Глава вторая
Бобби
Проход через медленную зону остался позади, а до Фригольда ещё недели пути, но при наличии атмосферы посадка на таком старом корабле, как "Росинант" — непростое дело. Возраст проявлялся разными неожиданными путями. Сбоило то, что до сих пор всегда работало, поэтому подготовиться надо как можно лучше.
Бобби искоса поглядывала на настенную панель инженерной палубы, наблюдая за длинным бегущим перечнем данных, заканчивающийся заверением корабельной системы, что она справится по крайней мере с ещё одним спуском, и не сгорит.
— Вся система двигателей горит зеленым, — сказала Бобби.
— Мммм? — сонно протянул в ответ Алекс из-за панели.
— Ты там уснул что ли? Это же твой чёртов перечень подготовки к посадке. А занимаюсь им я. Может, хоть интерес проявишь?
— Да не сплю я, — ответил пилот, — просто у меня тут собственный чёртов список работ.
Бобби поняла, что он улыбается. Она закрыла экран диагностики. Проверка состояния двигателей была последним пунктом в расписании работ. А теперь всё, что остается — лишь напялить скафандр и вылезти наружу для физического осмотра сопел.
— Сделаю кое-что по хозяйству, а потом пойду.
— Ммм.
Бобби убрала инструменты, стерла растворителем следы пролитой смазки. Запах был сладковатый и острый, как у какого-то блюда, которое она готовила раньше, когда жила в одиночестве дома, на Марсе. Беспокойство подталкивало её заняться чем-то ещё даже после того, как всё было подготовлено. В прежние дни она в таких случаях полировала и ремонтировала свою силовую броню — снова и снова, пока это не превратилось в нечто, похожее на медитацию. Теперь она точно так же проходилась по кораблю.
На "Росинанте" Бобби прожила дольше, чем где-либо ещё. Дольше, чем в доме своего детства. Дольше службы в космической пехоте.
Инженерная палуба была территорией Амоса, и механик поддерживал там идеальный порядок. Все инструменты лежали на своих местах, на поверхностях ни единого пятнышка. Кроме запахов масла и растворителя в отсеке ощущался лишь аромат озона, напоминая о близости мощных силовых линий. Пол вибрировал синхронно с реактором на нижней палубе, бьющимся сердцем всего корабля.
На переборке Амос оставил надпись, гласившую:
Ты хранишь корабль
Он хранит тебя
Проходя мимо, Бобби погладила буквы и вошла в лифт, ведущий в центр корабля. "Роси" шёл на самом слабом ускорении в 0,2 g, и в прежние времена воспользоваться вместо лестницы лифтом означало признать поражение, даже когда ускорение в десять раз выше. Но в последние несколько лет у Бобби появились проблемы с суставами, а доказывать себе, что она способна взбираться, стало уже ни к чему.
Ей казалось, это и есть подлинный признак старости — когда перестаёшь доказывать самой себе, что не стареешь.
Люки, отделявшие каждую палубу, плавно распахивались перед лифтом, а потом закрывались снова. Срок эксплуатации "Роси" истёк, должно быть, лет десять, а то и двадцать назад, но Кларисса не допускала на своём корабле ни единого заедания или скрипа. По крайней мере один раз в неделю Клер устраивала полный осмотр всех систем обеспечения и уплотнений люков. Когда Бобби упомянула об этом Холдену, тот сказал, это потому, что когда-то она разбила корабль и до сих пор старается починить.
Лифт загудел, останавливаясь на служебной палубе, и Бобби вышла. Люк в кабину был открыт. Над спинкой пилотского кресла торчала коричневая, почти лысая голова Алекса. Экипаж проводил здесь много времени, и потому атмосфера была неуловимо иной. Долгие часы в креслах-амортизаторах подразумевали не полностью выветрившийся запах пота, как бы ни старались очистители воздуха. И, как в любом помещении, где подолгу бывал Холден, сохранялся слабый застарелый аромат кофе.
Бобби провела пальцем по переборке, нащупав трещинки в противоударном материале. Тёмно-серый цвет поблёк, и становилось труднее различать, где заплаты в местах повреждений, а где просто следы старения. Скоро придется менять обшивку. Без покраски жить можно, но хруст означал, что теряется эластичность, переборка становится слишком хрупкой.
У Бобби болели оба плеча, и всё меньше ощущалась разница между тем, что было вывихнуто много лет назад во время тренировки и тем, что просто ныло в результате небрежного обращения с собственным телом. За свою жизнь Бобби заработала много шрамов, но теперь боль от них стало трудно отличить от проблем старения. Всё постепенно сливалось воедино, как обесцвеченные заплатки на переборках "Роси".
Через люк она поднялась по короткой лестнице в каюту, стараясь наслаждаться болью в плечах, как когда-то после интенсивной тренировки. Сержант в учебке говорил ей, что боль — друг солдата. Боль напоминает, что ты ещё жив.
— Эй, — произнёс Алекс, когда она плюхнулась в кресло стрелка перед ним. — Как дела у нашей крошки?
— Старая, но пока шевелится.
— Да я про корабль.
Бобби рассмеялась и вызвала тактический экран. Там вдали — планета Фригольд. Цель их миссии.
— Мой брат всегда жаловался, что я слишком много времени занимаюсь подбором метафор.
— Стареющий марсианский воин, живущий внутри стареющего марсианского воина, — в голосе Алекса слышалась улыбка. — Не будь слишком строгой.
— Не настолько старый, чтобы не пнуть тебя по заднице, — Бобби приблизила на тактическом экране Фригольд, испещрённый пятнами коричневых континентов и зелёных океанов с редкими белыми водоворотами облаков. — Сколько ещё?
— Дойдём за неделю.
— Ты в последнее время общался с Гиз? А как там мой славный малыш?
— Гизелла в порядке, говорит, у Кита всё отлично. Выбрал основным предметом планетарную инженерию в Военно-технологическом.
— Сейчас в этой области хорошие возможности для работы, — согласилась Бобби.
Она была свидетельницей на свадьбе Гизеллы и Алекса и ждала возле больницы на Церере, где тринадцать месяцев спустя на свет появился Кит. Теперь Кит учился в университете, а Алекс развелся больше десяти лет назад. Лучший друг Бобби оказался никудышным мужем. После второй неудачи Бобби пообещала, что, если Алексу опять захочется боли, она готова сломать ему руку и сэкономить всем время.
Правда, несмотря на весь этот никчёмный драматизм, недолгий брак-катастрофа Алекса и Гизеллы произвёл на свет Кита и таким образом сделал мир лучше. Мальчик унаследовал сдержанное обаяние Алекса и царственное великолепие внешности матери. Всякий раз, как Кит звал её "тётей Бобби", ей хотелось обнять его так, чтобы рёбра хрустнули.
— Будешь писать ответ — не забудь сказать Гиз, что я шлю её подальше, — добавила Бобби.
В неудачном браке виновата была не только Гизелла, но, будучи при разводе на стороне Алекса, Бобби вела себя так, словно винила во всём его бывшую, как и положено лучшему другу. Алекс от этого отстранялся, но Бобби знала, он ценит её поддержку.
— Я передам Гизелле твою любовь, — ответил Алекс.
— Киту скажи, тётя Бобби передаёт привет и ждёт новых фоток. Тем, что у меня есть, уже год. Хочу видеть, как вырос мой мальчик.
— Надеюсь, ты знаешь, как нехорошо флиртовать с мальчиком, которого знаешь с рождения?
— Моя любовь совершенно невинна, — ответила Бобби и переключила внимание на параметры миссии. Население Фригольда — всего около трёх сотен, все родились на Земле. Себя они называли "Ассамблея суверенных граждан", что бы это ни значило. Но список грузов их корабля колонистов включал большое количество оружия и боеприпасов. А пока "Роси" долгие недели идёт в сторону солнца Фригольда, у них куча времени на подготовку.
Читающий вместе с ней Алекс сказал:
— Капитану там понадобится кое-какая поддержка.
— Да. Обсудить это с Амосом — следующий пункт в моём списке дел.
— А Бетси возьмешь?
— Ситуация, пожалуй, не уровня Бетси, морячок.
"Бетси" Алекс называл скафандр, комплект боевой марсианской брони, который Бобби держала в грузовом отсеке. Она не надевала его много лет, но поддерживала в рабочем состоянии и заряжала. Ей было теплее и спокойнее от сознания, что он есть. Так, на всякий...
— Ясно, — ответил Алекс.
— Ладно, а где же Амос?
Между Алексом, чувствующим себя непринуждённо, и Алексом, старающимся выглядеть беззаботным, была разница, пусть и едва заметная.
— Корабль полагает, что он в медотсеке.
"Кларисса, — подумала Боби. — Вот чёрт".
В медицинском отсеке "Росинанта" пахло дезинфекцией и блевотиной. Запах антисептика шёл от маленького моющего пылесоса, который с жужжанием ползал по полу, оставляя за собой блестящие полосы. Кислый запах желчи и рвоты исходил от Клариссы Мао.
— Бобби, — улыбнулась она.
Кларисса лежала на кушетке, плечо охватывала манжета автодока — тот жужжал, гудел и щёлкал над ней. Лицо Клер морщилось при каждом щелчке. Уколы, а может и что похуже.
— Привет, Бэбс, — сказал Амос.
Механик, неуклюже сгорбившись, сидел у постели Клариссы, читал что-то на своём ручном терминале. На вошедшую в отсек Бобби не взглянул, только поднял в приветствии руку.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Бобби, внутренне морщась от собственных слов.
— Через пару минут встану, — сказала Кларисса. — Я что-то пропустила во время предпосадочной проверки?
— Нет-нет, — замотала головой Бобби, боясь, что, если скажет "да", Клер сорвёт манжету с руки и вскочит с кровати. — Ничего такого. Просто одолжу у тебя этого чурбана на минутку.
— А? — Амос впервые взглянул на неё. — Подождёшь меня, Персик?
— Сколько хочешь, — она обвела рукой медотсек.— Ты всегда найдёшь меня дома.
— Ладно.
Амос встал, и Бобби вышла следом за ним в коридор.
В окружении тускло-серых стен, с закрытым люком медотсека за спиной, Амос выглядел каким-то опустошённым. Он прислонился спиной к переборке и вздохнул.
— Ты же знаешь, трудно на это смотреть.
— Как она?
— Хорошие дни, плохие дни. Как у всех, — сказал Амос. — Эти нелегальные импланты продолжают отравлять ей кровь своим крысиным дерьмом, а мы продолжаем её фильтровать. Но, если их вытащить, будет только хуже, и...
Амос снова пожал плечами. Выглядел он уставшим. Бобби никогда толком не понимала отношений, связывающих механика "Роси" и его хрупкую коллегу. Вместе эти двое не спали, ни сейчас, ни, похоже, раньше. Большую часть времени они даже не разговаривали. Но, когда здоровье Клер начало ухудшаться, Амос постоянно сидел с ней в медотсеке. Бобби сомневалась, стал бы он вот так сидеть с ней, если бы заболела она. И вообще, стал бы кто-нибудь.
За последние дни здоровяк слегка похудел. Большинство крупных мужчин с возрастом толстеет, но Амос менялся в противоположную сторону. Теперь, когда сходил жир, его руки и шея с обтянутыми кожей старыми мускулами выглядели жилистыми и жёсткими, как кожаные ботинки.
— Ну, — сказал он. — В чём дело?
— Ты читал мой отчёт по Фригольду?
— Просмотрел.
— Три сотни людей, которые ненавидят центральную власть и обожают оружие. Холден будет настаивать на встрече с ними на их территории, такова уж его дерьмовая привычка. Ему понадобится поддержка.
— Ага, — согласился Амос. — Я за ним присмотрю.
— Я тут подумала, может, мне взять это на себя, — Бобби не добавила "а то она не слишком хорошо выглядит", только кивнула на люк в медотсек.
Амос поджал губы, раздумывая.
— Да, согласен. — Атмосферное приземление может разнести этот корабль в клочья. У меня тут будет полно работы.
Бобби уже собралась уходить, но что-то ее остановило. Прежде чем успела подумать, что делает, она спросила:
— Сколько еще?
— Сколько ей осталось, — ответил Амос, вошёл в медотсек и прикрыл за собой дверь.
Холден и Наоми завтракали на кухне. Запах омлета с порошковым луком и тем, что сходило за перец, перебивал аромат свежезаваренного кофе. Стоило Бобби войти, как в животе заурчало, и Холден, не говоря ни слова, подвинул к ней тарелку и стал накладывать яичницу.
— Наслаждайся, до возвращения на Медину это последние настоящие яйца, — сказал он, наполнив тарелку.
Наоми прожевала кусок и поинтересовалась:
— В чём дело?
— Вы прочли мой отчёт по оценке угроз Фригольда?
— Просмотрели, — ответил Холден.
— Колония первого поколения, — заговорила Наоми. — Восемь лет со дня основания, поселение до сих пор одно, в умеренно-засушливой зоне. Сельское хозяйство на низком уровне, большую часть продовольствия получают на сохранившейся гидропонике. Есть козы и куры, но скот тоже выживает на гидропонике, не самая эффективная модель. Наличие лития в планетарной коре и огромного количества урана, захваченного полярными ледниками, предполагает, что они легко могли бы получать гелий — при наличии инфраструктуры для добычи хоть чего-нибудь. Хартия, призывающая к радикальной автономии, обязывает граждан вступать в ополчение, всю популяцию колонии.
— Правда? — удивился Холден. — Всё население?
— Значит, три сотни человек, обожающих пушки, — сказала Наоми и, ткнув в сторону Холдена, добавила: — А этот собирается выйти из корабля и побеседовать с ними лично.
— Правда? — сказала Бобби и сунула в рот ложку с омлетом. Оказалось вкусно, как и обещал аромат.
— Это надо сделать лицом к лицу, — заговорил Холден. — Иначе мы могли бы просто передать им сообщение по радио с Медины и не тратить время на дорогу.
— Дипломатия — твоё дело, — сказала Бобби. — Меня волнуют только тактические вопросы. А начав разговоры с властями Фригольда, мы тем самым покажем им, что у них нет причин просто открыть стрельбу и надеяться на лучшее.
Холден нахмурился, оттолкнул полупустую тарелку и откинулся назад.
— Объясни.
— Прочти повнимательнее мои заметки.
Наоми взяла чашку Холдена и подошла к кофеварке.
— Кажется, я понимаю, куда она клонит. Хочешь кофе, Бобби?
— Да, спасибо, — Бобби вывела на терминал свой отчёт по тактике. — Эти люди покинули Землю, чтобы основать полностью суверенную колонию. Они дали каждому гражданину полное право защищать себя и свою собственность, если понадобится, стреляя на поражение. И для этого они достаточно хорошо вооружены.
— Эту часть я прочёл, — сказал Холден.
— Но до перехода на самообеспечение им еще далеко. На гидропонику вынуждены полагаться потому, что столкнулись с трудностями при получении почвы для теплиц. Что-то из-за содержания минералов. Все деньги, которые смогли выручить по контрактам на будущую добычу ископаемых, они отправляют на Оберон, за сельхозпродукцию, пытаются справиться. Они не согласны с тем, что транспортный профсоюз вправе устанавливать тарифы на торговлю жизненно важными продуктами. А мы здесь как раз для этого.
Наоми протянула ей дымящуюся чашку кофе со сливками, в точности как нравилось Бобби. Холден кивнул, соглашаясь с наличием проблем. Он понял, о чём она говорит.
— И когда они получат собственный урожай? — спросила Наоми, заглядывая в отчёт через плечо Бобби.
— Не знаю, но проблема не в этом...
— Проблема в том, — сказал Холден, — что мы несём им смертный приговор. Разве нет? Собираемся приземлиться и сказать, что они отрезаны от торговли с другими колониями. И они знают, что через несколько месяцев у них закончится нормальная еда, а свою они ещё много лет не смогут вырастить. Профсоюз ставит их в безвыходное положение. А в данный момент профсоюз — это мы. МЫставим.
— Да, — согласилась Бобби, радуясь, что её, похоже, поняли. — Эти люди верят в нерушимость права использовать оружие для защиты собственной жизни. Когда мы приземлимся и объявим, что они отрезаны, то почему бы им не захватить наш корабль?
— Не понимаю я этих карательных мер, — сказала Наоми. — Слишком жёстко.
— Думаю, Драммер этого и ожидала, — ответил Холден. Радостным он не выглядел. — Первая колония, желающая проверить, насколько далеко может зайти профсоюз, защищая монополию на использование врат. И она собирается жёстко подавить ее, чтобы остальные даже не пытались сопротивляться. Уничтожить одну колонию сейчас, чтобы потом не пришлось уничтожать тринадцать сотен.
Эта мысль повисла в воздухе, как дым над покерным столом. Выражение лица Наоми отражало тревогу Бобби. Холден ушёл в себя, как всегда, когда думал о чём-то тревожащем и опасном. Трёхлетний тайм-аут — жёсткое требование. Трёхлетний тайм-аут, когда начнёшь голодать уже через год — нечто куда худшее. Достаточный мотив для применения силы. Может, и для чего-то большего.
— Итак, — сказала Бобби, — это становится интересным.
Глава третья
Сантьяго Джили Сингх
Сингх ощутил вибрацию на запястье и задрал рукав. Монитор на предплечье вывел напоминание о самой неотложной задаче — приближающейся встрече с Первым консулом.
Он переставил таймер на тридцать минут до начала встречи. Терминал неотлучно находился на его руке или в кармане уже около пяти лет и знал о нем всё. Устройство относилось к грядущей аудиенции как к самому важному событию всей жизни.
И оно не ошибалось.
Сингх опустил рукав, расправил его одним резким движением и осмотрел свое отражение в зеркале. Сине-белый парадный мундир сидел как влитой, подчеркивая мужественную фигуру, над которой он ежедневно по часу работал в спортзале. На воротнике сияли новенькие капитанские звездочки, отполированные до золотистого блеска. Голова и подбородок чисто выбриты — он считал, что это придает ему хищный вид, приличествующий военному.
— Все прихорашиваешься? — донесся из ванной голос Натальи. Она открыла дверь и вышла в облаке пара, роняя на пол капли с волос. — Такого красавчика не грех пощупать, я считаю.
— Нет, — попятился Сингх, — если ты меня намочишь...
— Слишком поздно, — рассмеялась жена, бросившись к нему.
Она крепко обхватила его за талию, мокрые волосы легли ему на плечо.
— Нат, — он хотел пожурить ее, но не смог. Полотенце размоталось, открыв ему в зеркале плавный изгиб бедра. Сингх положил на него руку и сжал. — Теперь я весь мокрый.
— Ничего, обсохнешь, — она ущипнула его за ягодицу. Новоиспеченный капитан флота Лаконии взвизгнул. Почувствовав жужжание на запястье, Сингх подумал, что терминал не одобряет их дурачества.
Он снова поднял рукав и увидел всего лишь уведомление о том, что кар прибудет через двадцать минут.
— Скоро ехать, — с сожалением сказал он, зарываясь лицом в ее влажные волосы.
— И Эльзе пора вставать, — согласилась Наталья. — Сегодня твой великий день. Выбирай, разбудишь Чудище или приготовишь завтрак?
— Сегодня я выбираю Чудище.
— Будь осторожен. Ей совершенно наплевать на твой чистенький новенький мундир, — сказала Наталья, надевая халат. — Завтрак через десять минут, морячок.
Но на то, чтобы вытащить Эльзу из кроватки, поменять подгузник, одеть и принести на кухню, ушло пятнадцать. Наталья уже поставила на стол тарелки со стопкой блинов и яблоками, а воздух наполнял запах чая с молоком.
Снова жужжание на запястье. Сингх и не глядя понял, что это пятиминутное предупреждение. Он пристегнул Эльзу в высоком стульчике и поставил перед ней самую маленькую тарелку с ломтиками яблока. Девочка засмеялась и принялась лупить по ним ладошкой, разбрызгивая вокруг сок.
— Успеешь поесть? — спросила Наталья.
— Боюсь, что нет, — ответил Сингх, просматривая дневное расписание. — Чудище категорически отказывалось надевать штанишки.
— Наверное, ее главное разочарование от детского сада в том, что там требуют надевать штаны, — улыбнулась Наталья. Взглянув на расписание встреч на его запястье, она посерьезнела. — Когда тебя ждать?
— Пятнадцатиминутная аудиенция назначена на девять утра, и больше сегодня ничего нет, так что... — Сингх не сказал вслух, что, встречаясь с Первым консулом Уинстоном Дуарте, он не может сказать, ни когда встреча начнется, ни когда закончится.
— Ладно, — Наталья чмокнула его в щеку. — Я буду в лаборатории минимум до шести, но твой отец согласился посидеть с Чудищем, если ты не успеешь забрать ее из сада.
— Отлично. Тогда пока.
Снаружи остановился темно-синий служебный кар. Сингх задержался у зеркала, чтобы напоследок проверить свой вид и ликвидировать последствия яблочного обстрела. Наталья сидела за столом, пытаясь поесть и заодно запихнуть еду Чудищу в рот, а не на одежду.
Из живота поднялся страх, затопив сердце. Сингху пришлось раз пять сглотнуть, прежде чем вернулся голос. Он любил жену и ребенка сильнее, чем мог выразить, и всегда с трудом расставался с ними. Но сейчас было другое. Поколения флотских офицеров проходили через подобное. Встреча с начальством, предвещающая перемены. Если у них получилось, то и он сумеет.
***
Имперское мышление, как когда-то сказал профессор истории в академии, это мышление на перспективу. Люди строят империи потому, что хотят оставить свои имена в веках. Они строят огромные сооружения из камня и стали, чтобы потомки запомнили тех, кто создал мир, в котором они живут. На Земле имелись тысячелетние постройки — порой единственное, что осталось от империй, полагавших, что они пребудут вечно. Профессор называл это гордыней. Строя, люди пытаются облечь свои устремления в физическую форму. Но намерения умирают вместе с ними. Остаются только здания.
Марсианские устремления никогда не были открыто империалистическими, но в них таилось немало той же самой гордыни. Они построили туннели и норы в камнях Марса как временное пристанище, а затем принялись делать поверхность пригодной для жизни.
Но первое поколение умерло, не закончив грандиозную работу. И следующее, и еще одно, и еще, дети следовали за родителями, пока не получилось так, что дети знали лишь туннели и считали их вполне пригодными для жизни. Они потеряли великую мечту, потому как она никогда не была их мечтой. Когда умерли создатели вместе с их замыслами, остались только туннели.
Глядя на проплывающую мимо столицу Лаконии, Сингх видел те же массы материалов и замыслов. Гигантские железобетонные здания, созданные, чтобы разместить правительство еще не существующей империи. Инфраструктура, которая не потребуется Лаконии еще несколько столетий. Колонны и шпили напоминали тысячелетия земной и марсианской культуры и воссоздавали образ человеческого будущего.
Если мечтам об империи не суждено сбыться, останутся лишь большие здания, которые никогда не использовали.
***
Среди офицеров армии Лаконии ни для кого не было секретом, что лаборатории Первого консула добились невероятных успехов в модификации человека. Одной из их главнейших задач являлось продление жизни самого консула. Капитан, под чьим началом Сингх служил лейтенантом, получил выговор за то, что в пьяном виде назвал Первого консула "наш божок-король".
Но Сингх понимал, почему этот проект так важен. Империи, как и здания, это овеществленные амбиции. Когда умирает создатель, умирают и они.
И потому создателю нельзя умирать.
Если слухи не лгут, и ученые действительно бьются над тем, чтобы сделать Первого консула бессмертным, у них есть шанс построить империю, о которой история лишь мечтала. Стабильность лидерства, последовательность целей, единое долгосрочное вИдение. Все это прекрасно, но никак не объясняет, почему его позвали на личную встречу с Дуарте.
— Почти приехали, — произнес водитель.
— Я готов, — солгал Сингх.
Дом правительства Лаконии представлял из себя настоящий имперский дворец во всем, кроме названия. Самая крупная постройка в столице, она одновременно являлась правительственным зданием и личной резиденцией Первого консула и его дочери. Пройдя строгий контроль службы безопасности, Сингх впервые в жизни оказался внутри.
И испытал легкое разочарование.
Он не знал, чего именно ожидал. Потолка в пятнадцать метров высотой, поддерживаемого огромными каменными колоннами. Красной ковровой дорожки, ведущей к золотому трону. Слуг и свиты, выстроившихся в ожидании Первого консула, шепотом плетущих интриги. Вместо этого он увидел фойе с удобными креслами, легко доступные туалеты, на стене экраны с правилами безопасности. Все это казалось слишком обыденным. Слишком правительственным.
В самую большую дверь вошел улыбающийся коротышка в красном пиджаке и черных брюках и почти неуловимо поклонился.
— Капитан Сантьяго Сингх.
Сингх вскочил, едва не отдав честь. Человек не носил ни мундира, ни знаков отличия, но они находились в доме их правителя. Это перевешивало протокол.
— Да, сэр. Я капитан Сингх.
— Первый консул надеется, что вы присоединитесь к нему за завтраком, — сказал человечек.
— Почту за честь.
— Следуйте за мной, — коротышка вышел через ту же дверь, Сингх последовал за ним.
Если фойе Дома правительства выглядело недостаточно величественным, то остальной интерьер оказался полностью утилитарным. Офисные коридоры расходились во всех направлениях. В холлах суетились люди в костюмах, военных мундирах и таких же красных пиджаках, как на его провожатом. Сингх старательно приветствовал тех, чей ранг этого требовал, а остальных пытался игнорировать. Все население Лаконии составляли прилетевшие с Дуарте колонисты и родившиеся здесь дети. Он и не представлял, что на планете столько незнакомых ему людей. Его маленький провожатый с той же неопределенной улыбкой пробирался сквозь них, будто никого не замечая.
После десятиминутной прогулки по лабиринту коридоров и комнат они подошли к двойным стеклянным дверям, выходившим в большое патио. Провожатый открыл двери, выпустил его и исчез.
— Капитан Сингх! — воскликнул Первый консул Уинстон Дуарте, единоличный военный диктатор Лаконии. — Прошу, присоединяйтесь. Келли, подай капитану тарелку.
Еще один человек в красном пиджаке и черных брюках, очевидно, тот самый Келли, принес для него столовые приборы, а затем отодвинул стул. Сингх благодарно сел, радуясь, что не придется бороться с головокружением, стоя на ногах.
— Первый консул, я... — начал Сингх, но Дуарте прервал его взмахом руки.
— Спасибо, что присоединились ко мне этим утром. И я думаю, мы можем использовать воинские звания. Адмирал Дуарте или просто адмирал вполне подойдет.
— Конечно, адмирал.
Келли поставил перед ним яйцо на пашотнице, щипцами положил рядом на тарелку сдобную булочку. Сингх уже однажды ел яйца, и для него это была роскошь, но всё же не загадочный продукт. Столик, за которым с трудом поместились бы четыре человека, выходил на большую лужайку любовно ухоженной земной травы. На ней сидела девочка лет двенадцати и играла со щенком. Настоящие куры и земные собаки. В отличие от Ноева ковчега из старого предания, корабли первого флота привезли на Лаконию совсем мало животных. Вид сразу двух из них слегка ошеломлял. Сингх постучал ложечкой по скорлупе яйца, стараясь сохранить невозмутимость.
Адмирал Дуарте указал на чашку Сингха, и Келли налил ему кофе.
— Я приношу извинения, — сказал Дуарте, — что оторвал вас от семьи так рано утром.
— Я служу Первому консулу, — автоматически ответил Сингх.
— Да-да. Наталья, верно? И одна дочь?
— Да, адмирал. Эльза. Ей почти два.
Дуарте улыбнулся девочке на траве и кивнул.
— Хороший возраст. Конечно, я не имею в виду приучение к горшку. Она спит ночью?
— В основном да, сэр.
— Поразительно наблюдать, как в это время развивается их разум. Они учат язык. Начинают осознавать себя отдельной личностью. Слово "нет" становится просто волшебным.
— Да, сэр.
— Непременно попробуйте выпечку, — сказал адмирал. — Наш пекарь гений.
Сингх кивнул и откусил кусочек. Булочка оказалась слишком сладкой на его вкус, но горький кофе прекрасно ее дополнил.
Адмирал улыбнулся ему:
— Расскажите мне о капитане Ивасе.
Кусок, который он только что проглотил, превратился в свинец. Капитана Ивасу разжаловали и с позором уволили по рапорту Сингха, который он подал в адмиралтейство. Если его бывший командир был личным другом Первого консула, сейчас Сингх увидит конец своей карьеры. Или что-то похуже.
— Простите, сэр, я... — начал Сингх.
— Это не допрос, — голос Дуарте был теплым и мягким, как фланель. — Я знаю все факты о капитане Ивасе. Я хочу услышать вашу версию. Вы написали рапорт о неисполнении обязанностей. Что заставило вас это сделать?
Один из профессоров в академии однажды сказал: "Когда нет прикрытия, единственный разумный выход — это двигаться под обстрелом как можно быстрее". Сингх выпрямился, сидя пытаясь изобразить стойку смирно.
— Сэр, да, сэр. Капитан Иваса проигнорировал новый военно-космический кодекс поведения, а когда я задал прямой вопрос, он солгал адмиралу Гойеру, своему командиру, в моем присутствии. Я послал адмиралу Гойеру служебную записку, опровергавшую утверждения капитана Ивасы.
Дуарте разглядывал его задумчиво, без тени гнева. Это ничего не значило, ведь всем известно, что Первый консул скрытный человек.
— Пересмотренный кодекс, согласно которому за неисполнение обязанностей полагается отправка в Загон? — уточнил Дуарте.
— Да, сэр. Капитан Иваса считал такое наказание избыточным и открыто говорил об этом. Когда двух морпехов застали спящими на службе, он наложил на них административное взыскание.
— И вы пошли через его голову к адмиралу Гойеру.