молодежи, которые непоколебимо стоят на страже завоеваний социалистической революции, заветов Ильича.
Но каждый, кто посмотрит фильм, скажет, что это неправда. Даже наиболее положительные из персонажей фильма – трое рабочих парней не являются олицетворением нашей замечательной молодежи. Они показаны так, что не знают, как им жить и к чему стремиться. И это в наше время развернутого строительства коммунизма, освещенное идеями Программы Коммунистической партии!
Разве такая молодежь сейчас вместе со своими отцами строит коммунизм под руководством Коммунистической партии! Разве с такими молодыми людьми может наш народ связать свои надежды на будущее, поверить в то, что они станут преемниками великих завоеваний старших поколений, которые совершили социалистическую революцию, построили социализм, с оружием в руках отстояли его в жестоких схватках с фашистскими ордами, создали материальные и духовные предпосылки для развернутого строительства коммунистического общества!
Нет, на таких людей общество не может положиться – они не борцы и не преобразователи мира. Это – морально хилые, состарившиеся в юности люди, лишенные высоких целей и призваний в жизни.
В картине обозначено намерение показать в отрицательном плане и раскритиковать встречающихся еще среди нашей молодежи бездельников и полуразложившихся типов, которые никого не любят и не уважают; старшим они не только не доверяют, но и ненавидят их. Они всем недовольны, на все брюзжат, все высмеивают и оплевывают, проводят свои дни в праздности, а вечера и ночи – на гулянках сомнительного свойства. Такие типы с высокомерным презрением говорят о труде. Жрет этакий шалопай хлеб насущный, да еще и глумится над теми, кто создает этот хлеб своим нелегким трудом.
Свое намерение судить праздных людей, тунеядцев постановщики фильма не сумели осуществить. У них не хватило гражданского мужества и гнева заклеймить, пригвоздить к позорному столбу подобных выродков и отщепенцев, они отделались лишь слабой пощечиной негодяю. Но таких подонков пощечиной не исправишь.
Постановщики картины ориентируют зрителя не на те слои молодежи. Наша советская молодежь в своей жизни, в труде и борьбе продолжает и умножает героические традиции предшествующих поколений, доказавших свою великую преданность идеям марксизма-ленинизма. Хорошо показана наша молодежь в романе А. Фадеева «Молодая гвардия». И очень жаль, что С. Герасимов, ставивший фильм по этому роману, не посоветовал своему ученику М. Хуциеву показать в своей картине, как в нашей молодежи живут и развиваются замечательные традиции молодогвардейцев.
Я уже говорил вчера, что серьезные, принципиальные возражения вызывает эпизод встречи героя фильма с тенью своего отца, погибшего на войне. На вопрос сына о том, как жить, отец в свою очередь спрашивает сына – а сколько тебе лет? И когда сын отвечает, что ему двадцать два года, отец сообщает – а мне двадцать... и исчезает. И вы хотите, чтобы мы поверили в правдивость такого эпизода? Никто не поверит! Все знают, что даже животные не бросают своих детенышей. Если щенка возьмут от собаки и бросят в воду, она сейчас же кинется его спасать, рискуя жизнью.
Можно ли представить, чтобы отец не ответил на вопрос сына и не помог ему советом, как найти правильный путь в жизни?
А сделано так неспроста. Тут заложен определенный смысл. Детям хотят внушить, что их отцы не могут быть учителями в их жизни и за советами к ним обращаться незачем. Молодежь сама без советов и помощи старших должна, по мнению постановщиков, решать, как ей жить.
Что же, здесь довольно ясно выражена позиция постановщиков кинофильма. Но не слишком ли вы хватили через край? Вы что, хотите восстановить молодежь против старших поколений, поссорить их друг с другом, внести разлад в дружную советскую семью, объединяющую и молодых и старых в совместной борьбе за коммунизм? Можем со всей ответственностью заявить таким людям – ничего у вас из этого не выйдет! (Бурные аплодисменты.)
В наше время проблема отцов и детей не существует в таком виде, как во времена Тургенева, так как мы живем в совершенно другую историческую эпоху, которой присущи и другие отношения между людьми. В советском социалистическом обществе нет противоречий между поколениями, не существует проблемы «отцов и детей» в старом смысле. Она выдумана постановщиками фильма и искусственно раздувается не в лучших намерениях.
Так мы понимаем отношения людей в нашем обществе и хотим, чтобы эти отношения находили правдивое отображение в произведениях литературы, в пьесах, кинофильмах, музыке, живописи – во всех видах искусства. Кто этого еще не понимает, пусть задумается, а мы поможем им занять правильную позицию.
Позволительно спросить режиссера фильма товарища Хуциева и его шефа товарища Герасимова, как могла возникнуть у них идея такой картины?
Серьезные ошибки фильма очевидны. Казалось бы, что деятели кино, которые видели его, должны были откровенно и прямо сказать об этом режиссеру. А происходило вокруг картины нечто невероятное. Еще никто не видел фильма, а уже развернулась широкая рекламная кампания в международном масштабе, как о самом выдающемся «из ряда вон выходящем явлении в нашем искусстве». Зачем это нужно? Нельзя так поступать, товарищи, нельзя!..
В художественном мастерстве, в ясности и четкости идейных позиций – сила художественных произведений. Но, оказывается, это не всем нравится. Иногда идейную ясность произведений литературы и искусства атакуют под видом борьбы с риторичностью и назидательностью. В наиболее откровенной форме такие настроения проявились в заметках Некрасова «По обе стороны океана», напечатанных в журнале «Новый мир». Оценивая еще не вышедший на экран фильм «Застава Ильича», он пишет: «Я бесконечно благодарен Хуциеву и Шпаликову, что они не выволокли за седеющие усы на экран все понимающего, на все имеющего четкий, ясный ответ старого рабочего. Появись он со своими поучительными словами – и картина погибла бы».