И асканьяма говорил, что де отнюдь того нет, чтоб был заказ, а мочно торговые зговорились меж себя и хотят продать подороже, и для того просят дороже и во одной лавке только продают.
И посланник говорил: для чего калмаков и мунгальцов отпускают вольно торговать всех, что есть ныне в царстве, а наших только по 5 человек, и те за караульщики ходят? / л. 208 об. /
И асканьяма говорил, что те калмыки от порубежных ближних степных тайшей и ежегод посылают к бугдыхану дань, и для того вольно им ходить и торговать.
Июля в 16 день приезжали к посланнику с асканьямою ближние люди и спрашивали, есть ли такие у посланника люди, которые б умели плавать и нырять, чтоб были самые добрые?
И посланник говорил, что у нас всякой умеет плавать.
И асканьяма говорил, чтоб выбрал самых добрых для того, что де он пред ханом хвалил для того, что дорогою едучи прежде сего видел их, и чтоб ему о том не было стыда.
И посланник выбрал 10 человек и того числа их не взяли.
Того ж числа ближние люди принесли деньги назад, и посидев немного говорил, что видели они у посланника саблю добрую, оправлену золотом, и железо / л. 209 / доброе, и чтоб тое саблю дал показать тем же своим товарыщем. И говорил, что де есть у него отец, человек старой. Также просил и книгу галанского языка в лицах, в которой написано посольство их в Китаех, чтоб ее дал показать, и опять принесут вскоре.
И показал он, ближней человек, посланнику саблю самую добрую, которая была самого бугдыхана, и та сабля оправлена золотом по китайскому обычаю, и железо китайское ж. [421]
И посланник говорил, что книгу даст, а сабли не даст для того, что ту саблю держит он про себя.
И асканьяма вышел вон и звал талмача мунгальского языка и чрез него бил челом гораздо и говорил, что де ту саблю принесет завтра, также как принесли и деньги. И как видел, что докучают гораздо, и книгу и саблю им дал. И сего дни опять их кормил и поил. И они роспрашивали во всем против прежняго, и сидели / л. 209 об. / до самого вечера, и при вечере пошли опять вверх к хану.
Июля в 17 день приехали к посланнику ближние люди, и привезли с собою книгу и саблю, и били челом о том гораздо, что прошения их ни в чем не оставил. А после того говорили, что де бугдыханово величество указал знаменовать тебя, царского величества посланника, наипаче прежнего всего в том же платье для того, что де в первой персоне написать только по пояс, а ныне велел написать всего, да чтоб де тут же знаменовать с саблею и в руках держал буздуган свой, которой они видели у посланника 69.
И посланник им говорил, что де ныне дни дело жарские, а шуба тежелая соболья и нельзя носить, и прежде сего трудились много 3 дни. И о том споривались много. И после того посланник велел / л. 210 / писать по их воли, и писали опять до самого вечера с саблею и з буздуганом, как они просили. И опять спрашивали про розные дела, как прежде сего чрез езуита. И после того то письмо взяли и пошли в ближней того двора Посольской приказ. Ближние ж люди видели у посланника пищали долгие, и просили, что им продал. И посланник им говорил, что дорога дальнея и опасная и без оружия нельзе.
Да ближней же человек принес с собою саблю самую добрую, оправлену золотом, турское дело, а на ремене писано было, что ту саблю послал в подарках Учурта хан калмыцкой. И ближней человек говорил, что де у них такого железа не любят и у них много ево есть. А знатно, что он хвастает. А посланник ему говорил, что он то железо знает, что оно доброе и прямое турское, также и письмо турское, вырезаное на ней, прочел. / л. 210 об. /
И после того, поноровя немного, пришел езуит один и говорил, что де надобно о том челом ударить бугдыхану по их обычаю, для того что велел живо писать, а ближних людей и живописцев подарить.
И посланник езуиту говорил: как бугдыханово величество пожалует ево, посланника, одною персоною, как готовы будут, и тогда будет бить челом бугдыханову величеству, а ближних людей и живописцев подарит в то время, чтоб он им сказал, что словесно им говорит и бьет челом бугдыхану по нашему обычаю, что он присылал ближних людей и живописцев, а буде дадут персону, и тогда мочно подарить ближних людей и живописцев.
Июля в 18 день пришел к посланнику посол Тархан-лама, которой / л. 211 / приехал от Учюрты-хана калмыцкого, и спрашивал посланника про здравье.
И после того посланник Тархан-ламе говорил, что асканьяма сказал, что Учюрта-хан дает в Китай дань ежегод бугдыхану.
И Тархан-лама китайцов бранил и говорил, что их хан есть против богдойского хана и лутчее, и для чего им дать, еще они берут от них. И говорил, что будет пенять в приказе алихамбе и асканьяме.
И посланник ему говорил, что он не окажет, потому что царское величество бутто отец Учюрты-хана и к людей ево хановым и к нему милость есть и жалованье великое. И посланник ево напоил и накормил. А с ним, Тархан-ламою, было калмаков много, и их кормил же. А ис тех калмаков бывали многие и на Москве. / л. 211 об. / [422]
Того ж числа приехали ближние люди и с ними асканьяма и езуит и живописцы, и списывали с ферезей и с кавтана травы, а с шапки запаны. И будучи они у посланника, в то время служилые люди с китайскими караульщики у ворот бранились. И асканьяма о том пенял, что наши служилые люди их караульщиков толкают.
И посланник говорил, что то все учинитца для того, что держат в заперте и к воротам блиско сидеть и хотя смотрить на улицу не дают, а наши люди к тому не обычны, чтоб сидели в заперте, и на свете не слыхано того, что посланника держат в заперте, которые з добрыми делами ходят, и для того ссоры бывают.
И асканьяма говорил, что де своего обычая для вас не переставят, а мочно де бугдыханову величеству учинить, что выпускать, а как ты приедешь к царскому величеству, чтоб ты объявил, / л. 212 / буде изволит впредь посылать послов — добро, а буде не изволит, и то на ево воли.
И посланник говорил, что он о том должен о всем царскому величеству объявить. И спрашивал после того, что мунгальцы и бухарцы от Галдана-тайши в посланниках пришли или для торгу?
И он говорил, что они приходят от Учюрты-хана и от Галдана с есаком, и для того их ходить свободных отпускают.
И посланник говорил, что те речи он, асканьяма, неправдиво говорит, что приезжают с есаком, а всякие послы иноземские приходят к бугдыхану и привозят к ним поминки, а они называют их есаком, и не токмо то слово нам досадно, но и им не любо для того, что я они вольные ханы. И он говорил, что де про вас хотя и говорят, а говорят те речи простые мелкие люди.
И опять говорили про торг, что они не пускают продавать повольною ценою, также и купить. / л. 212 об. /
И ближние люди и асканьяма говорили, буде бы тебе хотелось так торговать, как и им, и чтоб де ты приехал торговым обычаем также, а не посольством.
И посланник говорил, что нам мочно быть и без их торгов, для того что видят они и сами, что у нас есть лутчи их шолковые и золотые всякие платья.
И они говорили, что де безпрестанно вы свое хвалите, а наше хулите.
И посланник говорил, что дело само себя хвалит, для того кони и оружие и платье, отласы и камки и сукна и златоглавые и бархаты есть, и тафты, как и сами видят, да и прежде сего то же хвалил наше он, асканьяма ж, что видел; и так есть у нас что носить и без вашего, только великий государь наш, его царское величество, не желает иного на свете, что славу добрую и как с-ыными государи живет в дружбе и любви, и для того великий государь послал к бугдыхану для дружбы и любви, а про торг приказал великий государь говорить / л. 213 / как от нашие страны, также бы и от вашие для того, что от того торгу будет бутто свяска к дружбе, и всякой государь подданных своих хочет убогатить, а как не будут ходить от вас к нам, а от нас к вам послы и торговые люди, и то как может дружба состоять?
И они говорили, что де и они тому ради, только де у них иным обычаем принимают послов, а торговых и иным же обычаем.
И посланник говорил, что торговым дают сроку только на 7 недель жить, в те 7 недель хотя продай, хотя нет, и вон высылают, а ходить им вольно, а послом з двора ходить не дают и в обоих странах приходить к ним нужно. И ближние говорили, что у них обычай тот истари повелся и переменить обычая ныне нельзе. И при ближних людех с асканьямою споровались многое время. [423]
И асканьяме ж посланник говорил: для чего он, асканьяма, / л. 213 об. / на Науне подлинно не сказал, что выпуску не будет, а будет такое задержание до отпуску, бутто в тюрьме, потому что уже от того запору половино людей занемогло, а иные и померли.
И после того те ближние люди пошли к хану.
А после их асканьяма приходил с езуитом и говорил, что де бугдыхан слышал, что ваши люди на воде плавать очень горазди, также и нырять. И посланник выбрал из служилых людей 4 человека, и пошли далеко за город. И они сказывали, что де приехал водою в коюке позолоченом, а хана в нем не видали, а ближние люди стояли с асканьямою. И при хане плавали и ныряли и привели своих двух человек, однако ж де их люди плавать и нырять так, что русские, не умеют. И после плаванья привели их опять всех к посланнику на Посольской двор. / л. 214 /
Того ж числа преставился селенгинской казак Михаил и по указу бугдыханову прислали гроб да камку белую, а велели ево похоронить в том же месте, в котором похоронен прежде сего нерчинской казак, которой приезжал в Китай с-Ыгнатъем Миловановым. А на похоронение велели итить только 20 человеком, а больши того не отпустили. А похоронили ево за городом, потому что только нашим дали волю так явно погребсти, а иным верам никак, и бросят на дворе, что скотиевы стервы.
Того ж числа при вечере приехал к посланнику асканьяма опять и говорил, что люди ваши плавать гораздо и хан хвалил и спрашивал, есть ли де еще их лутчи.
И посланник говорил, что станет у служилых людей спрашивать, и буде лутчи тех сыщутся, и он ему, асканьяме, скажет, и бугдыханову величеству рад служить вседушно по силе.
Также говорил, что де бугды/ л. 214 об. /ханову величеству жаль о умершем, и велел дать все, что надобно, к погребению, а похоронить ево велел за городом на поле, а чтоб ево провожали 20 человек, а про другово больного тобольского казака велел прислать дохтура своего, что ево лечить. Также приказал, чтоб своим служилым людем заказать, чтоб с их людьми не ссоривались, и уже де большое дело совершилось и мочно де купить всем без ссоры.
И посланник говорил, что будет их о том наказывать, чтоб они с вашими людьми никаких ссор не чинили, потому что от того никакова добра нет. Также посланник говорил, что великий государь указал послать з бухарцами для покупки кореню ревеню 6 человек в город бухарской Турумфат и оттуду пойдут в государство государя нашего. А про то не сказал, что они пойдут в Астрахань для того, что они люди подзрительные. / л. 215 /
И асканьяма говорил, что де доложит о том бугдыхана, только де ехать ныне з бухарцами страшно для того, что меж Галданом и Учюртою война великая и чтоб от того чего не учинилось, и станет он спрашивать у их послов, мочно им ехать и примут ли или нет.
И посланник говорил: хотя де междо собою у них война есть, однако ж де с великим государем, с его царским величеством, они в миру, и послов своих и посланников присылают, и ныне от царского величества есть к ним грамоты и поминки небольшие, и для того мочно проехать без страху.
И он говорил, что о том о всем бугдыхану доложат, и о том что укажет. И после того отъехал.
Июля в 19 день приходил к посланнику Учюртин посол лама и привел с собою смоленского шляхту рейтарского строю полковника [424] Денисова полку и сказал, / л. 216 / что де взяли ево под Полоцким ис полку боярина и воевод князя Ивана Ивановича Хованского поляки тому лет с 15 и продали татаром, а татары калмыком, и бил челом великому государю, чтоб от лабы выкупить.
И посланник Учюртин говорил, что де у них продавать людей грех, а великому государю он, лаба, ударит челом без окупу.
А посланник ему против того обещался подарить, что он хочет.
И он говорил, что де станет думать с товарыщем своим и после того опять придет.
И того ж числа звали в приказ талмача для того, что де с учюртиными людьми в приказе говорили и они сказали, что де взять руских людей с собою не смеют. А было им приказано от китайцов так говорить, что не примут руских людей....[царское] величество у бугдыханова величества двух человек.
И посланник говорил, что просим для того: слышали, что у вас есть мастеры добрые к мостовому делу, а что к полатам мастеров много. И в Московском царстве также спрашивал про звери, какие родятца, и про иные дела про разные. И будучи он у посланника, пришли от хана и звали ево вверх. И алихамба вверх пошол, а посланник остался з заргучеем.
И посидев немного, пришли езуиты, алихахава да старой, которой еще был при никанцах, как владели царством никанские цари тому лет 45, и для того нынешняго хана отец жаловал, также и нынешней хан ево жалует. И говорили они посланнику, что посылал по них богдыхан и звали их для того, что де ныне у них хотят новое дело делать для царского величества — сам бугдыханово величество в крайней своей полате, где житьем живет, хочет тебя потчивать при себе, а прежде сего / л. 216 об. / у никанских и у китайских ханов не токмо сидети, но и видеть не дают; и они сами удивляются, как они чрезвычай поступают; а их звали для толмачества и чтоб сказали, как ведется обычай их, да и они сами ради для того, что честь царскому величеству и всему християнскому народу слава. И будучи они с посланником, приходили хановы ближние скопцы и смотрили на посланника и сидели за воротами часа с 3 и больши. И было уже больши полудня часа з 2, и тогда собрались все чиновные люди к хану, а были в-ыных платьях с сулемами в кавтанах воинских золотых, не в тех, как были прежде сего у поклону, опричь приказных людей, которые сидят у дел в приказех. И после того пришол к езуитом ближней человек и говорил, что де пред хана итить время. И езуиты с посланником пошли и прошли 5 мостов, которые и прежде сего, как были у поклону, переходили. И против среднего моста 2 льва медные литые / л. 217 / самые великие. И после того пришли на то место, где поклонились хану и где лежат 18 маленьких камешков медных. И как пришли к тем маленьким штучкам, встретил алихамба да асканьяма и велели итить поскорее, потому что уже хан ожидает. И шли с поспешеньем. И пришли к леснице мраморной, а на той леснице ступеней с 18. И пришли на крыльцо пред великую полату 70, где хан прежде сего сидел, как на поклоне были. И крыльцо то великое услано мрамором и около крыльца зделаны зубцы мраморные, а на зубцах поставлены медные кумганы, в которых кладут розные духи и жгут, как хан бывает в той полате. И тем всем полатам учинен чертеж подлинной.
Да у той же великой полаты на обеих сторонах стоят караулы человек по 20 с сайдаками и с копьями. И пришли в ту полату, где место ханово. И та полата гораздо велика, а делана ис кирпичей, а в вышину та полата сажен с 12. А стоит на столбах деревянных / л. 217 об. / на [425] 2 статьи в 2 ряда, и всех их числом 18, и ис того числа 4 столба вызолочены золотом, а иные росцвечены краскою красною. А толщиною те столбы обойма в два. А потолок вельми строен и вырезано и выписано золотом и розцвечено красками. А в средине той полаты против ханова места учинена лампада из хрусталю, а ханово место деревянное и вырезано и росцвечено золотом. А место учинено широко и лесниц к месту много. А место зделано турским обычаем. А полата услана коврами великим с розными краски. Да против того ж ханова места с обе стороны по дверям зделано проходные, и знатно, что те двери учинены к переходом.
И прошли тое полату сквозь, и опять пришли на крыльцо. И то место высокое и видит горы высокие и сады и в садах иные хановы полаты. И за крыльцом той большой полаты зделана полата круглая небольшая, и та полата была затворена. / л. 218 / И прошли мимо. И за полатою лесница сход долов с крыльца. И у той полаты, где хан сидел, от того места, где поставили к поклону, было сажен с 20 и больши. И алихамба велел поклонитись. И хану поклонились против прежняго 9-ю трижды, садясь на колени, и 9-ю главу приклонши, а хан в то время сидел на месте своем. И после поклону взял алихамба и повел по левой стороне той полаты, где хан сидел. И взяли посланника пред хана. И в полате хан сидел на своем месте, а около ханова места и по всей полате сидели чиновные люди человек с 300 с перьями павлиными. А с правые хановы руки сидели колай да позади хана стояли по 9 человек с копьями и с сулемами. А на копьях мохры, волосы лошадиные красные, а ниже мохров хвосты бобровые. И не доходя до колай, алихамба посланника задержал, а хан послал колая и место посланнику, где сидеть, указал мало не против колаев. А перед посланником до хана нихто не сидел. А подушку / л. 218 об. / красную ево посланникову подложил под посланника сам алихамба. И положа подушку, велели поклонитца однижды. И после поклону велели сесть, А дворяном и попу и подьячим и детем боярским велели сесть за посланником на две статьи от посланника сажени с пол 2, и поклонились також де, и сели в 2 ряда. И после того призвал хан племянника своего колая, которой прежде сего принел государские грамоты. А колай взял двух езуитов пред хана. И пришли к хану с правые стороны и стали колай и езуиты на коленех. И говорил им хан потихоньку. И после того пришли все трое к посланнику и говорили потихоньку ж, чтоб посланник встал на колени.
И езуит алихахава учел говорить: великой самодержец всего Китайского государства хан спрашивает — великий государь, всеа России самодержец, белой царь, в добром ли здравье? / л. 219 /
И посланник говорил: божиею милостию великий государь и великий князь Алексей Михайлович, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец, как мы поехали от великого государя, от его царского величества, и тогда оставили на своих великих и преславных государствах в добром здравии и в счастливом государствовании; и желает великий государь, его царское величество, бугдыханову величеству также долголетнего здравия и благополучного государствования, как и налюбезнейшему соседу и другу.
И после того опять пошли все трое вместе к бугдыхану и опять стали на коленех и говорили, и опять им хан говорил. И они опять пришли все трое и посланнику говорили: бугдыханово величество спрашивает 3 предложения: царское величество скольких лет и каким возрастом и сколь давно царствовати начал?
И посланник им говорил, что великий государь, его царское [426] величество, лет в 50, / л. 219 об. / а возрастом совершенным, и преукрашен всякими добродеяний, а как божиею милостию царствовати начал, тому больши 30 лет.
И опять пошли к хану и известили, и опять к посланнику пришли и спрашивали, сколько ему, посланнику, лет. Также говорили, что слышал де бугдыхан, что ты человек ученой, и велел де спросить учился ли философию и в математических и про триугономерие учился ли ж? И посланник говорил, что возрастом есть лет с 40, а про учение сказал, что учился, как о том знают езуиты, и с ними говаривал многижды. А хан де спрашивал для того, что он, хан, у езуитов учился триугольномерию и про звездословие. И как спрашивали, опять к хану возвратились и сказали. А опричь того хан не спрашивал ничего.
А посланник сидел от хана будет сажен с 8, и видно было гораздо. А платья на нем было: под-ысподом кафтан / л. 220 / лазоревой, а верхнее было, как и на боярех, черной з золотом, и шапка тем же подобием, только на переди было зерно жемчюжное великое, величиною с орех небольшой, а на шее было чотки жемчюжные ж, зерны великие, потому что у всех бояр и у ближних людей чотки деревянные и костяные мешены с королками красными. А на месте, где хан сидел, был тюшак тафты лазоревой же. А возрастом человек средней и шадровит лицом гораздо и черневат, усы малые черные, 23 лет. А место где сидел хан деревянное, вырезаны всякие травы и змеи и росцвечено золотом и красками, как и в большой полате, а вышиною будет в сажень.
А после того принесли пред хана стол невелик 2 ближние боярина, а на столе были овощи розные и ествы на блюдах золотых, и поставили пред хана, и после того поставили столы пред колаев, и потом пред посланника. А посланнику был стол одному, / л. 220 об. / и сидел один же, а ближним людем трем один стол, а дворяном и попу и подьячим и детем боярским двум стол. И как хан учал есть, и ближние люди встали на колени, и посланнику также велели на колени встать, и поклонились до земли однижды. И после того хан послал на золотых блюдах колаем овощей одно блюдо, а посланнику на двух золотых блюдах, на одном яблоки персицкие, а на другом комфети розные. Также и к дворяном и ко всем к подьячим и к детем боярским хан по одному блюду на стол посылал же. И тогда хан приказывал звати асканаме. А как пред хана идут, и они все бегут и при нем падут на колени и слушают. А асканьяма тот, которой к нам приставлен. И спрашивал ево, не знаю о чем, много и опять возвратился. А алихамбу и асканьяму и езуитов посадили вон из полаты за дверьми и был им стол один. И после того хан послал к посланнику / л. 221 / на золотом блюде арбуз красной розрушеной. И стол был с час. А после того с столов собрали ближние люди блюды все, а столы еще не приняли, и пред хана принесли на двух великих золотых блюдах дыней маленьких. И одно блюдо послал ис перед себя к посланнику. А обычай у них: сидит на месте своем и принимает обеими руками, тот, кому пошлет подать, и кладут на стол, а после не вставая поклонитца до земли и ест, как ели дыни. И поноровя немного ис пред хана взяли все. Да пред ханом же стояло блюдо яшмовое великое, а что на нем было, того не ведомо. А по левую сторону хана была поникадильцо и в ней горели духи розные покамест ели. А по обеим сторонам хана были бутто 2 стола небольшие, а покрыты жолтыми тафтами. И взяли ис пред хана стол, также и им пред всех, и после того принесли иной стол и поставили у дверей против хана. И одна была на столе чаша великая серебреная, и в ней было вино / л. 221 об. / виноградное, а наливали в чашки золотые лошкою серебреною долгою. И налив чашку золотую, принес пред хана ближней человек. [427] И хан тое первую чашку велел поднесть посланнику. И пришел к посланнику алихамба и езуит, и велели посланнику двигнутца с полсажени с места. И чашку принел и взял в левую руку и поклонился на правую до земли и пил. А питье было виноградное самое доброе, что доброе ренское, а то питье делают езуиты про хана по вся годы. И как выпил, и после того опять также поклонился и поклонясь сел на место свое. И после того пришли алихамба и асканьяма, и взяли дворян и прочих, и привели пред хана прямо к дверям, и налили чашки золотые того ж питья всякому по чашке, и поднесли. И как привели, велели поклонитись, и после поклону пили. А как выпили, опять поклонились и пришли на место свое. И опять велели поклонитись. А китайским бояром после того подносили чай в деревянных чашках. И как чашки / л. 222 /... (Утрачено несколько строк текста.).
И посланник говорил, что у нашего великого государя неприятелем продавать заказ великой, а приятелем заказу нет, и у нас, как сами видят, всякое оружие есть доброе, только для того, что из-ыного государства диковины.
И алихамба говорил, что де будет ждать времени, и как будет время, о том хану доложить и отповедь учинить. И отъехал.
Того ж числа после полудня приехал асканьяма и с ним ближней человек и говорили, что де бугдыхан, видя ваших людей бесчестие, что ходят около города без караульщиков, велел тебе сказать, что отпуск будет вскоре.
И посланник говорил, что о том воля бугдыханова, только ничего не продали и не купили еще.
И он говорил, что де бугдыханово величество поволил бы жить, сколько хочете, только для невежества людей ваших велит отпустить вскоре, потому чтоб не учинились ссоры; а ведаем и мы, что / л. 222 об. / от тебя ничего нет, только дурно делают служилые люди, и пусто ходят, и больши того терпеть не можем.
И посланник говорил: хотя и около города ходят, а никакова дурна или осмотр не делают.
И после того асканьяма говорил, что де бугдыхан велел взять 4 человек, которые б умели плавать новых. И посланник выбрал ис служилых людей 3 человек и послал с асканьямою. И при хане по-прежнему на реке плавали и хан гораздо их хвалил. И опять пришли на подворье с асканьямою.
И говорил асканьяма по-прежнему, чтоб везде ходили, а около города отнюдь не ходили.
И посланник ему говорил: хотя и около города ходят, а никакова дурна от них нет, потому что городы каменные, и у нас есть и крепче тех, и не для того приехали мы, чтоб городы ваши смотрили, только они люди служилые и много взаперте жили и больны были, а ныне гуляют для здравия своего, а не для иного чего. / л. 223 /
Июля в 20 день посылал в приказ подьячего и толмача и говорил, что учюртиным людем дела нет, а пойдут наши люди з бухарцами, которые бухарцы бывали на Москве по трижды и больши и с служилыми людьми есть братья названые, и пойдут наши люди без них, и о том бы они не печалились. И подьячей и талмач пришед сказали, что алихамба пошел докладывать хана, и о том, что бугдыхан укажет.
Того ж числа посланник спрашивал у китайского большого талмача Солома, что сказывали наши люди, которые ходят для покупки товаров, что продают де все в одной лавке, и та лавка — чья она? [428] И талмач говорил, что де та лавка купчины богатого, да и хановы товары есть же в той лавке, и для того в одной лавке и продают. А и товаров в той лавке зело много, а в-ыных де лавках тавару понемногу, и знатно, что и ханов товар и лавки, потому что от бугдыхана продают всякие товары и мелочи, дрова и сено / л. 223 об. / и прочее. Также и пред вратами посольскими поставлен кабак с ханского кружечного двора и продают всякие розные питья, да и то де питие вино, что приносят от хана по вся дни на корм, с кружечного ж двора.
А тому талмачю Солому и прочим товарыщем ево многижды посланник говорил и роспрашивал, какие у них дорогие каменья сыщутся?
И они говорили, что у них алмаза нет, также и яхонт красной на мале сыщется, изумруды также ретки, а хотя и сыщутца небольшое место и невелики, и те гораздо ценны. И принесли к посланнику алмазы для отведывания, также и яхонты красные и изумруды, и просили за них против московского десять цен. А яхонты лазоревые и жолтые, также и лалы многие есть, только нечисты и мелки, а хотя сыщутся и велики, а во всем чисты ретко живут, потому что у них / л. 224 / больши продают самородных, нежели алмазных, а ныне на мале живут для того, что в тех странах, где родятца и откуду придут, ныне война.
И посланник говорил, чтоб они радели сыскать такого каменя лала, чтоб был чистой и велик.
И они говорили: не знаем ни у кого такого каменя, кроме того, что знают у боярина китайского, а тот лал великой весом по их 11 золотников слишком, только тот камень гораздо дорог, и не будет у тебя, посланника, столько денег, чем ево купить, потому что и галанцы пытались ево купить, а не было у них столько денег.
И посланник говорил, чтоб тот камень показали видеть, и буде он годен, тогда мочно торговать, и хотя у меня столько нет, мочно взаим взяти от своих, а буде и так не могу купить, и тогда государству их слава будет, что такой камень в Китаех сыщется, что послы и посланники иных государств не могут купить.
И по многие дни ходили они по тот камень. И езуиты про тот камень знали ж и сказали, / л. 224 об. / что у них иного такого каменя в царстве ни у кого нет. И бил челом посланник и им, чтоб они радели, чтоб тот камень видеть. И насилу тот боярин с своим человеком и с толмачами послал, и запечатан в ящике, и пришит на атласе. И показали посланнику, и видел, и весили, и спрашивал, что ему цена. И они говорили, что меньши 8000 лан сребра отнюдь не дадут. А посланник, ведая их лукавство, говорил им, что ему не надобен и не годен, и чтоб они нашли лутчи того. И они говорили, что лутчи того в Китаех нет и не бывал, и мочно ему проведать, буде не верит, и от иных. И посланник за тот камень не подал ничего и не торговал, и они взяли и пошли назад. А посланник с стороны говорил езуитом, чтоб они бутто про себя торгуют, чтоб не догадались, да и талмачи говорили, что они то дело втайне делают, чтоб бугдыхану было не слышно, а им бы за то не учинилось наказанья. И про того каменя написано ниже в своем месте. А иные мелкие / л. 225 / каменья лалы и яхонты всякие носили не втайне, многие только мелки и нечисты, а которые были немного чисты, и те безмерно дороги, а что мелкие каменья, наипаче яхонты и искры, многое множество, а все продают лукавством и не стыдятся и что стоит лана, а они просят сто, да и во всяких торгех таких лукавых людей иных на свете нет.
А знатно то, что приказано было талмачам от бояр так в торгу лукавствовать, потому что однижды торговали они у посланника сукно [429] доброю ценою, и в то время приехал асканьяма с-ыными бояры, и как видел, что талмачи сукно торговали дорого, и при посланнике бранил и устрашил их, и талмачи то сукно отдали назад и сказали, что купить иного ничего без их ведома не смеют, и все то делали, чтоб корысть осталось им, бояром, а не нам, потому что приставлены были их люди и торговали и купили и продавали всякой товар на подворье и в лавках. / л. 225 об. /