- Хей, Свон, забери это. Те столы должны были быть убраны тридцать минут назад.
Умри, умри, умри.
- Да, я стараюсь, простите, сэр. – И «сэр» - двадцатидвухлетний и все еще прыщавый. Держу пари, он дрочит на Бритни Спирс или на тех Диснеевских телок с фарфоровыми зубами.
- Пошевеливай задницей, – он говорит это так, как будто я - его собственность, и, да, как бы то ни было, полагаю, так и есть.
Мне хочется смеяться над этим. «Мужчина», говорящий мне пошевеливать задницей и платящий мне всего пять баксов в час, плюс чаевые, которые не отличаются, как должны были бы. Пошевеливай задницей. Двигай задницей. О, если бы я подвигала задницей, то смогла бы отработать арендную плату за час. Могла бы оплатить дурацкий гребаный долг в колледже за два. Я могла бы…
Я иду и делаю свою работу. Забираю грязное дерьмо и уношу его в кухню, чтобы помыть. Я отвратительна, да, я отвратительна.
Двадцатая встреча.
- Итак, я думаю, что хочу позвонить ему.
Доктор молча позволяет мне продолжать.
– Я просто… это было давно. Я… я скучаю по нему.
- Так почему бы не позвонить ему?
- Может, он не захочет разговаривать со мной. И как я, блядь, только что сказала, это было давно.
- А что если он захочет?
- Тогда я даже не знаю, что мне сказать. То есть, что бы вы сказали? «Привет, прости, что выпала из вашей жизни, но я пытаюсь исправить это дерьмо»?
- Это то, с чего можно начать.
Я смеюсь, но это не забавно.
– Вы, по правде, даете чертовски ужасные советы.
В моей квартире.
Мои пальцы поглаживают заднюю крышку телефона. Они чувствуют пластик, а им бы хотелось, чтобы это оказалось настоящим. Им бы хотелось, чтобы это была мягкость и сила, и тепло. Им жаль, что это не пахнет лавандой, доверием и уютом. Им бы хотелось иметь возможность прикоснуться, и просто чтобы это было здесь.
|
|
Но это невозможно, и этот выбор, кажется, слишком тяготит. Что он говорил о своей матери? Если бы она хотела знать его, то нашла бы его. Он не искал меня. И не звонил. Он не появился проверить мои полы. Или диван. Они чистые. Я прибралась. Я не опаздываю на занятия. Я сдала свой тест на этой неделе. Но нет никаких звонков и проверок или записок, или писем с ласковыми словами, а есть только я.
Есть только я.
Сорок пятая встреча.
Я лежу спиной к нему. Легче разговаривать с подушкой на его диване. Мои пальцы тянут за ниточки. Уверена, что испорчу подушку на его дизайнерском диване, но мне плевать. Он достаточно зарабатывает, чтобы починить его, а я должна отчищать последствия «всех-что-ты-смог-съесть-ребрышек» в туалетах, чтобы заплатить за это.
- Вы думаете, что она изуродовала меня, верно?
- Я хотел бы знать, что думаешь ты, Белла. Как думаешь ты, что с тобой сделала Рене?
Я сильнее тяну за нитки.
– Я думаю, что она научила меня пить. И думаю, что она наказывала меня за то, чего не могла принять.
И я ненавижу себя.
Я слышу звук его карандаша на бумагах.
– Это правда или просто то, что, как ты думаешь, я хотел бы услышать?
Я тяну за нитку, пока не вижу изнанку его дурацкой чертовой подушки.
– Это правда. Она изуродовала меня.
- И ты боишься, что будешь относиться к своей дочери таким же образом?
Я спрашиваю у подушки:
– А разве нет?
- Ты обратилась за помощью.
- Много это помогает, док.
- Ты пыталась связаться с Эдвардом?
Мы определили важность произношения имен пять встреч назад. Но все же я пока не могу сказать их. И слышать их так болезненно, как хрен знает что.
|
|
- Каллен не станет со мной разговаривать.
- А ты пробовала?
Проклятье.
– Пробовала? Да. Я положила руку на гребаный телефон, но она так сильно дрожала, что я не смогла поднять трубку. Я написала письмо, но оно было слишком запутанным. У меня на столе стоит гребаная коробка, которую он прислал почти год назад, а я не могу даже открыть ее. Пробовала? Да, я пробовала, доктор.
– Что в этой коробке? – так спокойно, так раздражающе.
- Дурацкий лэптоп, который он купил.
- Почему ты не откроешь ее?
Я сжимаю ткань подушки.
– Потому что это не принадлежит мне.
- Ты думаешь, что не заслуживаешь вещей, которые он дает тебе? – Еще больше царапанья на бумаге.
- В точку, Капитан Очевидность.
- Ты думаешь, Эдвард чувствовал то же самое?
Я сажусь и поворачиваюсь лицом к нему. На моем лице – сто эмоций.
– Нет.
Он выглядит удивленным. Мне хочется вскинуть кулак в воздух (п.п.: жест, обозначающий победное YES!), потому что я застала его врасплох своим ответом. Но я сижу, не двигаясь.
- Почему?
Я поднимаю запястье и трясу им.
– Он дал мне это, чтобы я не забыла.
- Не забыла о чем?
Я опускаю лицо и больше не чувствую себя победившей. Я снова обнимаюсь со своей подругой-подушкой.
– Что я была.
- Была чем, Белла?
Я говорю ниточке:
– Была достойна.
Моя квартира.
- Вы были хорошим арендатором, мисс Свон. Всегда вовремя уплаченная арендная плата. Никаких жалоб от соседей. Мы бы хотели, чтобы вы подписали еще договор об аренде с нами.
|
|
Она улыбается, держа новый договор. Его имени нет на нем. Он не рядом.
Я качаю головой.
– Думаю, я собираюсь найти что-нибудь подешевле. Может, с соседом или типа того.
Ее улыбка слегка тускнеет.
– Что ж, очень жаль. Но удачи вам.
Я киваю и встаю со своего места. Поворачиваюсь и иду, чтобы открыть дверь.
- Я слышала, что Ханнингтон Гроув неплохое место.
Я оглядываюсь через плечо. Она улыбается и возобновляет свою работу на компьютере.
- Спасибо. – И я выхожу за дверь, но не направляюсь туда.
Работа.
- Тут ничего особенного, но… по крайней мере, я знаю, что ты никогда не будешь опаздывать. – Жена отца «Сэра» шутит, но это совсем не смешно.
- Все нормально. И, да, вы правы.
- Вот ключ, мы будем вычитать арендную плату из твоей зарплаты. И если ты в чем-то будешь нуждаться, то знаешь, где нас найти. – Она отдает ключ.
Я киваю, а она делает несколько шагов назад.
– Ну, не буду мешать тебе распаковываться. Увидимся позже.
Я снова киваю, и она уходит. Здесь пахнет жареным маслом и чертовыми раздражающими клиентами. Здесь темно, тесно и требуется серьезная уборка. Половицы скрипят, когда я иду по ним. Но это дешево и удобно, и не требует кредитки или подписи Каллена.
Позже.
- Давай, красавица. Только один стаканчик. Давай, только один с твоим любииииимым клиееееентом. – Он хватает меня за бедро и пытается быть очаровательным, но от него сильно воняет, да и от меня несет, и мне лишь хочется забрать вереницу его пустых стаканов и уйти в кухню.
- Мне не положено пить на работе. – Или когда-либо. – Вы знаете правила. – Я пытаюсь быть вежливой. Пытаюсь.
Его рука снова хватается за мое бедро. Я спотыкаюсь.
– Всего один. Ты бы сделала меня таким счастливым, если бы только… всего один. – Он тянет меня сильнее, и мой поднос с грязной посудой падает прямо на стол. Он прижимает свой рот, воняющий куревом и пивом к моей щеке. – Я закажу самый лучший для тебя, красотка. Реально хороший.
- Эй! Отвали, Джимми. – Отец «сэра» выручает меня.
- Оу, Рэй, я просто помогаю ей с посудой. - Он тупо смеется и допивает до дна. Ставит стакан на стол и подмигивает мне, облизывая губы. Мне хочется ударить кулаком в его чертово лицо и сказать ему, чтобы он шел на хер. Мне хочется убежать к своему отцу. Мне хочется сказать ему, что он - пьяный кусок дерьма. Мне хочется найти Каллена и спрятаться в его объятиях.
- Возвращайся к работе, Свон.
Встреча… я даже не знаю, какая по счету.
- Что ты чувствуешь по этому поводу?
Я сжимаю предмет в своих руках крепче. И ничего не говорю. Он ждет. Я бросаю предмет на стол перед собой.
- Я не хочу делать это дерьмо.
- Это просто шоколадный батончик, Белла.
Я потираю глаза и впиваюсь пальцами свободной руки в ладонь, пока это не начинает причинять боль.
– Вы знаете, что если бы это был просто чертов дурацкий шоколадный батончик, то меня бы здесь не было. Почему вы всегда заставляете меня указывать на очевидное?
- Это правда. – Он наклоняется вперед и поднимает его. Медленно разворачивает обертку и откусывает маленький кусочек. – По мне, на вкус, как шоколад и нуга. Довольно вкусно. Хочешь попробовать?
- Отвалите. Просто отвалите. Вы такой бесчувственный ублюдок.
Он откусывает еще кусочек.
– Все еще просто батончик.
Я пинаю его стол. Скидываю журналы и вазу для цветов. Он откидывается на спинку кресла и продолжает есть батончик. Когда он доедает последний кусок, то сминает обертку и бросает ее в мусорную корзину. Его руки ложатся на колени.
- Я вычту с вас за это.
Конечно. Ну конечно, черт подери.
Сегодня.
Медведь. Открытка. Я паркую грузовик, и мои руки дрожат. Когда я выхожу и закрываю дверь, то вижу чистоту и новую поверхность. Грузовика. Он сияет и больше не ржавый. Выглядит так, будто кто-то заботится о нем. Выглядит так, будто мне не плевать. Мои ноги направляются к серой плите, отражая это настроение.
Я приседаю, и нет ни одного листочка, чтобы стряхнуть. Я замечаю следы на земле и понимаю, кому они принадлежат. Я знаю, кто был здесь, и знаю, почему могила моего отца аккуратная и хорошо ухоженная. Вижу другого игрушечного мишку, записку, подписанную красивым подчерком «Дедушке» и фотографию. Моя грудь раздувается, и у меня даже нет времени, чтобы остановиться, прежде чем боль разрывает в ней дыру, в которой могла бы поместиться вселенная. И мои слезы не слезы жалости к себе. И моя боль не моя собственная и в действительности даже не боль. Это благодарность, упрямство и сожаление. Это время, которое я позволила себе пропустить, и звонки, которые я должна была сделать, чтобы просто сказать, что мне жаль и что я люблю вас, и что я стараюсь.
Я стараюсь.
Он делает.
Я стараюсь.
Он делает.
Я стараюсь.
Я кладу своего медведя и открытку на плиту. Припадаю туда, где мне хочется быть, и говорю все свои извинения единственному человеку, который не может меня услышать. Единственному человеку, который принял бы меня обратно, несмотря на то, что я натворила. «И что бы он сказал, Белла?» Что все в порядке. Чарли бы сказал, что все хорошо. «И?» Что я должна исправить это. «Как?» Я не знаю. «Ты знаешь». Нет. «Знаешь».
И мои колени болят. Они горят и болят. Я чувствую холод, прижимающийся к ним. Я чувствую жжение от лекарств и чувствую еще больший холод на своем подбородке. Я чувствую, как грубые пальцы сжимают мои щеки и свистящий вдох.
- Прости, папа.
- Все в порядке, малышка. Это всего лишь кровь.
- Нет, я испортила поездку. Мое падение испортило всю поездку.
Он не сердится, а только смеется. И я ненавижу это.
- Это не смешно, папа. СОВСЕМ.
- Я не над тобой смеюсь, девочка. Я просто… Ты такая хорошенькая, когда злишься. – И я вижу его и его усталые глаза. Я вижу его и его улыбку, которая никогда не спадает, даже если он притворяется. Но он не обманывает.
Он был честным и искренним, и он действительно думал то, что говорил. И он заканчивает отряхивать мои колени, локти и содранный подбородок.
- Падение - это просто часть жизни. – Он протягивает мне руку и помогает встать, притягивая в свои объятия, а я обнимаю его и прижимаюсь лицом к его кожаной куртке. Рядом с нашивкой «Шериф Свон» и знаком отличия. - Да, просто частичка жизни. Но мы поднимемся, не так ли, детка? – И я киваю и тереблю ниточку, которую моя мать не закрепила на одной из его нашивок.
Когда мои глаза перестают видеть, я просто сижу и чувствую. Когда мои ноги затекают и умоляют вытянуться, я просто продолжаю сидеть. Я обнимаю себя рядом с могильной плитой и не хочу отпускать. Мне не хочется уходить, но я должна. Я должна заставить ноги шевелиться. Должна встать. Должна уйти и отпустить это.
Он хотел бы этого.
В грузовике мои руки находят единственное доказательство, что я что-то сделала правильно в своей жизни. Я достаю фотографию и провожу пальцами по смятым линиям. Она была у меня до той, что я взяла с могилы Чарли, и они одинаковые и такие разные. В ней много от него и от Каллена.
Много света и ни капельки от Рене. Так много жизни в ее глазах, и мне нужно просто… я должна сказать ему. Мне нужно сделать это правильно, и мне нужно сказать ему, что я, по меньшей мере, благодарна.
Я подъезжаю и вижу его машину. Она припаркована. Он внутри. Если я зайду внутрь, то должна буду увидеть Элис. Должна буду столкнуться и с ней тоже. Я выхожу и закрываю дверь грузовика так, будто крадусь. Я захожу в тень и просто заглядываю в окно. Я проглядываю столы. Мой взгляд останавливается на кабинке в задней части зала. Там мужчина, который выглядит точно так же. Та же рубашка. Те же брюки. Тот же галстук. Те же ухоженные руки. Тот же взгляд. Те же идеально отглаженные линии в его одежде без единой морщинки.
Но он сидит в кабинке. Не за столом с шатающейся ножкой. С ним девочка, которой необходим крепкий стол. Он подносит ложку к ее рту и улыбается. Вытирает ее лицо, а она отталкивает его руки, и он счастливо смеется. Он касается ее лица, и мои глаза снова начинают слезиться.
Они затуманиваются, но я не хочу пропускать это. Я моргаю, чтобы очистить их, а потом вытираю лицо. Я вижу, как к ним подходит Элис и забирает Грейс. Они обмениваются несколькими словами и улыбками, и она уносит ее. Он берет несколько салфеток и очищает грязь.
Я должна заставить свои ноги двигаться, иначе упущу свой шанс. Я открываю дверь и быстро иду к нему, но как только я там и его глаза поднимаются и встречаются с моими, у меня перехватывает дыхание. Его рука замирает над столом и забывает о беспорядке. Его глаза блуждают по моей одежде, а потом медленно поднимаются. Я должна дышать.
- Могу я сесть?
Пауза похожа на годы. Он кивает. Его глаза наблюдают за мной, когда я сажусь на стул напротив него.
Первая встреча.
Встреча номер один.
Глава 59. Я согласен.