Ах, да. Когда Белла была в больнице. Проклятье.
- Я все равно не хочу говорить об этом.
Джаспер вздыхает.
- Эдвард, единственное, что я могу тебе сказать - ты должен быть честен и сам с собой, и с Беллой. Если будешь притворяться, что она тебе безразлична, то загонишь себя в еще больший стресс. Нет смысла лгать самому себе или же отрицать это. Так как это связано с Беллой, возможно, ее… жизненный опыт … мог бы стать полезным для тебя. Уверен, она в определенной степени может понять то, что ты испытываешь. Может быть, именно поэтому ты чувствуешь связь с ней. Однако, Эдвард, ты должен быть честен с ней, потому что для кого-то с таким опытом, как у нее, нет ничего хуже вранья и скрытности. То, что она позволила тебе помочь ей, даже если просто в финансовом плане, является для нее большим шагом. Долгое время она полагалась на саму себя и была в одиночестве, и после такого сложно довериться кому-либо.
Как будто я этого не знаю.
Я вхожу в дом - Белла сидит в гостиной. Она смотрит через плечо и чуть-чуть улыбается. Проклятые чувства. Я сажусь рядом с ней и бросаю на стол ключи. В комнате темно, за исключением Рождественских огоньков на елке. Ей стоило бы включить камин. Здесь холодно. Я смотрю под елку, вижу оставшийся подарок и встаю, чтобы его поднять. Я снова сажусь и смотрю на коробку, прежде чем вручить ей. Она смотрит на меня.
- В этом нет ничего такого, поверь мне.
Она скидывает с себя одеяло и встает, заставляя меня вздохнуть. Это просто глупый подарок. Я откладываю его в сторону и прислушиваюсь к ее шагам на лестнице. Я собираюсь найти пульт, когда слышу, как она спускается вниз. Она возвращается в комнату и вновь садится возле меня. В ее руках что-то есть. Подарок. Я смотрю на нее, и она машет им передо мной.
|
|
- Я видела твой дурацкий подарок под елкой и не хотела быть задницей. - Она кладет его мне на колени. - Элис сказала, что ты любишь гольф, но я ни черта не знаю о гольфе.
Уголки моего рта приподнимаются.
- Спасибо, Белла.
Она пожимает плечами. Я кладу ее подарок ей на колени.
– Я не знаю, что нравится тебе, но, думаю, это будет полезно.
Она медленно наклоняется и начинает рвать бумагу. Мои внутренности пляшут. Не знаю почему. С бумагой покончено, и она поднимает крышку. Ее руки замирают. Она не двигается, и я не пойму, что это значит.
- У тебя его не было. Я не был уверен, захочешь ли ты остаться. Я надеялся, что захочешь.
Ее палец опускается в коробку, и она выуживает брелок. Она держит его в руке. Ее большой палец пробегается по выгравированной в серебре «Б» - ее инициалу. На нем болтается ключ от дома. Огни с гирлянд отражаются на металле, и он мерцает.
Она смотрит на меня. В ее взгляде нет боли. Она смотрит понимающе.
- Спасибо.
Я киваю.
- Пожалуйста.
Ее взгляд опускается вниз, и я полагаю, она хочет, чтоб я открыл свой подарок. Я поднимаю его и очищаю от бумаги. Я действую медленно, но на самом деле с волнением стремлюсь узнать, что там. Мне никогда и не снилось, что она что-то мне купит. Бумага спадает, и в моих руках остается книга в кожаном переплете. Она немного потертая. Я пролистываю страницы - там пусто. Я не совсем понимаю, но все равно благодарен.
- Твоя предыдущая уже заполнена.
Я смотрю на нее.
- Предыдущая?
Ее голос становится робким:
- Та тетрадь, которая на пианино.
Мои глаза переносятся туда, и я понимаю. Это блокнот для написания музыки. Мне стоило бы рассердиться на то, что она копалась в моих вещах, но я не сержусь. Я снова смотрю на книгу и не могу не чувствовать себя ошеломленным. Она не просто купила что-то - она, как ни удивительно, купила мне что-то личное.
|
|
Вдумчивое.
Я в такой заднице. Джаспер прав, я в полной заднице.
- Оу, кстати, ты также можешь вписывать в него свои грязные мыслишки. Те безумные фантазии с кнутами и беременными цыпочками, – она снова возвращается к двусмысленностям. Мое молчание дает ей знать, что мне это не нравится. Единственное, что мне не нравится – это та дерьмовая маска, которую она натягивает.
- Она идеальна, Белла. Спасибо.
Я кладу книгу на журнальный столик. Мне необходимо объяснить ей это дерьмо, но она уже и так всполошена тем, что только что подарила мне подарок, а он мне не понравился – она так подумала. Мой мозг подыскивает способы заставить ее понять. Возможно, нам поможет все та же простая игра. Я начну ее, чтобы она поняла, что я серьезен. Это сработало на День благодарения в моей комнате.
Я смотрю вперед. Мне требуется некоторое время, но я произношу это:
- Там раньше была стена. Таня любила сидеть у такого же окна, - я киваю на окно меньшего размера в левом углу комнаты, - она читала там часами, иногда училась. Она подтягивала туда кресло и просто терялась в книге. Я любил наблюдать за ней. - Я снова смотрю на скамью под окном.
В своей памяти я вижу ее там. На улице весна и ярко светит солнце. Ее пальцы накручивают длинную прядь волос, пока она лежит, откинувшись на спинку кресла, и читает. Ее ноги длинные, сливочные и просто идеальные. Ее улыбка, когда она ловит мой взгляд, означает для меня целый мир. Мы занимались там любовью. Там я сказал ей, что люблю. На этой скамье я сидел, наблюдая, как она танцевала под снегом и делала снежных ангелов. Мне придется снова сесть на это чертово место.
|
|
- Я снес стену и установил там скамейку с окном. Она со своей сестрой была в городе, а когда вернулась, я уже закончил. Она была так счастлива.
Я собираю всю свою силу воли, встаю и протягиваю Белле руку. Она колеблется.
- Пожалуйста? – Ее ладонь медленно поднимается и устраивается в моей. Я иду к скамье и сажусь. Она - нет.
Она покачивает головой.
- Мне не стоит…
Я заверяю ее:
- Все в порядке.
Она осторожно присаживается. Ее рука выскальзывает из моей. Она кладет ее на колени. Я стараюсь удержать ее взгляд. Джаспер сказал, что я должен быть честен. Когда вы говорите правду, то должны смотреть в глаза. Этому меня научила Эсме, еще когда мне было семь.
- Мне не нравится сидеть здесь, Белла. Я чувствую себя некомфортно. Мне некомфортно рассказывать тебе эту историю, но, думаю, так будет справедливее, так как я хочу спросить у тебя кое-что, что заставит тебя чувствовать себя некомфортно.
Она качает головой.
- Я не хочу говорить о семейных делах. Не сегодня.
- Я говорю не о твоих отце или матери. Мне просто нужно узнать кое-что. Это беспокоит меня, и я просто хочу знать.
На ее лице отражается непонимание. Я набираюсь смелости и поднимаю руку к ее щеке. Как я и ожидал, она отодвигается назад. Я опускаю руку к ее груди. Никакой реакции. Я останавливаюсь до того, как вступить с ней в контакт.
- Почему от первого прикосновения ты шарахаешься, а от второго - нет, Белла?
Она ничего не говорит. Я передвигаюсь немного ближе.
- Почему если я спрашиваю о тебе и твоей семье, тебе некомфортно, тебе это не нравится, но когда я спрашиваю о твоей прежней профессии, ты никогда не колеблешься с ответом? Ты, фактически, выглядишь почти счастливой, когда говоришь об этом. Почему так происходит?
Она отодвигается, уклоняется от меня.
- Белла, ты сказала мне, что я не очень много знаю о женщинах, но, возможно, ты не так уж много знаешь о мужчинах?
На ее лице сомнение. Я продолжаю:
- У тебя когда-нибудь был парень? Кто-то, с кем ты встречалась просто потому, что хотела, а не потому, что он платил тебе за то, чтобы ты была с ним?
- Я говорила тебе, что мне было семнадцать, когда я начала танцевать стриптиз. Когда, черт побери, я успела бы завести парня, Каллен?
Я киваю.
- Я так и думал. Тебе знаком только один способ быть с мужчиной. Никто и никогда не относился к тебе по-другому.
Она снова поднимает вокруг себя стены.
- И ты думаешь, что станешь тем, кто исправит это?
- Нет, я просто хочу, чтобы ты знала, что я не думаю о тебе или насчет тебя так, как они.
Ее брови приподымаются.
- Ты - мужчина, и это ложь. Не прикидывайся невинным или сраным Белым Рыцарем, Эдвард. У тебя на меня встает точно так же, как и у всех остальных.
- И ты провоцируешь это, - противостою ей я.
Она хочет возразить, но я поднимаю руку, останавливая ее.
- Позволь мне закончить. Ты провоцируешь это, и то, что затем происходит, естественный процесс. Я говорю не о том, что ты некрасива, Белла. Ты красива, невероятно красива. Я говорю о том, что когда моя рука хочет прикоснуться к твоей щеке, она просто хочет прикоснуться к твоей щеке. Когда я предлагаю тебе свою руку, то просто хочу помочь тебе. И если я делаю что-то заботливое для тебя – неважно что – это только потому, что я хочу позаботиться о тебе. Я не жду взамен сексуальных услуг. Я не хочу их взамен. Мне не нравится слушать о том, что те остальные мужчины делали с тобой, или о том, что никто из них не смог объяснить тебе, что это неправильно. То, что делал я с тобой, было неправильным.
Она фыркает.
- Только потому, что у тебя глухо с сексом, не значит, что и у всех остальных должно быть так же, Эдвард. Ты не напишешь проклятую книгу с правилами.
- Я и не говорил этого. И я говорю не о той девушке, кто просто встречается и веселится с мужчинами, которыми пользуется. Я говорю о девушке, которая была всего лишь девочкой, когда умер ее отец - отец, который, как я полагаю, никогда бы не позволил, чтобы с такой девушкой обращались так, как обращались с тобой…
Она собирается встать, но я хватаю ее и заставляю остаться. Одной рукой я держу ее за запястье, а другой - за руку.
– Белла, я не хочу видеть, как ты страдаешь. Я не хочу, чтобы ты думала, что это все, для чего ты предназначена, потому что это не так.
Она начинает дрожать.
– Пожалуйста, отпусти меня.
Я игнорирую ее просьбу.
- Ты понимаешь, о чем я говорю?
Она извивается и выкручивается, но не может освободиться. Она начинает плакать, но не от боли, а от страха. Она не боится меня. Она боится себя.
- Эдвард, пожалуйста, дай мне уйти.
- Белла, ты была маленькой девочкой. У него не было возможности объяснить тебе все эти вещи.
Она качает головой. Ее глаза закрываются.
– Остановись. Пожалуйста, прекрати. - Она рыдает и умоляет меня снова и снова, но я держу ее. Я обнимаю ее руками и просто держу. Она до сих пор дрожит. Ее руки возле моей груди сжимаются в плотные кулаки (п.п.: я уже реву). Она сопротивляется, но я не обращаю на это внимания. Я крепче сжимаю вокруг нее свои объятия и тихонько покачиваю взад-вперед, словно она - та маленькая девочка.
Проходит какое-то время, и оно кажется вечностью. Ее кулаки разжимаются, и ладони ложатся мне на грудь. Ее рыдания утихают, переходя в икоту и шмыганье. Я продолжаю покачивать ее. Это помогает. Я ничего не говорю. Я позволяю пальцам мягко коснуться ее волос. Я глажу ее по голове. Она прижимается к моей груди щекой. Она выплескивает эмоции. Она впускает меня и позволяет эмоциям выплеснуться.
То чувство внутри меня пульсирует. Упивается эйфорией того, как может чувство дискомфорта приносить такой простой комфорт. Нам обоим. На Таниной скамье. Все та же простая игра и честность. Кто бы знал. Я склоняю свою голову к ней, закрываю глаза и позволяю себе подумать о Белле. О ее потребностях, ее уязвимости и о том, как поубедительнее доказать ей свою точку зрения. Я не хочу отпускать ее, но отпускаю и отклоняюсь. Она смотрит вниз. Я медленно протягиваю руки к ее лицу и приподнимаю ими ее подбородок. Ее глаза наполнены слезами, когда она смотрит на меня.
Большими пальцами я стираю слезы с ее щек. Я пробегаюсь одной рукой по ее лицу. Мои пальцы прижимаются к ладони, и я скольжу костяшками по ее щеке. Я смотрю на нее. Прямо в глаза. Честность. Доверие. Я освобождаю другую руку и подражаю своим движениям. С каждым поглаживанием она расслабляется все больше. Я позволяю кончикам пальцев коснуться линии ее волос. И по-прежнему смотрю на нее. Мои пальцы скользят по ее каштановым локонам, и я откидываю ее длинные пряди через плечо, подальше от лица. Чистая. Бледная. Белла. Это все, что я вижу в свете луны. Первозданная. Бледная. Белла.
Я наклоняюсь вперед. Ее тело напрягается. Я снова потираю пальцами ее щеки. Она смущается и краснеет. Ее глаза закрываются. Я прижимаюсь губами к местечку под ее глазом и к переносице. Мои поцелуи легкие. Сладкие. Я просто хочу, чтобы она знала, на что это похоже. Однако и у меня уже давно такого не было, так что она не единственная, кто учится этому. Я делаю то же самое с другой стороной ее лица и отклоняюсь. Я продолжаю двигать своими пальцами. Она снова смотрит на меня.
Мой голос тих:
- Это – единственный способ, которым должны к тебе прикасаться, Белла. Единственный способ, которым ты должна всегда желать, чтоб к тебе прикасались. Единственный способ, которым я хочу к тебе прикасаться.
Она какое-то мгновенье еще удерживает нашу связь, но затем отворачивается к окну.
- Снег все еще идет.
Она уходит от разговора.
Я позволяю ей. Мои руки спадают к коленям.
- Обещают, что так будет всю ночь.
Ее голос ровный:
- Ты когда-нибудь еще играл в нем?
Мои губы расходятся в улыбке.
- Нет, вообще-то, нет.
- Мне бы хотелось.
- Белла, там ниже двадцати градусов. (п. беты: около -7 по Цельсию.)
Она пожимает плечами.
- У меня есть пальто.
Я пристально всматриваюсь в окно. Было бы ужасно закончить вечер слезами Беллы. Сейчас Рождество. Чертово Рождество. Я поворачиваюсь к ней.
- Я не собираюсь лепить снежную бабу, Белла, но выйду с тобой, если хочешь. И покажу тебе кое-что.
- Что?
- Увидишь. Обувай ботинки.
Она мгновенье смотрит на меня, и я ободрительно киваю. Она встает со скамьи и направляется к лестнице. Я иду к шкафу в прихожей и надеваю теплое пальто. Она спускается, когда я одеваю перчатки. Я оглядываю ее и роюсь в шкафу. Схватив вязаную шапку, я одеваю ее ей на голову, когда прохожу мимо. Шапка осталась со времен моей юности и прикрывает Белле глаза. Белла поправляет ее, и следует за мной. Я веду нас через заднюю дверь. На улице чертовски холодно. Холоднее, чем просто холодно. Гребаные эскимосские холода.
Я дрожу по пути к другой стороне дома. Белла ждет. Я вставляю вилку шнура в розетку, и тропинка оживает. Я оборачиваюсь - Белла смотрит на тропинку. В ее глазах мерцает легкое изумление. Я протягиваю ей руку, и она смотрит то на нее, то на меня. Она делает шаг вперед и осторожно кладет свою руку в мою. Мое внутреннее «я» улыбается.
- Мне повезло, что я купил этот дом. Он был одним из двух, построенных в то время в этом районе. Они только начали его застраивать. У меня есть соседи спереди дома, но не за ним. – Мы начинаем проходить через задний двор в сторону тропинки. В ветвях высоких деревьев сияют маленькие белые огоньки. Они освещают наш путь и излучают тепло на фоне холода.
- Это все твое? - спрашивает она.
Я киваю.
- Да, здесь где-то два акра или около того. (п. беты: чуть больше 8000 кв. метров.)
Ее маленький пальчик указывает на гирлянды.
- И ты зажигаешь их каждый год?
- Они здесь весь год. Я никогда не снимаю их. Хотя и не включал очень давно.
Мы некоторое время молча идем по тропинке. В мертвенной тиши ночи слышится лишь хруст снега под нашими ногами. Белла несколько раз спотыкается, и я крепко удерживаю ее за руку. Ее маленькие пальчики точно так же сжимают мои, и я не могу спастись от того чувства, что оживает во мне.
- Каким был твой любимый рождественский подарок, когда ты был маленьким? – тихо спрашивает она.
- Хмм… эмм… это было так давно, - смеюсь я. - Наверное, тот маленький робот, который мне подарили.
Она улыбается и смотрит на меня.
– Почему?
– Он работал от дизельного топлива, и его голова дымилась, когда он останавливался и двигал руками. Элис ненавидела этот запах.
Она тихонько смеется.
- Что насчет тебя?
Она на мгновение задумывается.
- Обычно мне нравились те небольшие картонные штуки с лицами - в них, похоже, были магнитные частицы или что-то такое, и нужно было использовать палочку, чтобы перемещать их по доске.
Она смотрит на меня, и я киваю в понимании.
- "Wooly Willy." (п.п.: Шерстистый Вилли – игрушка, в которой металлические опилки перемещаются с помощью магнитной палочки для добавления возможностей для движения лица. Кому интересно, гляньте, как эта штукенция работает https://www.youtube.com/watch?v=y9J-2jfu33Y)
Ее лицо озаряется.
- Да, точно. – Ее смех становится громче. - Святое дерьмо, это название… это название такое неподходящее. Неудивительно, что мне это нравилось.
Я закатываю глаза и продолжаю идти.
- Что это? - указывает она на беседку.
- Просто беседка. Она отапливается, и иногда - когда температура не ниже двадцати - в ней здорово отдохнуть и расслабиться. - Она рассматривает ее, когда мы проходим мимо. Беседка освещена точно так же, как и деревья. – Можешь посмотреть, если хочешь.
Я останавливаюсь. Она подходит к беседке. Я жду на ступеньках, пока она осматривается. Она поворачивается ко мне, и ее палец указывает на динамики.
– Зачем они?
- Чтобы слышать музыку или счет в игре - в зависимости от того, кто здесь, - улыбаюсь я.
- Ты можешь включать здесь музыку?
Я касаюсь ногой деревянной обшивки.
– Здесь встроен приемник. Не спрашивай меня, как это работает, потому что я не смогу объяснить тебе.
- И какую музыку?
Я пытаюсь припомнить, что здесь было в последний раз. Прошло слишком много времени.
– Хороший вопрос. - Я опускаюсь на колени и открываю щеколду, запирающую эту часть пола. Включаю систему и нажимаю «play». Играет что-то мягкое и… о, теперь я припоминаю. Я опускаю дверцу и встаю.
- Тебе нравится такое? Джаз? Ты иногда слушаешь его в машине.
Я киваю. Она садится и просто слушает. Я откидываюсь на скамью и наблюдаю за ней. В моей голове вспыхивают образы, где Белла – юная девушка, сидящая на открытой трибуне стадиона и ждущая, чтобы кто-нибудь подошел и пригласил ее на танец. Интересно, доросла ли она вообще до этого? А если да, то приглашал ли ее кто-нибудь? Брал ли когда-либо парень ее просто за руку, вел ли на танцевальную площадку и заставлял ли почувствовать ее особенной, даже если всего на одну песню? Нет, скорее всего, нет. Это не та песня, которую они включили бы на школьных танцах. Это не та песня, под которую юная девушка захотела бы танцевать, но это все, что у меня есть, и все, что я могу.
- Ты умеешь танцевать?
Она смотрит на меня и кивает.
- Умею.
Я делаю несколько шагов и протягиваю руку.
- Не хотела бы ты?..
И она улыбается, как застенчивая девушка. На ее щеках румянец, и она уже не та же самая Белла. Я наклоняюсь и поднимаю ее руку с коленей. Она выглядит напуганной, и это слишком смешно, но я не смеюсь. Я тяну ее на себя, и она встает. Одна рука вокруг нее. Вторая - на ее бедре. Толстый слой одежды делает это неудобным. Ее рука лежит в моей. Другая - на моем плече. Я двигаюсь медленно. Я веду ее, и, уверен, она ненавидит это. Она любит иметь контроль над мужчинами, а его у нее нет. Она знает, что я не отступлю, и ненавидит это. Она выглядит испуганной. Она выглядит уязвимой. Она выглядит, как девушка, которой она должна была бы стать.
Я замираю. Поверх ее плеча мои глаза улавливают в лесу движение. Я поворачиваю ее и за бедра удерживаю на месте. Склонившись к ее волосам, я шепчу:
- Не двигайся.
Я отпускаю ее и опускаюсь на колени. Выключаю музыку и снова подымаюсь, вставая позади нее.
- Ты видишь это?
Она качает головой. Я кладу руки ей на плечи и слегка перемещаю в сторону, указывая пальцем.
– Прямо там. Два лося.
Это занимает минуту, но когда она видит их, то оглядывается через плечо и улыбается. Я наклоняюсь и шепчу:
- Сохраняй спокойствие. - Я беру ее за руку, и мы на цыпочках крадемся к лестнице. Я помогаю ей спуститься, и мы пригибаемся к земле, наблюдая за ними. Я вижу их каждый год, это не ново для меня, но наблюдать за ними глазами Беллы – это ново. Она выглядит полностью ошеломленной, и я не могу отвести взгляд.
Пока один из них не издает шум. И не начинает приближаться к нам.
Я прикладываю палец к губам. Ее взгляд мечется между мной и лосем. Признаюсь, все это немного пугает. Они огромные, а мы… нет. Плюс, это их место для игр, а не наше. Они приближаются, и мое сердце колотится. Им, кажется, просто любопытно, но это все равно тревожит. Они нюхают землю, разворачиваются и отступают. Когда они отдаляются на несколько метров от тропинки, я хватаю Беллу за руку, и мы бежим, как угорелые.
Входная дверь за нами закрывается, и я не останавливаюсь, пока мы не оказываемся в гостиной. Я падаю на диван. Белла – следом за мной. Все, что можно услышать, это наше затрудненное дыхание. Как только до меня доходит, что мы в безопасности, я начинаю смеяться и не могу остановиться. Белла тоже смеется. Я тяну свое пальто и расстегиваю пуговицы, нуждаясь в воздухе.
- Я так рад - я думал, холод будет худшей частью, - с сарказмом говорю я.
Белла все еще смеется.
- Святое дерьмо. Видел бы ты свое лицо, Каллен. Черт, я не могу так бегать.
Я сажусь и стягиваю пальто с плеч.
- Ты в порядке?
Она кивает.
- Да, лучше уж иметь колики, нежели лицо, объеденное дикими животными.
Я внимательно смотрю на ее живот.
- Ты уверена? По правде говоря, ты и вправду не должна так бегать.
Она приподнимается.
- Я в порядке. - Она скидывает пальто. Шапка остается на голове. Я стягиваю ее.
- Итак, ты получила свою порцию развлечений на свежем воздухе, Белла? Теперь довольна? Можем мы просто включить камин и насладиться Рождеством внутри, ну, знаешь, где тепло и нет лице-поедающих-лосей, а?
Она показывает мне средний палец.
- Приму это как «да». – Я включаю камин и откидываюсь на спинку дивана. - Хочешь посмотреть фильм?
Она пожимает плечами.
- Давай.
- Выбирай, что хочешь. - Я протягиваю ей пульт, и она выбирает единственный идущий не Рождественский фильм. Я укладываюсь на диван и устраиваю голову на подушке. Она подражает моему положению на другой стороне дивана. Мои глаза смотрят фильм несколько минут, а затем дрейфуют к книге на журнальном столике. То чувство меня переполняет. Я не могу его больше игнорировать. Оно там. Оно стало частью меня, или, возможно, оно всегда было частью меня, а я просто забыл. Я не уверен. Я смотрю на Беллу - она подворачивает свои руки к груди. Ее тело сворачивается в клубочек, и она выглядит так, словно замерзает. Я мог бы дотянуться до одеяла. Без сомнения. Но не делаю этого.
- Белла.
Она оглядывается на меня. Я перемещаюсь поближе к диванным подушкам. Моя рука похлопывает по месту передо мной. Ее тело медленно передвигается. Она ложится лицом к телевизору. Я потираю ее руку, чтобы согреть. Она не уворачивается.
Я шепчу:
- Так лучше?
Она кивает, и я продолжаю потирать. Ее тело расслабленно прижимается к моему. В этом нет ничего непристойного. Она не играет. Она не ерзает об меня. Она просто лежит, погружаясь в сон, теплая и мягкая. Я позволяю своей руке обнять ее, словно оберегая. Не знаю от чего. Мои веки тяжелеют, и чем теплее ей становится, тем больше они тяжелеют, и чем более сонным я становлюсь, тем больше расслабляется она. Я закрываю глаза и склоняю свою голову к ней.
- Счастливого Рождества, Белла.
И оно такое и есть.
Белла.
В уголке его левого глаза – две морщинки. На щетинистом подбородке – шрам. Думаю, он упал в детстве. Или, возможно, получил его в школьной драке. Но это точно не шрам от ветрянки – я знаю, как выглядят такие шрамы. У меня такой над правым глазом. У него не такой. Плюс, его отец сказал бы ему не расчесывать, если он когда-нибудь болел чертовой ветрянкой. Почему, черт побери, я лежу здесь, гадая, какими болезнями болел Эдвард в детстве?
Ах, да. Его руки держат меня в плену, так что я не могу двигаться. В любом случае, хотелось бы мне двигаться? Нет. Черт, он теплый. Зачем мне двигаться? На его носу пять светлых – их почти не заметно – веснушек. И он не храпит и все еще пахнет снегом. Мои пальцы изнывают от желания пощекотать его ухо, но я воздерживаюсь. Он крепко спит. Это было бы грубо.
Интересно, как долго он будет еще спать. О, он шевелится. Я замираю и закрываю глаза, притворяясь спящей. Он успокаивается. Его объятье становится крепче, и я больше не вижу его лица, а только чувствую щекой его грудь. Его рука крепко прижимает меня к себе. Теперь он лежит на спине. Его сердце бьется под моим ухом. Я прислушиваюсь к нему, и этот звук снова убаюкивает меня в сон. Семьдесят пять. Какой лгун.
Две недели спустя.
– Готова?
Я киваю, и Эсме улыбается. Автомобиль заведен. Мои руки лежат на коленях. Холодно, но я потею. Она слушает религиозный канал. Мне хочется сменить его, но это не моя машина. В машине пахнет кожей и фруктами. Это странно. В машине суперчисто. Я думала, что чище, чем в автомобиле Эдварда, быть не может. Когда мы едем по шоссе, мне хочется открыть дверь машины и выброситься из нее. Я бы могла сделать это. Просто нажать на ручку и выпасть. Меня бы непременно раздавили. На дороге сильный гололед. Ни одна машина не смогла бы вовремя затормозить. Это трагедия была бы закончена. Белла Свон была бы захоронена и предана забвению. Никто не стал бы плакать. Я просто слилась бы с землей.
«Это ложь, – говорит маленькая белая фигурка на моем плече. – Эдварду не было бы наплевать. Он так сказал». Заткнись. Он, вероятно, был пьян. «Нет, он не пьет», – возражает она. Нет, пьет. Я видела. Новый ноутбук, который он купил на прошлой неделе, доказательство этому. «Но он обнимал тебя. Он обнимал и целовал тебя, Белла. Мы никогда не чувствовали этого раньше. Никто не целовал нас и никто…» Заткнись.
Я слежу за дверью и гадаю, сколько времени заняло бы у Эсме, чтобы отреагировать. Дерьмо, она, вероятно, попала бы в аварию. Тогда у Эдварда была бы мертвая мать, жена и я, кем бы, блядь, я ему ни приходилась. Стирка никогда бы не стиралась. «Это верно, ему нравится, как ты стираешь. Он назвал это мастерством». Иисус гребаный Христос. Заткнись. Если ты не собираешься дать мне выпить, то закрой рот и прекрати говорить о выпивке, об Эдварде и о лжи. «Нет-нет. Ты тоже больше не пьешь. Ты хорошая девушка, Белла. Вот почему мы здесь».
И мы уже здесь. Блядь. Как мы добрались сюда так быстро? Мой шанс стать размазанной по шоссе улетучился. «Теперь нет пути к отступлению». Заткни. Рот. «Выходи, Белла. Просто выходи». Ох, мне бы хотелось, чтобы ты вышла. Ты, маленький раздражающий голос разума. Тебе серьезно стоит отвалить на хрен.
– Мы идем, дорогая?
Нет. Нет. Нет, мы не идем.
– Да, извините. – Я выхожу и чувствую себя охрененно глупо. Это глупо. Я чертовски глупая.
Она открывает дверь, и я захожу внутрь. Заполняю дурацкую анкету. Эсме вынимает вязальные спицы из своей сумки, пока ждет меня. Кто, черт возьми, носит с собой вязальные спицы на медосмотр? «Заполни бумаги и, пожалуйста, прекрати избегать того, что мы здесь делаем». Заткнись. Я заполняю. Имя, дата рождения, социальный статус. Адрес… дерьмо. Я смотрю на сложенные бумаги в моей руке и вписываю адрес Эдварда. «Это правильно, там твой дом. Ключ в твоей сумке говорит об этом. Он даже удостоверился, что дубликат только для тебя. "Б" у Беллы. Беллы Свон. Все верно, у девушки есть дом».
– Да пошла ты.
Эсме поднимает глаза.
– Что, дорогая?
Я качаю головой.
– Извините. Ничего.
«Теперь из-за тебя у нас проблемы». Я потираю лицо и стараюсь сосредоточиться. Мой почерк дерьмовый, потому что руки слишком сильно трясутся. Я вписываю его номер телефона - тот, который знаю, который помню наизусть. Подписываю анкету и жду. Эсме вяжет, что-то мурлыча себе под нос, и кажется, что это просто еще один день в ее привычной нормальной жизни. По крайней мере, она не пытается сюсюкать со мной насчет того, как гордится моим чертовым поступком и бла-бла-бла.
Мне реально нравится мама Эдварда. «Видишь, это есть в тебе. Искорка надежды. Ты думаешь, именно поэтому мы нравимся Эдварду?» Нет никаких «мы». Есть только я, а ты должна заткнуться, твою мать. «Эдвард одинок. Он потерян и одинок». Ему просто необходим хороший трах. «Но он не хочет этого. Он так сказал, Белла. Он спал всю ночь без эрекции или чего-то такого. Не было даже утреннего стояка». Ну, может у него гребаные проблемы. «Нет. Проблем не было, когда ты ему отсасывала».
– Белла Свон?
Я поднимаю глаза и смотрю на женщину в белом халате, которая назвала мое имя.
– Хочешь, чтобы я подождала тебя здесь? – спрашивает Эсме, продолжая вязать.
– Гм… Да. Со мной все будет хорошо.
«Хорошо? С тобой?» Да. Думаю, да. Пожалуйста, просто заткнись. Я иду в кабинет, который она указывает. Я сажусь, и она говорит, что доктор скоро придет. У них шуршащая бумажная пеленка. Что за прикол с этой шуршащей бумагой? Это шуршание настолько громкое в тихой комнате, и я начинаю чесаться от него. «Это нервы, куколка». Я сказала тебе заткнуться. Слышится смех, и мне кажется, что я – сумасшедшая. Да, я точно сумасшедшая. Я нахожусь здесь, и я точно дура набитая – чертовая сумасшедшая. Шлюхи не заводят детей. «Ты не шлюха. Ты – персональная помощница ». Снова слышится смех. Да, смейся. Давай. Это забавно, не правда ли?